Одним из мучительных для Сигрид обстоятельств было то, что ее больше не радовали дети. Глядя на них, она с отчаянием думала, каково им будет, если их отец не вернется обратно. Но она старалась, как могла, быть с ними веселой.

Она была рада тому, что Турир привез своего сына, так что ему не придется в одиночестве, в Бьяркее, переживать известие о гибели отца.

Сигурд Турирссон очень изменился за время своего пребывания в Эгга. Первое время он был просто тихим мальчиком, любившим слушать Хьяртана Торкельссона, рассказывающего детям небылицы; он сидел на скамье и смотрел во все глаза, как сыновья Эльвира, Харальд Гуттормссон и другие мальчишки дерутся и бегают по двору, словно стая щенков.

Он играл с маленькой Гудрун и болтал с Хеленой, дочерью Торберга Строгалы, оставшейся после него в Эгга; это Энунд подсказал ее матери такое имя.

Но все переменилось в тот день, когда один из мальчиков, старший сын Гутторма, проходя мимо него, обругал его, сказав, что «здесь сидит Сигурд и другие девчонки».

Все, кто был во дворе, засмеялись. Сигурд же уставился на него, разинув рот, и взгляд его выражал недоверие и обиду. И, собрав всю свою решимость, шестилетний мальчик встал, решительно направился к толпе мальчишек и ударил кулаком в лицо Грьетгарда, смеявшегося громче других.

Ответ не замедлил себя ждать, и Сигрид пришлось разнимать драчунов. Но ей удалось это сделать после того, как Сигурд доказал, что он не девчонка. С этого дня его приняли в мальчишескую компанию.

В месяц выгона скота[49] Ингерид дочь Блотульфа явилась в Эгга. Было ясно, что она хочет поговорить с Сигрид — и та повела ее показывать свое тканье.

Ингерид была бледной, с синяками под глазами, и Сигрид догадалась, о чем она хочет поговорить. И в глазах Ингерид загорелся какой-то особенный свет, когда она сказала, что ждет ребенка. В округе болтали и смеялись по поводу примирения Ингерид с Финном, но в основном люди отнеслись к этому благожелательно. Сигрид не была с ней наедине с того самого вечера, когда они встретились на жертвоприношении в Ховнесе, и теперь, несмотря на любопытство, ей не хотелось откровенничать.

— Ты была права, сказав, что Финн повзрослел, — начала Ингерид, улыбаясь, хотя в голосе ее слышалась грусть. — Но он не дал мне возможность показать, что я стала лучше.

Сигрид не выдержала и спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Он ни о чем меня не спрашивал, он сам все решил за нас обоих. Ты рассказывала ему что-нибудь из того, о чем мы говорили в Ховнесе?

— Я рассказала ему все, что запомнила.

— Я так и думала. Он дал мне это понять, когда я была с ним.

— Наверняка он был груб с тобой, — сказала Сигрид. В тот день, когда та была с Финном в Эгга, Сигрид заметила у нее на лице синяки.

— Только вначале… — призналась Ингерид. — Но потом он стал ласков… — При этом в глазах у нее появилось мечтательное выражение, но она тут же опомнилась и посмотрела на тканье. Но по ее взгляду Сигрид поняла, что та совершенно не видит картины — и улыбнулась.

— Как выглядит этот Грютей? — спросила она. И Сигрид пришлось рассказать ей все, что она знала о Грютее и об усадьбе Финна.

— Малютка Раннвейг спрашивает о нем, — немного погодя сказала Ингерид.

Вечером перед отъездом Финн побывал в Гьевране, и девочка сначала удивилась и даже напугалась, но потом была в восторге от своего отца, которого совершенно не помнила.

Немного помолчав, Ингерид сказала:

— Не знаю, что было бы со мной, если бы… — она замолкла на полуслове.

Обе посмотрели друг на друга, и никто из них не сказал больше ни слова — не осмелился.

Вскоре после посещения Ингерид пришло известие о том, что показались корабли. Бросив все, Сигрид побежала по тропинке на вершину холма, чтобы увидеть все самой. Но, едва увидев корабли, она поняла: случилась беда.

Она поняла это по движениям гребцов — в них не было ни радости, ни спешки. К тому же корабль ярла Свейна отсутствовал.

