Ужас и злая магия Штентеррога всё ещё пытались пробиться сквозь этот выстроенный заслон, но уже ощущались почти нестрашными, почти бессильными, почти угасшими. Надо было только не думать, отгонять прочь скверные мысли о случившемся после их короткой любви. Об исчезающем в небе драконьем силуэте, о небрежно брошенном заклятии забвения, которое Фирио уловил каким-то звериным чутьём, сумел вывернуться из-под него невероятным усилием воли и непонятно каким чудом. Просто, наверное, его отчаянное нежелание послушно отдавать горьковатую память об Айрэ пересилило чужое заклятие.

Упрямство — единственное, что помогло ему выжить тогда и выдрать своё здоровье из сильных когтистых лап драконьего проклятия. Упрямство — его оружие и щит, потому, наверное, он и сумел сделать то, что задумал.

Путь к пещерам и обратно до клети оказался неправдоподобно лёгким, надо было только не отпускать от себя ту ночь и позволить себе припомнить мельчайшие подробности, навсегда отпечатавшиеся где-то внутри его личности, его сути. Он шагнул в подъёмную клеть, спрятав в кармане добытую «слезу гор», дёрнул рычаг и навалился на поручень, крепко вцепившись в него здоровой рукой и заставляя себя держаться на ногах: в реальном мире проклятие взяло своё, левая половина тела вновь перестала подчиняться.

Во второй раз повторилось то же самое. Лишь одно воспоминание помогало ему раз за разом преодолевать злобный ужас Штентеррога, хотел он того или нет. Он выжил, но злее огня его обжигало понимание того, что без Айрэ, без памяти о ней и празднике Начала Осени он бы не справился. Этого тоже не вычеркнуть — ни из сознания, ни из собственной жизни.

Плевать, что раньше никто ничего подобного не делал. Значит, теперь смогут повторить, если очень захотят. Он же не какой-нибудь особенный человек — самый обычный, просто отчаянно пожелавший сделать по-своему.

Когда он принёс пятую «слезу», его спросили, куда он будет вживлять кристалл. Он выбрал левую ногу, чтобы наконец обрести возможность ходить не только в Штентерроге. Собственная неподвижность угнетала сильнее всего, хотя непослушная рука причиняла немало неудобств, в левом боку всё время что-то глухо и назойливо ныло, а левый глаз почти перестал видеть.

Всё было сделано просто и по-гномьи деловито. Короткий надрез ножом на его левом бедре, приложенный к ранке камень, обжигающая, почти непереносимая боль, пронизавшая всю ногу от ступни до самого верха, когда голубоватая «слеза гор» медленно врастала в его тело и перебарывала злое драконье проклятие. Он вытерпел, искусав губы в кровь; выдержал и в этот раз, и потом тоже.

На всё ушло примерно немало времени, потому что между спусками в Штентеррог приходилось отдыхать, а потом ещё долго восстанавливаться после каждого вживления кристалла. «Слеза гор» ускоряла регенерацию, но ослабевшие за время болезни мышцы необходимо было тренировать, чтобы стать прежним. Почти прежним, потому что возврата к старой жизни, естественно, быть не могло.

Фирио формально оставался беглым преступником — по крайней мере, в Юнгироде, но туда он возвращаться не собирался. В Аэданире говорили, что лучший документ, удостоверяющий личность — это счёт в гномьем банке. С этим у него всё было в порядке, гномам иные человеческие законы не указ. В глазах бородатых Фирниор никакого преступления по отношению к своему королю и королевству не совершал, а следовательно, был совершенно свободен. Ему выдали новый удостоверяющий личность документ на имя Дэриониса Кайдаора, самый настоящий. Если свободный человек пожелал сменить имя и у него имелись для этого веские основания — это его право.

Имя он выбрал сам, и тогда же озаботился изменением внешности. Тут гномы смогли помочь, их магия и «слеза гор» сотворили такую качественную личину, которая не выявлялась никакими способами. Фактически эта новая внешность стала истинной, а прежний облик, как выяснилось позже, проступал, только когда просыпалось проклятие. Сильнее всего изменилась физиономия, тут Фирниор не желал походить на себя прежнего, хотя особых предпочтений не было. Что вышло, то и вышло, лицо как лицо. Прочее изменилось не сильно, разве что немного сама фигура, оттенок кожи, да волоски на теле стали потемнее, в тон шевелюре.

