«Нумерология — лженаука», — отозвался Злобный Я.

«Да, конечно. Ну а вдруг в этом есть смысл?»

«Если ты такой суеверный, то измени числа своих остановок».

«Логично. Но как это сделать?» — задумался Ковард.

«Тоже мне проблема! Например, потопчись на месте, раз уж ты стоишь у двери!» — дал совет Злобный Я.

«Можно. Но как это будет смотреться со стороны?»

«Да какая разница!»

«Тысяча девятьсот тридцать восемь, девять, сорок, сорок один. О! Война! Сорок пять. Разруха».

«Топчись до оттепели», — подсказал Злобный Я.

— Что это вы, Аркадий Францевич, — раздался за спиной Коварда голос Стриганова, — бег на месте общепримиряющий?

«Пятьдесят три», — досчитал Ковард и ответил: — Типа того: небольшая физическая нагрузка перед мозговым штурмом.

— А, — понимающе кивнул Стриганов и распахнул перед коллегой входную дверь института.

Эльвира Павловна впервые за много лет не вышла на работу в святую для каждого бухгалтера пятницу — последнюю пятницу квартального периода. Как всякий главный бухгалтер, она была абсолютно уверена в своей профессиональной непогрешимости и в то же время, как абсолютное большинство главбухов, позволяла себе крайне вольное отношение к распределению рабочего времени. А это в итоге приводило к авралам в конце отчетных периодов и, как следствие, — периодическим нервным срывам. Но отчеты в конце концов всегда сдавались вовремя, и у высокого начальства треста «КонсервВинТорг», в котором уже почти пятнадцать лет не менялся главбух, никогда не было повода для предъявления претензий к работе отдела бухгалтерии.

Но сегодня, невзирая на неотложные дела, Эльвира Павловна позвонила начальству и, сославшись на внезапную мигрень, объявила о желании взять отгул. И хотя мигрени не было и в помине, но ее состояние было действительно тяжелое: всю ночь она металась по квартире взад-вперед, временами останавливаясь и прислушиваясь, не поворачивается ли в замке входной двери ключ. И убедившись, что нет, не поворачивается, гневно сводила брови и громко вопрошала у невидимого собеседника: «Ну как вам это нравится?»

Временами внутреннее возмущение доходило до крайней точки кипения, и тогда Эля, рухнув на тахту, стонала: «О, не могу! Умоляю тебя, Кадик, только вернись, только вернись, задавлю!» Но через минуту вскакивала и начинала снова нервно ходить по комнате из угла в угол.

Под утро она обессилела. Ей даже удалось задремать и в коротком тревожном сновидении увидеть Аркадия Францевича, беспечно прогуливающегося по какому-то широкому проспекту. Правда, на себя он был абсолютно не похож: высокий мускулистый блондин в борцовском кимоно. Но Эльвиру Павловну не обманешь — как ни маскируйся, а мужа-то своего она в любом виде узнает!

— Кадик, иди домой! — приказала она супругу, тоскливо осознавая, что это всего лишь сон.

Но Аркадий Францевич упрямо покачал головой и демонстративно уселся в позу лотоса прямо на мокрый асфальт.

— Ну и сиди тут как дундук! — зло сказала Эльвира Павловна и проснулась.

«Нет, это абсолютно возмутительно», — подумала она, открыв глаза.

Внезапная мысль, пришедшая ей в голову, заставила вскочить Элю с постели: «Да он просто свихнулся! Точно! Его нужно срочно показать врачу! Как же я это сразу не поняла?»

Получив от начальства разрешение на отгул, Эльвира Павловна решила, что пора действовать: она не может допустить, чтобы ее бросил муж! В голове Эльвиры уже созрел четкий план действий.

«Во-первых, — думала она, — сегодня нужно выглядеть на все сто. Как кстати я купила себе на прошлой неделе немецкий шерстяной блузон черного цвета! В нем я выгляжу гораздо стройнее.

Во-вторых: глупо пытаться разговаривать с Кадиком. Если он свихнулся (ну конечно, он свихнулся!), что с ним говорить? Нужно сразу идти к начальству. Этот Брыкза — полный придурок. Видела его один раз на новогодней вечеринке — сморчок, а важности-то, важности! Но в данном случае — это хорошо. Наверняка он с удовольствием всунет свой начальственный нос в чужую личную жизнь.

