Нас с Ронни столкнуло вместе в прошлом году во время одного из ее дел, попутно оказавшегося одной из моих проблем, и я пару раз спас ей жизнь, а она спасла мой окорок. Все обернулось как нельзя лучше: Ронни получила звание, а я получил возможность дышать воздухом свободы. О, а еще однажды ночью она завалила меня на сено для антистрессового перепиха, как она это назвала. Порой от этого между друзьями возникает неловкость, но между нами неловкости нет, потому что на самом деле Ронни не сводит дружбу, как нормальные люди, а просто не относит некоторых к категории подозреваемых в данный момент.

Лейтенант Дикон заставляет меня дожидаться в закусочной, но меня это устраивает, потому что я довожу сушилку в туалете до красного каления в попытке выгнать реку из рубашки. Со штанами даже и не пробую. Чтобы изгнать Гудзон из пары черных джинсов, настенного «Дайсона» маловато. Так что я сижу в кабинке, налегая на яичницу с беконом, в лужице слизи, ссыхающейся вокруг моих причиндалов, когда Ронни впархивает в дверь, будто с шиком опаздывает на церемонию награждения, и проскальзывает в кабинку, усаживаясь напротив меня.

– Макэвой, – говорит она, перекатывая зубочистку своими крепкими белыми зубами.

– Смахивает на то, что ты пытаешься изображать копа, – замечаю я. – Зубочистка – это уж чересчур.

Ронел сплевывает зубочистку на столик.

– Ага? Жаль, что я не могу сказать то же самое о твоей зубочистке.

– Прямиком на этот уровень, а? Никакого пятиминутного перемирия или чего там?

Ронел откидывается на спинку диванчика, распахнув свое длинное кожаное пальто пошире, чем открывает мне вид на пистолет и значок.

– У меня только один уровень, Макэвой. Уровень Дикон. Это где разгребается дерьмо.

– Ну вот тебе и твое кино, и рекламный слоган: «Уровень Дикон. Здесь разгребается дерьмо».

– Так вот зачем я здесь, Дэн? Чтобы ты мог постебаться?

Эти беседы всегда идут напряженно, потому что Ронни заводится с полоборота. Чего бы она ни хотела – чмокнуть меня или чпокнуть, – вкладывается в это она с равным пылом. И можете поставить свой любимый орган на то, что в ту уникальную ночь, когда у нас случилась рандевушка, я убрал ее пистоль подальше.

– Нет, у меня есть парочка-троечка славных наколок для тебя.

– Я слушаю.

– Помнишь ту украденную арабскую лошадку?

– Ятаган? Очевидно, этот одр стоил двадцать миллионов баксов. Кобылы строились в очередь, чтобы осемениться.

– Ага, можешь вполне отозвать собак. Старик Ятаган находится в мусорном мешке у пирса номер сорок девять.

Ронел делает пометку в своем телефоне.

– Наколка и вправду смачная. Вне моей юрисдикции, но я могу на что-нибудь сменяться. Что еще?

– Штокарило. На двадцать футов глубже, в такси. Трупы в багажнике, и готов поспорить, внутри багажника достаточно ДНК, чтобы закрыть дюжину «висяков».

На секунду Ронел впадает в девичество и хихикает:

– О-о-о! Как мне нравится, когда ты произносишь «штокарило». От этого всякая леди внутри аж трепещет.

На мой вкус, разговор становится малость легкомысленным.

– Я по уши в беде, Дикон, – выкладываю я ей. – По самое некуда.

Ронни кладет свой «Айфон» на столик и нарочито смотрит видео.

– Это я вижу, Дэн. Значит, ты носишь стринги?

– Значит, ты видела клип. Меня серьезно спровоцировали.

Ронни стучит по экранчику.

– Смахивает на то, что ты сам пошел на провокацию. Это двое наших братьев-офицеров, и ты их избил. Фортц дважды награжден.

– Награжден? Лучше бы он был дважды огражден.

Ронни улыбается, тут же напомнив мне волка, которого мне довелось видеть однажды.

– Огражден? Я прям лопаюсь, Дэн, – изрекает она, не выказывая ни малейших признаков потери целостности внешней оболочки.

– Мне нужна помощь, Ронни.

– Ага, для начала с гардеробом.

– Ронел, я серьезно. Под угрозой жизнь женщины. Не исключено, что уже поздно.

