Рука очень болела и она не могла даже попробовать то угощение, что предложили ей хозяева. И к ночи ей стало еще хуже, теперь уже болела вся рука до плеча.

Утром к ней подошел тот мужчина, что нашел их в лесу — его звали Иллюге, — и спросил, как она себя чувствует. Вигдис отвечала, что никогда еще не испытывала столь сильной боли, и спросила, не думает ли он, что ей может быть лучше.

Он посмотрел на руку Вигдис и ответил, что дела ее плохи. Тогда Вигдис сказала:

— Ты должен помочь мне и отрубить вот эти три пальца.

Иллюге посмотрел на нее, но потом согласился, что это будет правильное решение. Так они и сделали. Один из его друзей крепко держал ее, чтобы она не могла двигаться, а Иллюге отрубил ей три пальца на левой руке. Вигдис даже не вскрикнула, а только сказала Иллюге:

— Ты сильный мужчина, Иллюге, и у тебя легкая рука.

Иллюге перевязал ей рану и уложил в постель. Вигдис вскоре поправилась и смогла рассказать им обо всем, что случилось.

Эти трое были лесными разбойниками, и Вигдис припомнила, что слышала разговоры о том, что поездки через лес на север небезопасны. Двое из них были братьями, и звали их Хермод Злой и Эйнар Хаделандец. Иллюге же пришел в их леса с севера.

Он был очень привлекательный мужчина, высокий и стройный, с маленькими руками и ногами, красивыми чертами лица и орлиным носом, голубыми глазами и длинными светлыми кудрями и бородой.

Однажды утром, когда Вигдис чувствовала себя намного лучше, Иллюге пришел к ней, когда она одна играла с ребенком. Они немного поговорили, а потом он сказал:

— Мы с Хермодом и Эйнаром говорили о том, что не так уж и легко найти себе в горах жену. И положение твое не на много лучше нашего, ведь тебя тоже выгнали из дома. И решили мы, что с сегодняшнего дня мы с тобой будем делить постель, а весной я выстрою дом к северу от озера, а Эйнар с Хермодом тоже постараются найти себе жен.

Вигдис держала ребенка на руках. Она ответила:

— Не думала я, Иллюге, что станешь ты принуждать меня.

Иллюге помолчал немного, а потом сказал:

— Принуждать я тебя не стану, но чего ты ждала? Потому что тебе придется выбрать себе когда-нибудь из нас в мужья, и сдается мне, что я имею на тебя больше прав. И тут у озера, что мы зовем Медвежьим, хорошая охота и рыбная ловля. Для тебя и ребенка жизнь будет лучше, чем ты могла ожидать, когда я нашел тебя.

Вигдис ответила:

— Вы намного лучше, чем о вас думают в округе, если хотите расчистить для жилья себе и другим место в густом лесу. И не понимаю я, почему вы не спуститесь к людям в долину. Думается мне, что никто не посмеет возразить вам, если вы захотите поселиться рядом с моей усадьбой, потому что не знаю я никого, кто мог бы померяться силами с любым из вас.

Иллюге сказал, что не так им легко выйти из леса, как она думает.

Вигдис же возразила ему:

— Не собираюсь я доставить радость Колю сыну Арне, кто сжег моего отца, выгнал меня и моего сына из отчего дома — хотя я и одинокая женщина, и молода еще. И знаю я, где отец спрятал свое золото перед смертью, и собираюсь пойти туда и забрать его. И если ты и твои друзья поможете мне, то поделюсь я с вами богатством и будет тогда у нас одна судьба.

— Ты достойная женщина, — заметил Иллюге, — но недалеко мы от поселения Осло, а там наши подвиги хорошо известны. Хотя и не было этой зимой конунга Олава в Хаделанде.

Тогда Вигдис сказала:

— Может, это и к лучшему для нас всех. У меня есть дело к королю. И еще я слышала, что он пытается сейчас обратить всех в свою новую веру и очень добр к тем, кто принимает ее. Но дома у нас многие держались старой веры и приносили жертву богам в Торсхове [4], и решила я теперь поехать к конунгу Олаву, и если никто из вас не посмеет поехать со мной, то я буду благодарна и за то, что вы укажете мне путь. И обещаю вам, что тогда и жизнь ваша изменится, и будет такой же, как и моя.