И в-третьих: ни в коем случае нельзя рубить с плеча. И то, что у Кадика проблемы с головой, лучше не афишировать. Зачем? Пусть он вернется, а мозги теперь вполне успешно вправляют. Время такое: в кого ни плюнь — психотерапевт. Модная профессия».

Эти мысли успокоили Эльвиру Павловну, и она направилась душ, чтобы взбодриться после тяжелой ночи, а уж затем тщательно и не торопясь привести себя в порядок.

Не прошло и часа, как она вышла из дома. Она действительно выглядела безупречно и казалась не столь пышной в новом черном шерстяном блузоне.

На улице моросил мелкий дождь, и редкие порывы ветра заставляли трепетать ветви деревьев, срывая с них пожелтевшие листья, которые кружась, словно вальсируя, совершали свой первый и последний полет.

«Не самая лучшая погода для женщины с идеальной прической, — подумала Эльвира Павловна. — Может, вернуться за зонтиком? Как же я могла его забыть?»

Она была в растерянности: вернуться — плохая примета, а не вернуться — через десять минут будешь похожа на мокрое чучело. Двинувшись вперед мелкими перебежками — от дерева к дереву, она, в конце концов, остановилась и с досадой посмотрела на небо. Оно, затянутое густыми низкими серыми облаками, не оставляло надежды: дождь зарядил надолго.

«Все же лучше вернуться», — решила Эльвира Павловна и резко развернулась на каблучках. Но не успела пройти и трех шагов, как неожиданно над ее головой раздался щелчок раскрывающегося зонта. Она на ходу обернулась и увидела мужчину, который, догнав, поравнялся с нею и теперь, держа над ее головой на вытянутой руке зонт, семенил рядом, стараясь попасть в такт ее шагов.

— Кажется, вы забыли зонт? — сказал он. Его улыбка была мягкой, застенчивой. На нее невозможно было не ответить.

Эльвира Павловна мило ответила:

— Да. Так всегда случается, когда торопишься. Придется возвращаться.

— Возвращаться — плохая примета.

— Да. Но что поделать? — вздохнула Эля. — Не мокнуть же!

— Это да, — согласился он. — Красоте мокнуть негоже.

— Да что вы! — Эльвира Павловна смутилась. — Скажете тоже! Конечно же, это приятный комплимент, но красота давно в прошлом.

— Не скромничайте. Это не комплимент. Это объективный взгляд профессионала.

— Профессионала? — внезапная мысль заставила Эльвиру остановиться: «Все ясно — мошенник и вор!» — И что же это за профессия такая? — спросила она, окинув недобрым взглядом попутчика. — Сутенер?

Мужчина остановился. Вопрос его удивил, но не обидел:

— Боже упаси! — он засмеялся. — Я художник!

— Художник? — переспросила Эльвира Павловна и скептически повела бровью. — Разве это профессия?

— А почему нет?

— Не знаю, но если художник хороший, то он непременно нищий, а если так себе, то все равно нищий.

— У вас очень приблизительная информация об этом роде деятельности, — мягко улыбнулся мужчина.

— Да, конечно. Я никогда не имела дела с художниками. А если честно, то и на художественных выставках я практически не была — всего два раза в жизни, да и то в молодости.

— Каждому свое. А вы чем занимаетесь?

— Я — бухгалтер, — ответила Эльвира и отчего-то смутилась.

— Бухгалтер? — переспросил мужчина, и в его голосе прозвучали нотки уважения.

— Да, — кивнула Эльвира Павловна и добавила: — Главный, — и опять смутилась.

— О! Для меня вообще непостижимая профессия. Как можно разбираться во всех этих дебетах-кредитах, у меня бы через десять минут мозг взорвался!

Эльвира Павловна засмеялась. Ей было приятно общество этого случайного попутчика. Она даже поймала себя на мысли, что ей уже не кажется столь важным и срочным разговор с начальником Кадика. Ничего страшного, если этот разговор состоится не с самого утра, а где-то ближе к обеду.

— Вот здесь я живу. Пойду поднимусь за зонтиком. Спасибо вам за укрытие, а то бы моей прическе не уцелеть!