Ещё выяснился неприятный сюрприз: на его счету лежала крупная сумма, оставленная кем-то, чьё имя гномы открывать не собирались. Впрочем, догадаться было несложно. Очередная милостыня. Фирио даже злиться не стал, просто взял и отдал все деньги Байзе, забавной девчонке, к которой он привязался как к сестре. Девочка как раз нашла себе поклонника — помощника богатого торговца, имевшего дела с Фиарштадом — и, кажется, собиралась замуж. Ей деньги нужнее.

Сам Фирио стал охотником на нечисть, как только смог держать в руках оружие, и вместе с гномами ходил за Заграду. Потом поселился в Эстиссе, и нынешняя жизнь, по большому счёту, его устраивала. Никаких трагедий, подумаешь. Приступы пережить можно, если приспособиться. Плохо одно: после каждого приступа «слёзы гор» будто бы потихоньку сдавали отобранное у проклятия. Промежутки между приступами становились чуть короче, левый глаз видел хуже правого, левую руку порой сводило судорогой. Так что всё это лишь отсрочка, не более. Но сколько бы она ни продлилась, Фирио собирался прожить отпущенное, не жалея о прошлом. Каким бы ни был отвоёванный назад кусочек жизни, он весь его. По праву.

Айриэннис трясло мелкой дрожью, а воздуха не хватало, и не никак не получалось вдохнуть по-настоящему. Корявое Равновесие, да что же это такое?!. Фирниора глубоко затянуло в прошлое, и он опять каким-то образом принялся транслировать свои воспоминания и ощущения. И драконну затянуло вместе с ним — временами до полного погружения и слияния, в другие моменты чужое прошлое виделось очень смутно. Но ей хватило и так…

Без подобного знания и не своих ощущений она прекрасно обошлась бы. Не самая великая радость — подглядывать за чужой жизнью, тем более Фиор не имел ни малейшего намерения делиться этим хоть с кем-нибудь. И уж точно — не с ней.

— Нира? Что-то случилось? — Он наконец вынырнул из своих воспоминаний и увидел, что с собеседницей творится что-то неладное.

Айриэ с силой провела рукой по лицу и крепко зажмурилась, тряся головой, чтобы хоть как-то прийти в себя и отбросить чужие чувства, чужую боль и тоску.

— Перестаралась немного с магией… резерв истощился… — выговорила она с запинкой, пряча взгляд, и поднялась с кресла. — Пойду поем что-нибудь…

Её шатнуло, но на ногах она удержалась и поскорее сбежала из комнаты, чтобы случайно не дать ему понять, что только что побывала с ним в Штентерроге. К счастью, не все ощущения она с Фиором разделила, но иного предпочла бы не знать никогда. Только кто её спрашивал?..

«Упрямец проклятый, что же ты натворил? И кто мне наконец объяснит, почему тебе «драконий камень» не помог? Потому что ты не хотел моей помощи?..»

Одно Айриэ для себя решила твёрдо: она из своей чешуйчатой шкуры наизнанку вывернется, а придумает, как ему помочь. Долг есть долг.

Примерно за декаду до конца лета жара уступила своё место мрачным, лохматым тучам, пригнанным холодным северо-восточным ветром. Дожди шли не переставая — что называется, на завтрак, обед и ужин. Путешествовать в такую погоду совсем не хотелось, но Айриэ и так сильно задержалась в Сигмале из-за болезни Фирниора. К счастью, о новых жертвах сизой твари вести пока не приходили — видимо, волколак затаился до поры или просто не успел создать себе новую стаю костяных волков.

Восточные области Эстиссы были наименее заселённой территорией королевства. В прежние времена эти земли страдали от воинственных сайгарцев, издревле зарившихся на богатства мирной Эстиссы. Потом в это вмешались гномы, дружески относившиеся к эстиссцам и ещё более тепло — к их знаменитым сырам. Оружием и, образно выражаясь, свитым из золота кнутом гномы научили Сайгару не зариться на чужое и не воевать с соседями.