Ковард остановился. Татьяна была рядом, совсем близко. Ее высокая грудь коснулась плеча Коварда.

— Пожалуйста, — прошептала она.

— У тебя глаза зеленые, — сказал Аркадий Францевич и порывисто обнял Татьяну.

Пиджак медленно соскользнул с женских плеч и упал на асфальт под ноги паре, захлебнувшейся в долгом поцелуе.

Высоко в поднебесье горячие звезды вспыхнули ярче, а луна, словно смутившись, прикрылась прозрачным ночным облачком, и ветер, виртуозный дирижер, превратил шелест листвы в трепетную волшебную мелодию. Весь мир закачался, будто палуба большого корабля, уплывающего в бесконечность, и время стало тягучим как смола, заставив и прошлое, и будущее потерять смысл.

Великое настоящее легко уместилось между двумя ударами сердца и, изменив все мыслимые и немыслимые свойства вселенной, стало огромным настолько, что казалось, способно уместить в себя целую жизнь — долгую, счастливую, радостную и беззаботную.

Но крупные капли дождя, внезапно пролившиеся из набежавшей непонятно откуда небольшой, но тяжелой тучи, заставили неподвижные стрелки часов дернуться и возобновить свое привычное движение, возвратив этому миру утерянную реальность.

— Дождь! — звонко воскликнула Татьяна и счастливо засмеялась. — Мы сейчас намокнем!

— Намокнем! — восторженно согласился Ковард и тоже засмеялся.

— Бежим? — спросила Татьяна и взяла Коварда за руку.

— Бежим! — весело крикнул тот.

И они, взявшись за руки, побежали навстречу счастью, так долго прятавшемуся за ближайшим поворотом судьбы.

Ковард почувствовал, что пора просыпаться, но открывать глаза не хотелось.

Что это было — сон или реальность? Очень похоже на реальность. Хотя все его сны похожи на реальность. Это был сон. В реальности такое не могло случиться.

Брыкза, Дюймовочка, Ферзь, Татьяна…

Татьяна… Боже! Такая волшебная ночь! Такая страсть! Такое счастье! Как жаль, что это сон!

А что же было в реальности?

Ковард пытался привести мысли в порядок, но всплывали воспоминания: Брыкза, Дюймовочка, Ферзь, Татьяна…

Как же не хочется открывать глаза! Слышать упреки вечно всем недовольной Эльвиры, считать шаги по пути на работу, изображать бурную деятельность в лаборатории, тешить себя мыслями о мировой славе…

— Просыпаемся, — услышал он шепот и почувствовал нежное прикосновение теплых губ к своей щеке.

Ковард открыл глаза и опешил: нет, не сон! Перед ним в домашнем халатике стояла Татьяна.

— Завтрак готов, — улыбнулась она. — К которому часу тебе нужно на работу?

— К половине девятого, — ответил Ковард и почувствовал, как его жаркой волной захлестнула паника:

«О, Господи! Что я натворил?! Я остался у нее на ночь! Что я скажу Эльвире?! Какой кошмар! О господи!»

Ковард вскочил и заметался, разыскивая свою одежду.

— Да не торопись ты! — улыбнулась Татьяна. — Успеешь. Еще семи нет. Я же не знала, когда нужно тебя будить. А одежду твою я привела в порядок: рубашку постирала, брюки отутюжила, пиджак почистила. Кстати, в кармане твоего пиджака я нашла носки. Я их тоже постирала. Не волнуйся. Все в порядке, — она протянула Коварду махровый халат: — Надень, тебе будет удобно.

Ковард остановился посреди комнаты.

— Спасибо, — сказал он, понемногу приходя в себя.

«Действительно, — подумал он, — может быть, все к лучшему?» А затем спросил:

— Я могу принять душ?

— Да, конечно. Идем, я покажу.

Стоя под душем, Ковард пытался смоделировать ход дальнейших событий. Сейчас он оденется и пойдет на работу. Соврать Эльвире, что был в вытрезвителе, — не получится: в вытрезвителе не стирают рубашки и не отглаживают брюки. Ковард ожидал, что Злобный Я подаст голос и предложит какую-нибудь версию или хотя бы как-то прокомментирует его мысли. Но Злобный Я молчал.

«Ты где? — позвал Ковард. — Набедокурил — и в кусты?»

Аркадий Францевич знал, что на такое обвинение Злобный Я не может не откликнуться.