Вигдис еще много говорила с лесными разбойниками об этом деле. Эйнар Хаделандец, самый молодой из них, хотел попробовать добиться возвращения отцового двора, да и Хермод был не прочь расстаться с разбойничьей жизнью, купить корабль и уплыть из страны. Лишь Иллюге возражал против предложения Вигдис и часто говорил с ней об этом, когда они оставались вдвоем, и просил стать его женой. И она отвечала, что они поговорят об этом, когда она получит обратно Вадин. Тогда Иллюге согласился поехать с ней на север к королю в Хаделанд.

Вигдис и Иллюге приехали к королевскому двору, когда конунг Олав со своими дружинниками отмечал вербное воскресенье. Им отвели жилье на хуторе неподалеку.

После службы они отправились к конунгу, и Вигдис попросила разрешения поговорить с Олавом. Она привела себя в порядок и украсила, как смогла. И она держала себя с достоинством и хорошо говорила о своем деле. Конунг сидел и смотрел на нее, а когда она закончила рассказ, сказал:

— Тебе было причинено несправедливое зло, Вигдис, если все было так, как ты рассказываешь. И об этих сыновьях Арне доводилось мне слышать много плохого и раньше. Но кто твой спутник?

Иллюге вышел вперед и сказал:

— Меня называют Иллюге Светлый, господин, и последние годы я провел в здешних лесах.

Конунг нахмурил брови и ответил:

— И твое имя слышал я раньше — и было бы для тебя лучше, Вигдис, если бы были у тебя другие советчики и защитники в этом деле, чем объявленные вне закона лесные разбойники.

— Но так уж получилось, конунг, — ответила Вигдис, — что эти люди помогли и спасли жизнь мне и моему сыну, когда я бежала из дома как преступница. И Иллюге показал мне дорогу сюда, когда я попросила его об этом, хотя и знал, что для него эта поездка может оказаться последней. И поэтому, господин, не соглашусь я принять никакой помощи, пока не будет мне обещано, что Иллюге отпустят домой и не схватят, если не решит конунг простить его.

Конунг решил, что во время Пасхи никто не может притронуться к Иллюге, а потом они еще раз поговорят о его деле. И Олав пригласил их быть его гостями до тинга, и часто разговаривал с Вигдис, и она все рассказала ему об убийстве Эйульфа сына Арне и о своем путешествии к нему.

В Светлое воскресенье Олав позвал ее к себе: он один сидел в зале и приказал ей сесть рядом на скамью. Дело было к вечеру. Конунг спросил ее об Иллюге и о том, не он ли отец ребенка. Вигдис ответила, что нет и сказала, что между ней и Иллюге ничего не было.

Тогда конунг Олав спросил, кто же отец ребенка, где он сейчас и почему она не замужем.

— Мне мало о нем известно, господин, — ответила Вигдис, — он не из нашей страны. Я была молода и глупа, и поэтому дала себя обмануть — но не хочу я говорить о нем и прошу больше не спрашивать меня об этом деле.

Тогда конунг обнял ее и сказал:

— Но недолго тебе быть вдовой, Вигдис, с твоей красотой и мудростью.

Вигдис хотела встать, но Олав взял ее за руки и посадил себе на колени, и тогда она сказала:

— Так уж случилось, что не любила я многих мужчин, и прошу сейчас отпустить меня, потому что уже очень поздно.

Конунг Олав рассмеялся, поцеловал ее и ответил:

— Больше всего хочу я, чтобы осталась ты, ибо сдается мне, что мы подходим друг другу. И не будет тебе стыда, Вигдис, стать моей наложницей. А я уж смогу отблагодарить тебя за любовь.

— Недостойные это конунга речи, — сказала она, — и можешь ты получить, кого пожелаешь, и не стоит пить из чаши, из которой уже отпил другой.

Тут конунг опять засмеялся и вновь поцеловал ее, а потом сказал:

— И тем не менее сладок мне твой поцелуй, Вигдис.

И он поднял ее и хотел уложить на скамью и позабавиться с ней.

Но Вигдис уперлась ему рукой в грудь и сказала:

— Много пришлось страдать за тебя твоему Богу, и придется страдать Ему еще больше, если причинишь ты мне сейчас зло.