– Уж если говорить о рекламных слоганах, то вот твой. «Дэниел Макэвой – Розовые Стринги. Молитесь, чтобы он не опоздал».

– Розовые?! – Я ахнул кулаком о столик. – Да они красные! Любому идиоту видно, что они красные. Из-за блесток они при свете кажутся чуток розоватыми, и всё.

Ронни в восторге.

– Эй, притормози, Стрингер. Я же здесь, не так ли? Одна, как ты просил, и вопреки приказам и протоколу, могу добавить. Так чья же жизнь в опасности и как ты отчитаешься за это видео?

Я очерчиваю все в кратких чертах. Похищение, порностудию, мою тетю Эвелин. Рассказ славный, так что Ронни слушает во все уши. Может, у нее и малость не все дома, но Ронни полицейский на 100 процентов. Однажды она мне сказала:

«Я праведный коп, Дэн. Если ты меня порежешь, знаешь что будет?»

«Только не говори, что кровь пойдет синяя[61]».

«Нет. Кровь пойдет красная, но я зачитаю тебе Миранду[62], прежде чем измолотить тебя в говно за нападение на офицера».

Когда я кончаю рассказ, Ронни выдерживает минутку, чтобы усвоить его и рассортировать вопросы.

– А ты не гонишь мне лажу?

– Не-a. Как на духу.

– Потому что если гонишь…

– Я ничего тебе не гоню. Я разве похож на арапа?

– Зато пахнешь, как он.

– Это гребаный Гудзон. Небось подхвачу гепатит.

Ронел выстраивает приправы в ряд.

– Лады. Эта телка Костелло наняла Фортца и Кригера убрать тебя с горизонта?

– Ага. А пыточное порно, по-моему, – их собственная виньетка к плану.

Ронни опрокидывает соль и перец.

– Эти типы занимались ужастиками с тех самых пор, как покинули город, попав под подозрение. Сейчас они в бегах, в последний раз их видели ковыляющими прочь с места аварии близ «Силверкап».

Это меня огорчает, потому что я держал кулаки за то, чтобы Кригера и Фортца нашли бездыханными в их машине – обосравшимися, с членами колом и одетыми в манкини.

Ронни ставит кетчуп и острый соус на подставку для салфеток.

– Значит, твоя тетя застряла в пентхаузе с коварной мачехой?

– Моя тетя – кетчуп?

Ронел сдвигает брови:

– Нет. Твоя тетя – долбаный соус. Ты что, тормозишь?

– Извини. То бишь, майонез… Угу, где-то так. Моя тетя и Эдит в пентхаузе подставки для салфеток.

– Ты насмехаешься над моей диорамой?

– Что?! Боже, ни за что. Она что надо.

– Потому что это законная полицейская методологизация. А если она недостаточно моднячая для мистера Розовые Стринги, наверное, ему стоит поискать другого легавого приятеля.

Я понимаю, что Ронел играет мной, но все приправы на ее стороне.

– Нет. Диорама мне нравится. Она все кристаллизует.

Усилия, вложенные мной в глагол, умиротворяют Ронни.

– Кристаллизует, а? Ты и вправду в отчаянии.

– Да брось, Ронни, мне нужен лишь твой значок, чтобы войти в этот пентхауз. Тогда Эв сможет выйти оттуда по собственной воле.

Ронел обрывает бумагу с куска сахара.

– Это я? – интересуюсь я. – Кусок?

– Дело не только в тебе, Дэн, – отвечает она, закидывая сахар в рот. В большинстве дней, когда Ронни делает какую-нибудь неожиданную мелочь, это напоминает мне, как она исключительна, как поразительна. Сегодня утром я чувствую себя лишь беспомощным и обыгранным.

– Проблема в том, что ты разыскиваешься для допроса, – сообщает она. – Я должна в это самое время везти тебя в город.

Мне нравится, как строится это заявление. Уйма пространства для «но», так что я подсказываю:

– Но?..

– Но я знаю, как ты относишься к защите женщин на свой амбальский, альфа-фигенный, хреномашеский манер.

– И?..

– И если эта твоя тетя окажется мертвой, ты можешь вычеркнуть одну Д в наших парных татушках ДДГ.

ДДГ. Друзья до гроба.

– Может, и вторую заодно, – подыгрываю я.

– И мы поедем туда, потому что у меня наличествуют достаточные основания из надежного источника. Похищение человека или другая какая туфта. Довольно тебе этого?