Ради безопасности Тру и сына я переехал в частное крыло. Их палаты находятся рядом. Дэйв всегда сидит снаружи, рядом с дверью в палату Тру, а ещё один охранник сторожит дверь моего сына.
Я не говорил с Дэйвом об инциденте с репортёром. Я вообще с ним не разговаривал.
Перекинувшись ранее парой слов с Дэнни, я узнал, что Дэйв винит себя за аварию.
Это не его вина.
Говорил ли я ему это?
Нет.
Почему?
Потому что я не уверен в этом до конца.
Почему я здесь и расхаживаю по коридору, а не сижу рядом с Тру?
Потому что вот-вот должны подъехать Билли и Ева.
А мне так чертовски страшно встретиться с ними.
Я ещё не разговаривал с ними. Бен забрал их из аэропорта и везёт прямо сюда.
Я не разговаривал с ними, потому что не знаю, что сказать.
«Мне жаль?»
Потому что так и есть. Мне чертовски жаль.
Мне жаль, что я не заставил Тру остаться дома в то утро. Жаль, что я не защитил её, как обещал. Жаль, что я привёз её в Лос-Анджелес.
Если бы я не уговорил Тру переехать сюда, то этого бы никогда не случилось.
Мы должны были переехать в Великобританию. Если бы мы это сделали, она бы не лежала сейчас в больнице и не боролась за свою жизнь.
Боролась. За. Свою. Жизнь.
Я хочу бороться. Я хочу бороться с этой болью.
Хочу выбить всё дерьмо из ублюдка, который напился, сел в машину и проехал на красный свет, бесповоротно меняя наши жизни. Меня бесит, что он мёртв, потому что я собственноручно хочу его убить. Я хочу убивать этого ублюдка снова и снова за то, что он сделал моей девочке.
Такое ощущение, что всё это время без неё я не дышу. Все эти трубки, выходящие из её тела, и сердцебиение говорят о том, что она ещё жива.
Я так сильно по ней скучаю.
По её голосу. Её улыбке. Прекрасным карим глазам, которыми она так особенно смотрит на меня.
Если она умрёт... если я её потеряю... не думаю, что смогу жить дальше.
Как жить, если твоя жизнь мертва?
Свет возле лифта говорит о неизбежной встрече.
Во рту становится сухо, а руки начинают дрожать. Я сжимаю и разжимаю пальцы.
Дверь открывается. Первой я вижу Еву.
До этого момента я не понимал, как Тру похожа на свою мать.
Широкие от страха и печали глаза Евы просто разрезают моё сердце на части своей схожестью со взглядом Тру.
Своими слезящимися глазами она встречается со мной взглядом.
– О, Джейк, – в конце её голос ломается.
Она бросается ко мне, обнимает меня и рыдает у меня на груди.
Я стараюсь держаться, но рядом возникает Билл. Одной рукой он обнимает Еву, а другой – меня, и я теряю контроль.
Через несколько мгновений я вытираю лицо своим рукавом. Нуждаясь в небольшом пространстве, я делаю шаг назад.
– Могу я отвезти вас к Тру? – спрашиваю я охрипшим голосом.
Вытирая глаза бумажной салфеткой, Ева одновременно с Биллом говорит:
– Да.
Когда мы идём к палате Тру, я благодарю пространство, которое помогло мне снова взять себя в руки.
Рыдания Билла и Евы о Тру показывают то горе, которое походит на моё собственное.
А я знаю, что такое горе. Я чувствовал его, когда Тру оставила меня и я снова подсел на наркотики.
Но это... это как будто моё сердце медленно умирает, хватаясь за остатки жизни. Тру. Я уверен, что если потеряю её, то уйду вместе с ней.
Дэйв встаёт, когда мы подходим к палате.
Он единственный, кто остается здесь. Всех остальных я отправил в гостиницу через дорогу.
Мне нужно было, чтобы они ушли.
Я сказал им, что Биллу и Еве нужно провести немного времени с Тру наедине. Но если честно, то я просто не мог справиться с постоянными рыданиями Симоны. Обеспокоенными взглядами Стюарта. Даже Том сводил меня с ума. Он смотрел и ждал, когда я сорвусь. Я знаю, о чём он думал.
О чём все они думали.
Беспокоились, что я поступлю так, как и всегда: брошусь прямо в руки к дилерам.
Но я не буду делать этого сейчас.