И радость потухла в ней, когда она спустилась на берег.

Корабли причалили в полной тишине: люди на борту и на причале молчали, не испытывая радости встречи.

Увидев стоящего на палубе Эльвира, Сигрид вздохнула с облегчением; но мрачная серьезность его лица тут же заморозила ее радость.

Она переводила взгляд с одного мужчина на другого; многих из тех, кто отправился в поход, не было. Она увидела Турира; судя по его виду, он не был ранен. Но у Сигурда был жуткий шрам на левом виске, и когда он сходил с палубы, она заметила, что он волочит одну ногу. И… ее сердце чуть не остановилось… Финна она не увидела.

Но потом она все же заметила его: он полулежал на палубе своего корабля, и было ясно, что он тяжело ранен. И когда корабль причалил, его перенесли на берег на щите.

Стоя на пристани, она смотрела, как люди Эльвира сходят на берег. Они шли, один за другим, опустив головы. И ряды их заметно поредели. Не было младшего сына Хвамма, Хальвдана Тордессона, одного из самых преданных людей Эльвира, и… она переводила взгляд с одного лица на другое, но его не было… Хакона Блотульфссона… Не было и многих других.

Эльвир сошел на берег последним.

— Добро пожаловать домой! — сказала Сигрид. И ей показалось, что ее голос провалился в бездонную пропасть.

Эльвир обнял ее за талию и повернул к себе, и они шли так, глядя друг на друга, вверх по холму.

Сигрид никогда не видела Эльвира таким пьяным, как в этот вечер: он едва держался на ногах. Ложиться спать он не хотел: ходил по дому, бранился и ругался.

Она не знала, что делать. И в конце концов позволила ему вволю побуйствовать, пытаясь при этом успокоить детей, забившихся от страха в угол постели.

Она знала, что ярл бежал из страны и что селение, возле которого происходило сражение, называлось Несьяр. Обо всем остальном она не осмеливалась расспрашивать, и ей никто ничего не рассказывал.

— Неужели, Бог и дьявол их всех побери, в Норвегии не осталось ни одного мужчины, кроме Эрлинга Скьялгссона? — Эльвир стукнул кулаком по табуретке, так что она повалилась на пол. — Хрут из Вигга, твой брат Турир — все бабы!

Сигрид попробовала прикрикнуть на него, хотела ударить его по щеке, но он толкнул ее так, что она упала.

— И ярл Свейн! — Она слышала скрежет его зубов. — Какой он хёвдинг, если слушает советы всех этих потаскух!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Сигрид, вставая и садясь на постель. Он повернулся к ней, глаза его напоминали глаза раненого зверя.

— Я говорю о том, что нас разбили, взяли на абордаж наши корабли, что Свейну пришлось рубить мачту на своем корабле, чтобы спастись… и вот мы вернулись назад ни с чем! — Он ударил кулаком по спинке кровати. — И потом… потом… — голос его так дрожал, что он не мог говорить дальше. Но, немного передохнув, сказал: — Никогда бы не поверил, что мне придется называть Свейна трусом и свиньей! — Сигрид притихла, зная, что свиньей называли того, кто струсил в бою. — Он удрал в Свею, словно пес с поджатым хвостом, — сказал он, — чтобы просить помощь у свейского короля, — голос его снова окреп. — А Турир, твой брат, думал только о том, чтобы спасти свою шкуру. Это он дал ярлу позорный совет удрать в Свею!

— И Сигурд тоже? — спросила Сигрид.

— Нет, — ответил он, — Сигурд был одним из тех, кто решил вместе со мной и Эрлингом, что нужно собрать более сильное войско и снова идти на Олава.

Он немного успокоился, и Сигрид попыталась уложить его в постель: она встала и обняла его за шею, и на этот раз он не оттолкнул ее. Возбуждение его прошло, он наклонил голову и ткнулся лбом в ее волосы.

— Вы с ярлом расстались как недруги? — осторожно спросила она. Он не ответил; отпустив ее, он шагнул к кровати и лег.

Сигрид стала укладывать детей.

И когда она вернулась к нему, он уже спал. Он лежал поперек кровати, хрипло дыша полуоткрытым ртом. Она хотела переложить его, но он был слишком тяжел для нее.