Но Турир заметил это.

— Ты не предложишь мне ничего выпить, Эльвир? — хриплым голосом спросил он.

— Давно ли ты был трезв? — тихо ответил Эльвир.

— Какое тебе дело? Дай мне чего-нибудь, чтобы утолить жажду!

— Не дам. Если тебе что и нужно, так это сходить в баню, а потом выспаться, а то от тебя даже издали несет перегаром.

— Ты хочешь сказать, что ты, мой шурин, отказываешься дать мне глоток меда?

— Турир…

— Тебе хорошо живется с моей сестрой, я это понял, и ты этого не станешь отрицать. Но дать мне глоток меда, мне, прибывшему издалека, ты не хочешь!

— Дай ему что-нибудь выпить, Эльвир! — сказала Сигрид, которой было невмоготу слушать это.

— Я знаю, ты всегда была приветлива со мной, Сигрид, — сказал Турир. — Прикажи своим девушкам принести мед!

— Нет, Сигрид, — сказал Эльвир. — Если ты это сделаешь, завтра с ним будет то же самое.

— Сигрид дочь Турира из Бьяркея! Не позволяй этому человеку, которому жалко глотка меда для твоего брата, учить тебя, что тебе следует говорить служанкам!

Сигрид не ответила, а Эльвир положил руку на плечо Турира.

— Я не знаю, что с тобой случилось, — сказал он, — и мне хочется помочь тебе.

— Дай мне чего-нибудь выпить, — снова сказал Турир, не глядя на Эльвира, уставившись в пространство перед собой.

— Нет.

— Черт бы тебя побрал! — глаза Турира стали дикими. Он вскочил и остановился перед Эльвиром, держа в руке меч. — Дай мне выпить или…

Не успела Сигрид опомниться, как Эльвир проворно вскочил из-за стола и тоже обнажил меч.

— Ты пьян, — сказал он Туриру. — Уймись, ради Сигрид, а то случится беда!

Но Турир его не слышал, его меч сверкнул в воздухе, но Эльвир отскочил. Сигрид зажмурилась, вздрогнув от звона скрещенных мечей.

Но ей пришлось посмотреть на них; она не сводила глаз с топчущихся по полу фигур, наклоняющихся вперед и глядящих друг на друга с кровожадностью диких зверей, со звоном скрещивая мечи.

Турир был не таким проворным, как обычно, он нетвердо стоял на ногах. Но он сражался всерьез и даже в таком состоянии был опасным противником, в то время как Эльвир преследовал лишь одну цель: выбить меч из рук брата Сигрид.

Мужчины встали вокруг и подбадривали криками дерущихся. И Сигрид услышала, как их крики прерывает ее собственный голос, высокий и пронзительный:

— Останови их, Гутторм!

Гутторм пробрался к ней вдоль стены.

— Никто не в силах остановить поединок, пока он сам не закончится, — сказал он. — Уходи отсюда, Сигрид!

— Турир не понимает, что делает! — воскликнула она. — Это безумие, Гутторм, останови их!

— Уходи, Сигрид, — повторил Гутторм.

— Нет!

Он схватил ее за руку и хотел увести силой, но отпустил, услышав крики мужчин. Турир нанес Эльвиру удар слева; кровь пропитала тунику и стекала по бедру. Сигрид не сводила глаз с мужа.

— Уходи отсюда, Сигрид! — повторил он, словно эхо, слова Гутторма, не сводя с Турира глаз.

Его интонация, знакомое ей дрожание голоса, весь его облик говорил о том, что Эльвир был в ярости. Она задрожала, выпрямившись. Она знала: теперь муж ждет только того, чтобы она ушла, а потом уж всерьез набросится на ее брата.

А Турир в своем отупении, грязный, с всклокоченными волосами и бородой, отчаянно дрался, не понимая, что делает. Стоит ей только выйти за дверь, и он окажется прижатым к стене, израненный и обезоруженный, может быть, даже будет убит…

Мечи снова зазвенели, оба оказались прямо перед ней. И внезапно она метнулась к ним, протиснулась между клинками. Эльвир опустил меч, мужчины отпрянули к стене. А Турир попытался изменить силу и направление удара, не выпуская из рук меча. И она почувствовала жгучую боль в руке и плече.

— Сигрид, дура! — крикнул, побелев, Эльвир. И тут же замер на месте, взглянув на Турира. — Уходите, — сказал он собравшимся. И они ушли, не оглядываясь назад.

Турир сидел на полу рядом с Сигрид, согнувшись и закрыв лицо руками.

