– Ты говоришь, что тебе снова надо будет идти на войну, – произнес Сталин, гася в пепельнице спичку. – А позволь задать тебе всего один вопрос: ты всерьез считаешь, что самая большая польза от тебя будет именно на фронте?

– Не на фронте, – юноша слегка покачал головой, и от этого движения в стакане чуть звякнула ложечка. – Во вражеском тылу.

– Пусть так, товарищ Саша. Но ты забыл ответить на мой вопрос.

После недолгой паузы Белов твердо ответил:

– Да, товарищ Сталин. Я больше ничего не умею. Я – хороший солдат. Не хвалясь, скажу: сейчас я, вероятно, один из лучших солдат в мире. Если не самый лучший. Так почему вы не хотите применить меня по назначению?

Снова недолгая пауза, коротко всхлипывает трубка.

– Как интересно ты, товарищ Саша, рассуждаешь: «Я больше ничего не умею». Это правда?

– Ну… Да, я знаю кое-что из нефтехимии, но все, что я помнил, я уже рассказал. Теперь этим занялись те, кто лучше меня разбираются в самом производстве, в планировании, в возможностях и потребностях страны. А я уже не нужен. И, объективно говоря, если завтра я погибну – ничего особенно страшного не произойдет. Я честно поделился информацией, изложил все необходимое в наставлениях, методичках, заметках… – Сашка поставил опустевший стакан на стол и характерным движением потер переносицу. – Вы произвели меня в члены ЦК, хотя я еще даже не член партии. Вы дали мне высокое звание, а зачем? Какой из меня корпусной комиссар? Курам на смех!

– Да? А вот мне товарищ Буденный докладывал, что операцию по захвату Аддис-Абебы предложил именно ты, товарищ Саша. Он меня обманывал?

– Хм… Нет, разумеется. Семен Михайлович, кажется, вообще не умеет обманывать… – Белов помолчал, стараясь сформулировать свою мысль, и продолжил: – Но я предложил только идею – детальный план операции разрабатывали другие. Кстати, хочу отметить: я плохо считаю логистику соединений и их тылов. Мой предел – полк, да и то – не строевой, а специального назначения.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – Сталин выпустил голубоватый клуб ароматного дыма. – Ты – не самый лучший штабист или начальник тыла, но вполне можешь проконтролировать их работу и заодно предложить какие-то действия, еще не известные у нас или не имеющие широкого распространения? Так?

– Ну… В принципе – да…

– В принципе – это очень хорошо… – Сталин усмехнулся в усы. – А если не в принципе, а в Генеральном Штабе РККА?

Белов задумался. В словах Иосифа Виссарионовича имелось рациональное зерно: он действительно располагал если не знаниями, то опытом будущего времени, в котором уже были другие цели, требования, угрожающие факторы. И главное – другие задачи. Но он же не генерал, не ученый, не конструктор, не производственник! Он – просто очень хороший ликвидатор…

– И вот еще что, – словно прочитав его мысли, добавил Иосиф Виссарионович. – Сейчас товарищ Белов-Сталин – это консультант товарища Сталина по множеству вопросов. Он не ученый, не конструктор, не военачальник, но знает пути развития научной и военной мысли. Как минимум – результаты этого развития. И может оказать важную помощь в принятии решений, нужных для советской страны. А вместо этого товарищ Саша собрался на войну – резать всяческих Пилсудских и других прочих-разных. И считает, что это – важнее, чем быть на том месте, которое ему определили партия и правительство. Я правильно понимаю?

В кабинете наступила тишина: два человека буровили друг друга взглядами. Наконец, Белов наклонил голову и отвел глаза.