Но Злобный Я молчал. Для Коварда это было вторым потрясением за утро.

«Что это со мной? — испугался Ковард. — Я потерял себя?» Но минуту спустя откорректировал свою мысль: «Нет. Возможно, я не потерял себя, а, наоборот, нашел. Хотя все это очень странно. Посмотрим, что будет дальше. Может быть, Злобный Я вчера сильно перебрал и сейчас спит пьяным сном?»

Аркадий Францевич вышел из душа и вытерся большим мягким полотенцем, которое ему дала Татьяна. А как оно приятно пахнет! Все же замечательное утро!

На столе небольшой уютной кухоньки дымились горячие блинчики.

— Когда ты это все успела? — удивился Ковард.

— Да долго ли умеючи? — улыбнулась та.

— Ну и ну! — покачал головой Ковард. — И постирала, и погладила, и блинчиков напекла! Марья-кудесница.

— Марья не Марья, но такая ночь!

Ковард смутился:

— Да? Все было хорошо?

Татьяна кивнула:

— Более чем.

И опять Злобный Я промолчал!

— У меня никогда не было такого утра, — сказал Аркадий.

— Какого такого?

Ковард задумался и ответил:

— Такого счастливого.

Татьяна пожала плечами:

— Если захочешь быть все время счастливым, я не против.

— Я подумаю.

— Ты будешь кофе?

— Буду.

Татьяна налила в чашку кофе, поставила перед Ковардом:

— Кофе без сахара. Если любишь сладкий, то вот сахар.

— Спасибо.

— А ты действительно ученый?

— Ученый — это громко сказано. Я работаю в области науки. Биолог. Младший научный сотрудник.

— Ты скромный, — Татьяна погладила Коварда по руке.

— Да уж, — вздохнул Аркадий Францевич, — совсем нескромный. Как говорят: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом». У меня мечты совсем нескромные. Я мечтаю сделать открытие. Но, увы, для этого у меня нет никаких предпосылок. Похоже, я — бездарь.

Ковард удивился своим словам. Злобный Я всегда говорил именно так. Но эти слова произнес он сам. И, как ни странно, нисколько не кривил душой!

— Ты обязательно сделаешь это открытие.

— Нет. Мне это не по силам.

— А я говорю: сделаешь!

Ковард засмеялся. То, с какой убежденностью Татьяна пыталась спорить, показалось ему смешным.

— Почему ты так решила? — спросил он.

— Потому что я в тебя верю.

— Как же ты можешь в меня верить, если ты меня совсем не знаешь?

— Мне не обязательно знать — я чувствую.

— А-а-а, ну тогда конечно! Ладно, спасибо за завтрак, спасибо за все, мне пора идти.

— Уже?

— Да.

— Ты скоро вернешься?

Ковард пожал плечами.

— Но ты вернешься?

— Не знаю.

— У тебя есть семья?

— Жена.

Татьяна вздохнула:

— Понимаю. Она тоже богиня?

Ковард улыбнулся и покачал головой:

— Да. Богиня. Только имя ее — Мегера. Но…

Ковард замолчал.

— Ты ее любишь, — продолжила его мысль Татьяна.

— Нет, дело не в любви. Просто это моя жизнь, и я не готов так резко ее менять.

Татьяна молчала.

— Ну я пошел? — неуверенно спросил Ковард.

— Иди. Но я все равно буду тебя ждать.

Утро было пасмурным. Чувствовалось наступление осени. Ветер, так и не угомонившийся после ночных страстей, гнал рваные облака по небу, не по-летнему серому и низкому, и казалось, что кирпичные многоэтажные дома, словно атланты, подпирают его своими крышами.

Клены, стоящие, как стражники, у края проезжей части, начинали ронять свою листву, и в зеркальных лужах плавали желто-зелено-красные кленовые лапы.

Аркадий Францевич не торопясь шел на работу. Он, чтобы не намочить туфли, смотрел себе под ноги и по привычке начал было считать шаги, но вскоре отвлекся: где-то над головой, высоко в кроне дерева весело и громко засвистела птичка. Ковард остановился и задрал голову, пытаясь разглядеть свистунью, но так и не разглядел.

«Вот же, — подумал он, — свистит-то как! Птичка божия не знает ни заботы, ни труда… ни труда… м-м-м! Что это за стихотворение? Ни труда… а дальше как?»