— А вот и бывают, да ещё не такие… Стоп! Кажется, Ерофей Павлович. Пошли дышать свежим воздухом. Расскажу потом.

Ерофей Павлович оказался довольно большой станцией.

За серыми крышами домов зелёной стеной поднимался густой лес — тайга.

По путям сновали юркие дрезины. Стайки шоколадных воробьев с писком перепархивали с одного рельса на другой.

Около вагона старичок железнодорожник рассказывал пассажирам, почему у станции такое странное название.

Оказывается, Ерофеем Павловичем звали казака Хабарова, который много лет назад пришёл в этот край, открыл и заселил его. Чтобы добраться сюда, ему пришлось переплывать реки, странствовать по горам, мучиться от голода, жить в дремучих лесах… Но отважный казак победил все невзгоды, и в память о нём люди назвали эту станцию его именем и отчеством…

«Вот это да!» — подумал Вовка, посмотрел на зелёную стену тайги и сейчас же вспомнил деревья, которые видел из окна автобуса.

Дремучий лес и ларёк с квасом?.. Видно, это было что-то не то!

— А эта история произошла позже. Плавал я тогда уже на большом пароходе.

Шёл однажды наш корабль в Индийском океане. Стоим мы с капитаном у борта и видим — плывёт рядом с кораблём рыба. Колючая, как ёж.

Вдруг эта рыба давай глотать воду. Наглоталась, раздулась, как шар, и потеряла всякое управление. Несёт её ветром по волнам прямо на пароход.

Ударилась рыба о борт, да как лопнет! Все стёкла на корабле вдребезги, корабль — в щепки! Всю команду по островам раскидало. Кого куда. Целый месяц собирали…

Вовка понял, что с ними шутят, и взвизгнул от восторга.

— Ещё! — попросил он.

— Хорошо! — согласился Фёдор. — Это всё ерунда. Вот сейчас я расскажу вам про рыбу с четырьмя глазами…

…Мама и Генриетта Николаевна подошли к своему купе и удивлённо переглянулись: из-за двери был слышен отчаянный ребячий хохот и довольные взвизгивания.

Мама открыла дверь. Фёдор почему-то смутился.

— М-да… Вот такие рыбы водятся в Северной Америке. Каждый глаз у рыбы двойной, верхняя половина над водой смотрит, нижняя — в воде…

Мама удивлённо взглянула на возбуждённые физиономии ребят.

Фёдор пробормотал ещё что-то о четырёхглазой рыбе и вышел.

— Что у вас тут было? — с подозрением спросила мама. — Вы оба красные, как помидоры. Возились, наверно?

— У нас были морские враки! — с гордостью заявил Вовка.

Наконец, в вагоне объявили, что поезд прибывает в Комсомольск.

На горизонте блеснула громадная река.

— Амур!

И сейчас же во всех купе загрохали чемоданы. Пошли разговоры о том, как переправляться через Амур.

Одни говорили, что в Комсомольске построен мост, вторые, — что моста нет, а переправа идёт на лодках. Генриетта Николаевна сказала, что читала в книге, как во время войны через Амур шли пешком и под лёд провалилась лошадь…

Поезд остановился на самой окраине города, неподалёку от реки. Рядом высились светлые корпуса жилых домов и торчали тонкие фабричные трубы.

Все пассажиры прилипли к окошкам, разглядывая огромную реку и горы на другом берегу.

Никакого моста через реку не было.

Амур синё и безбрежно горел за окном.

Поперёк реки, прямо на Вовку, шёл странный пароход. Он был очень широкий. Трубы на нём стояли не так, как у всех пароходов — одна позади другой, — а рядом.

На палубе парохода были проложены рельсы.

Пароход приткнулся носом к берегу как раз там, где кончался железнодорожный путь.

К составу подскочил маленький маневровый паровоз.

На пароходе ударили в колокол: «Динь-ди-лень!»

Паровозик оторвал от состава один вагон и покатил его к пароходу.

«Динь-ди-лень!»

Вагон вкатился на пароход.

Стоп!

Следующий.

Второй, третий, — все вагоны очутились на пароходе. Пароход загудел, густо задымил, и переправа началась.