– Это надо понимать так, что товарищ Белов-Сталин осознал свои ошибки и разоружился перед партией, – спокойно не то спросил, не то утвердил Сталин. И, не дождавшись ответа, закончил: – Русский народ говорит: «Молчание – знак согласия»…

Позапрошлый, тысяча девятьсот тридцать четвертый год был богат на политические события. Однако два из них – создание Балканской и Балтийской Антант[22] – являлись едва ли не самыми важными в жизни Европы, и, кроме того, они имели еще и значительное политическое продолжение. Существовавшая до той поры Малая Антанта получила важное, пусть пока и потенциальное, пополнение.

Но самым существенным фактором, усилившим Малую Антанту, стало вступление в нее Польши. После смерти Пилсудского весной тридцать пятого польский президент Мосьцицкий[23] в результате недолгих размышлений пришел к закономерному выводу: за территориальные приращения в Германии придется расплачиваться. Причем очень скоро и очень жестоко. Офензива[24] не зря ела свой хлеб, и о решении военно-политического союза социалистических государств потребовать возвращения оккупированных земель узнала весьма оперативно. О чем и было срочно доложено по команде…

– …Ржечь Посполита сильна как никогда! – напыщенно провозгласил генеральный инспектор вооруженных сил Рыдз-Смиглы.[25] – Кто может нам противостоять? Германия? От их Рейхсвера осталось не больше половины, а Ротевер – банда красных бандитов! Россия? – он уже почти кричал. – Мы гнали этих русских в двадцатом, погоним и сейчас! Итальянцы? Они никогда не умели воевать: им только с неграми и сражаться! И, кроме того, нас поддержат Британия и Франция! Так что я предлагаю проигнорировать ноты этих красных, если, конечно, таковые последуют.

– Вы совершенно правы, господин генерал брони, если бы не одно «но», – заметил министр военных дел Тадеуш Каспржиски.[26] – Сейчас Британия очень занята в Индии и вряд ли сможет нам помочь. Ну, разве что флотом… Но как флот поможет нам, если на нас с двух сторон нападут красные?

– Наша безопасность гарантирована еще и Францией! – рявкнул Рыдз-Смиглы. – Красные не смогут противостоять сильнейшей в мире армии!

– Уже противостояли, – напомнил Мосьцицкий. – Они остановили наступление французов в Сааре и Пфальце.

– И не стоит забывать, – добавил Каспржиски, – что этих красных будет слишком много. Немцы выставят не меньше миллиона бойцов, русские – могут и больше. А у Италии уже сейчас под ружьем почти миллион человек…

– Кроме того, стоит еще учитывать и тот факт, что «пацификация» на Всходных Кресах еще не дала уверенных результатов, – заметил министр внутренних дел Рачкевич.[27] – И в случае войны с Россией националисты и коммунисты могут выйти из подполья. А это значительно затруднит ведение боевых действий…

– Я полагаю, что нам необходимо немедленно заключить договор о вхождении Речи Посполитой в Малую Антанту, – солидно заметил премьер Зындрам-Косцялковский.[28] – Тогда вопрос о военном вторжении отпадет сам собой: красные не посмеют напасть на союз Польши, Чехословакии, Югославии и Румынии. Наши объединенные войска превосходят армии Союза красных держав не только численно, но и технически. Особенно важны чешские оружейные концерны Шкода, Брно и Татра.

– А разве наши предприятия уже ничего не значат? – возмутился Рыдз-Смиглы. – Наши авиастроительные предприятия производят боевые самолеты, которые получают призы на международных выставках, наши оружейники пользуются заслуженной славой, а что есть у красных? По данным второго отдела Генштаба, они еле-еле сохраняют уровень прежних производств, ну а москали вообще впадают в дикарство!

Согласно мобилизационному плану, Первая конная армия сосредотачивалась в районе города Проскуров[29] Винницкой области. Развертывать армию предписывалось на базе Первого конного корпуса Червонного казачества.

В штаб Конного корпуса командующий Первой конной Буденный вошел… нет! – не вошел, а ворвался подобно шквалу. Следом за ним несся вновь назначенный командиром корпуса Городовиков,[30] торопились адъютанты, прихрамывал, отдуваясь, новый начальник штаба армии Морозов.[31]