— Сестричка… — повторял он снова и снова, качаясь взад-вперед. Эльвир разорвал сорочку Сигрид, вниз от плеча, чтобы посмотреть, глубока ли рана.

— Рана не опасна, — со знанием дела произнес он, чувствуя облегчение. — Если содержать ее в чистоте, все пройдет.

— А ты-то сам как? — спросила она.

— Об этом не стоит даже говорить, — ответил он.

Сигрид чувствовала слабость, боль в плече не унималась. Но она была рада, что никто серьезно не пострадал.

«Ребенок…» — подумала она. Но тут же ощутила изнутри толчок — все было в порядке.

А Турир…

Боль в плече была ничтожной в сравнении с той болью, которую вызывал в ее душе его вид. Она прижала его к себе и стала баюкать как ребенка.

— Что случилось, Турир? — прошептала она. — Что-нибудь с Раннвейг?

— Она умерла, — всхлипнул он. — Умерла, родив нашего мальчика.

— Когда? — спросила Сигрид.

— Накануне дня середины зимы.

— А мальчик? — сквозь слезы произнесла Сигрид.

— Он жив.

— Где же он?

— Ты думаешь, я хочу иметь дело с мальчишкой, убившим Раннвейг? — воскликнул он. — Кровь… повсюду кровь… Она умерла у меня на руках. Бедная Раннвейг… — Он снова согнулся пополам.

— Турир! — сказал Эльвир, склонившись над ним. — Ты в состоянии встать и отправиться в постель?

— Я как-никак мужчина… — ответил Турир.

Все еще дрожа, он поднялся на ноги. Увидев кровь на тунике Эльвира, он спросил:

— Ты сильно ранен?

— Всего одна царапина. Мне не видно, что там такое…

— Давай, я посмотрю! — сказала Сигрид. Она попыталась разорвать пропитанную кровью одежду, и Эльвир помог ей. Рана была неглубокой: это был просто длинный порез.

Турир встал. Опершись на деревянный столб, он смотрел на рану Эльвира. Взгляд его был неподвижен; и Сигрид не знала, видит ли он что-то или просто смотрит в пространство.

— Ну и шурин у тебя, — сипло произнес он.

Пришла весна. Проталины на склонах покрылись цветами, на деревьях набухли почки и начали выбрасывать светло-зеленую, пахучую листву. И до позднего вечера звучал голос малиновки, чистый, как флейта, переливчатый, словно вода в весеннем ручье.

По небу бежали облака, подгоняемые крепким ветром, качающим деревья, пригибающим к земле кусты. И людям нравилась такая погода.

Однажды, отправившись, как она это частенько делала, на один из курганов с чашей пива для усопших, Сигрид застала там Финна Харальдссона, сидящего и смотрящего в сторону Стейнкьера. Турир и на этот раз взял с собой Финна — и тот ходил, как побитая собака, после выходки Турира в зале. Его преданность Туриру была несомненной, и он был одним из немногих, на кого Турир обращал внимание.

— Кто лежит в этом кургане? — спросил он, когда Сигрид поставила чашу на землю.

— Эти курганы, что над домами, довольно старые, — сказала Сигрид, — в этом кургане должен лежать один из предков Эльвира, которого звали Тронд и который жил до прихода Харальда Прекрасноволосого… — Она замолчала, потом продолжала: — Ты так тяжело переживаешь смерть Раннвейг…

— Для Турира это еще тяжелее, — ответил он. — Когда мы вернулись осенью домой, они были неразлучны.

— Твой отец был рад тому, что Раннвейг вышла замуж?

— Рад? — в голосе его прозвучало презрение. — Он был рассержен тем, что ему пришлось вернуть Туриру все, что тот дал ему. Он даже не пригласил их в гости, старый хрыч.

— В этом нет ничего удивительного, потому что она была любовницей Турира и ждала от него ребенка.

— Они не придавали этому никакого значения. Ты был видела их лица, когда он нес ее на руках на свой корабль!

Сигрид хотела уйти, но Финн остановил ее.

— Вы не должны осуждать Турира, — сказал он. — Он столько пережил в эту зиму. Я видел все собственными глазами, находясь в Бьяркее.

Сигрид внимательно посмотрела на него.

— Ты единственный сын в доме, — сказала она. — Разве родители не нуждаются в тебе?

— Отец всегда делал из меня дурака, — ответил Финн, — говорил, что я корчу из себя знатного, занимаясь военными играми и постоянно тренируясь. И после того, как Раннвейг вышла замуж, стало еще хуже. Я постоянно слышал о том, что смогу выдвинуться лишь благодаря родству с Туриром Собакой. Поэтому я и уплыл в Бьяркей на лодке, а потом перебрался сюда.