— Как этот пароход называется? — спросил Вовка.

— Железнодорожный паром, — объяснил Фёдор. — Видишь — на том берегу вокзал? Туда и плывём.

Паром шёл, тесня грудью жёлтую амурскую волну как заправский пароход.

Наконец и пристань.

Приехали. Стоп! «Динь-ди-лень!» — вагоны один за другим покатились с парома на берег.

Там их уже ждал новый паровоз. Над его трубой призывно метался голубой дым.

И снова за окном потянулись бесконечные леса. Поезд шёл, редко делая остановки, всё глубже и выше забираясь в горы, торопясь на восток.

Горы были синие, зубчатые. Мелкие — видно дно — реки сбегали с гор, прыгая по камням.

Одна из станций стояла на берегу неширокой реки. Через реку в узкой долблёной лодке плыли две старухи в узорчатых сапогах и с трубками в зубах. Они подплыли к самой станции. Одна старуха купила билет и села в поезд. Вторая осталась в лодке.

— Орочи! — сказал Фёдор. — Здесь их колхоз. Большой!.. А скоро и Совгавань.

И опять поезд шёл через горы, то взбираясь к самым облакам, то спускаясь в долины.

Когда на другой день утром Вовка глянул в окно, за стеклом ослепительными искрами сверкало море.

Это был конец железной дороге. Это была Советская Гавань.

В город приехали к полудню.

Не успели выйти из вагона, как пошёл дождь. Мелкий, как крупа. Нудный-нудный.

Всё равно решили идти.

Фёдор сгрёб чемоданы в кучу, связал ремнём, закинул за спину. Мокрыми, в лужах, улицами направились в порт.

Извилистый залив рассекал город на части.

Город строился. Розовые и жёлтые дома тянулись вдоль дощатых свежесколоченных тротуаров. На окраине дома стояли просто так: без улиц, без номеров, без тротуаров.

Порт был расположен в маленькой бухте, битком набитой пароходами, баржами, катерами.

— Тащу-у-у! — кричал горбоносый буксир, выводя из гавани плоскую, как семечко, баржу.

— У-дарь! У-дарь! — приговаривал паровичок, забивая железной болванкой сваю в грунт.

Чемоданы сложили на берегу около низенького причала.

Фёдор и мама ушли за билетами. Генриетта Николаевна села под навесом читать книгу. Вовка и Лена забрались на причал и стали смотреть, как под причалом в воде ходит настоящая живая рыба.

Дождь моросил не переставая.

Причал был мокрый. На нём замечательно пахло сырым деревом, нефтью и морем. Между сваями бормотала вода. Дно было видно до последней морщинки. На красноватом песке росли чахлые кустики водорослей. Около смятой консервной банки лежал покрытый буроватой слизью сучок.

Вовка поднял с причала прут и ткнул им в сучок.

Неожиданно сучок вздрогнул. Из одного конца у него высунулись пальчики.

Чудеса!

Вовка с Леночкой свесили головы над водой.

Пальчики потянулись вперёд и уцепились за прут.

Вовка пошевелил прутом. Сучок проворно спрятал пальчики.

Живой!

Подвели прут снова.

Сучок зашевелился и пополз. Ближе, ближе. Вот он снова вцепился в прут… Стала видна птичья головка с клювиком. Десять пальчиков росли прямо из головы.

Вовка, не отрывая от воды глаз, двинулся по краю причала к берегу, переставляя ноги на ощупь и ведя за собой прут.

Осторожно… Осторожно… Нога сорвалась, и Вовка рухнул с причала в воду.

Сучок, оставляя за собой клубы чёрной жидкости, стрельнул в сторону.

— Владимир, куда ты? — испуганно вскрикнула Генриетта Николаевна

Леночка свесилась с причала, увидела, что Вовка стоит по пояс в воде, и сообщила:

— Бабушка, он здесь. Он никуда не ушёл.

— Вова, что с твоими штанами? — ахнула, возвратись, мама. — Ты в них купался, что ли? Сейчас посадка, а он мокрый, как курица! Да как тебя можно вести на пароход?