Всё и так плохо. Зачем им нужен трусливый я, стирающий боль коксом?
А с приездом Билла и Евы станет только сложнее.
Но я даже не осознавал насколько.
– Мистер и миссис Беннет, я очень сожалею о Тру, – я замечаю, что Дэйв старается не смотреть мне в глаза.
Ева осматривает царапины и ссадины Дэйва, а затем возвращается к его глазам.
– Дэйв, ты был с Тру, когда... она попала в аварию?
Он резко кивает, а затем смотрит в пол.
– Да. Я был тогда за рулём.
– Она… просыпалась после аварии?
Страх прилипает к моей коже. Я не задавал этот вопрос, потому что боялся услышать ответ. Я не могу думать о Тру, находящейся в агонии. Эта мысль просто разрывает меня на части.
Дэйв поднимает глаза и сначала смотрит на меня, а затем на Еву.
– Нет, – он качает головой. – Она не просыпалась.
Дыхание Билла замирает, как и моё собственное. Глядя на него, я понимаю, как ему сейчас плохо.
Небритый, помятый и тихий. Не тот Билли, которого я знаю.
Она его маленькая девочка. Это убивает его.
Нам нужно пройти через это. Им нужно увидеть Тру.
Я первый подхожу к двери, а они следуют за мной.
Их реакция ни чем не отличается от моей.
Я чувствую такую боль, слыша, как они горюют. Наблюдая, как они рыдают над её постелью.
Это разносит меня в пух и прах.
Я чувствую, что снова тону. И не могу сопротивляться течению, чтобы всплыть. Я задыхаюсь от эмоций в этой комнате. Мне нужно выйти.
Тихо выскальзывая из палаты, я оставляю их наедине.
С неясной, чертовски болящей головой, я присаживаюсь рядом с Дэйвом.
Долгое время мы сидим в тишине.
– Я не виню тебя, – наконец произношу я. Затем делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к нему. – Ты бы сделал всё возможное, чтобы защитить её. Я знаю, что ты за человек.
Дэйв поворачивается и встречается со мной взглядом. Он медленно кивает, а затем быстро отворачивается. Я не могу не заметить слёзы, наполняющие его глаза.
Вскоре дверь открывается, и появляются Билли и Ева.
– Мы можем его увидеть? – спрашивает он.
– Конечно.
Я встаю и веду их в палату к своему сыну, их внуку.
Я толкаю дверь. Рядом с инкубатором сидит медсестра и читает.
Она закрывает книгу и встаёт.
– Я дам вам время, – произносит женщина и выходит.
В палате наступает тишина, слышатся только звуки аппарата.
Я подхожу и смотрю на своего спящего мальчика. Каждый раз, глядя на него, я чувствую тяжёлое сочетание любви и горя.
Оборачиваясь, я вижу, что Билли и Ева всё ещё стоят у двери.
– Он спит, – тихо говорю я.
Билли двигается первым. Он подходит к инкубатору и становится рядом со мной.
Его дыхание замирает. Глядя на Еву, он говорит:
– Он похож на Тру.
Я прикусываю дрожащую губу, чтобы остановить поток эмоций, готовый вырваться наружу, и чувствую привкус крови.
Ева подходит, а я отхожу назад, уступая ей место.
Я понимаю их нерешительность насчёт того, увидеть его или нет, когда они зашли. Они бояться, что это всё, что может остаться от Тру.
Я знаю это, потому что сам чертовски боюсь этого.
Легонько прижимая руку к крышке инкубатора, Ева поворачивается ко мне.
– У тебя есть имя для него?
– Нет, – качаю я головой. – Мы так и не смогли решить.
У нас была куча споров с Тру об именах. Но теперь это совершенно не имеет значения. Я бы всё отдал за то, чтобы она была здесь и дала имя нашему сыну.
– Я не хочу давать ему имя, пока Тру не проснётся, – я прочищаю горло. – Хочу, чтобы она сама его выбрала.
Ева кивает.
– Думаю, ей это понравится, – она смотрит вниз на мальчика. – А сейчас, мой родной, – говорит Ева, улыбаясь, – пока твоя мамочка не проснётся, ты будешь ребёнком Уэзерс-Беннет.
Глава 22
– Хорошо, а в мире музыки... – я начинаю листать музыкальный журнал, который принёс мне Дэйв, – нет совсем ничего стоящего.