Разговоры на религиозные темы она, как правило, заводила «под градусом». Джин наводил ее на мысли о блаженстве, что ждало ее на небесах; оловянное распятие, колышемое истовой верой, вздымалось и опускалось на ее тощей груди. Из-под ворота платья виднелся засаленный шнурок, на котором оно висело.

Спиртное не только подогревало ее христианское рвение, но и распаляло в ней национальную нетерпимость. Встречаясь на лестнице со своей соседкой итальянкой миссис Кастелано, она фыркала в знак пренебрежения ко всем особам неаполитанского происхождения. А когда та проходила мимо, миссис Халлоран частенько сплевывала за ее широкой сутулой спиной и взывала, обращаясь к ступенькам:

— Господь наш Иисус, Дева Мария и святой Иосиф, ниспошлите чирьев на шею этой темнорожей стерве.

В церкви миссис Халлоран работала вместе с некой миссис Скалли. Эта пожилая вдова с прилизанными рыжими волосами и заметным косоглазием была доброй женщиной, но страдала подагрой и перед самым великим постом неожиданно слегла. У ризничего мистера Нолана при сем известии вытянулась физиономия, нужно было вымыть скамьи, и он рассчитывал на крепкие мускулы и задубелые руки миссис Скалли.

Как пить дать миссис Халлоран явится под хмельком, подумал он.

В то утро миссис Кастелано пришла к священнику поведать о своих бедах: ее мужа опять посадили в тюрьму, и в доме нет ни гроша.

Отец Гофман позвал Нолана.

— Надо помочь бедняжке, — сказал он. — Кастелано опять попался на контрабанде спиртного. На этот раз заработал срок. Надо нам позаботиться — и господь нам, несомненно, поможет, — чтобы у его злосчастной супруги было чем накормить детей. Так вот, нет ли у нас для нее какой-нибудь работы?

Нолан оценивающе оглядел широкие плечи и неряшливый наряд миссис Кастелано и ответствовал, что она может пока поработать вместо миссис Скалли, которую свалила подагра.

— Вот и прекрасно, миссис Кастелано, — сказал отец Гофман. — Вы сможете одновременно трудиться на благо ваших детей и во славу господа нашего Иисуса Христа. Нолан, покажите ей, что делать.

Миссис Халлоран явилась в церковь, захватив все необходимое для выполнения своих обязанностей. Она несла ведро с горячей мыльной водой, тряпку и ведро с чистой водой для окончательного омовения. Миссис Халлоран несколько запоздала — перед выходом она повздорила с Топтыгой, а потом надо было подкрепиться на дорогу. Она поставила ведра в проходе и тут увидела вместо миссис Скалли ненавистную соседку итальянку. Челюсть у нее так и отвисла. Миссис Кастелано, протиравшая тряпкой спинки скамей, коротко ей кивнула.

Исполненная изумления и негодования, миссис Халлоран уперла руки в бока и выпустила пробный залп:

— А где ж это миссис Скалли? И с какой стати вы тут оказались? Неужто церковь святого Тимофея какое-нибудь протестантское капище, что из нее выгоняют добрых христианок, чтобы освободить место для таких, которые воображают, что Иисус Христос был черномазым итальяшкой?

Несправедливое и неоправданное обвинение в приверженности к некатолическим обрядам вызвало на круглом лице миссис Кастелано лишь выражения недоумения, но «черномазого итальяшку» она не снесла.

— У миссис Скалли разболелись ноги, — ответила она с некоторой запальчивостью. — Она не может выйти на работу. Я буду вместо нее, пока она не выздоровеет.

Заметив, что миссис Халлоран не слишком твердо держится на ногах, она добавила:

— А может, и когда она выйдет тоже.

— Вы на что ж это намекаете, миссис Кастелано? С какой стати вам понадобилось трепать мое доброе имя? Уж не хотите ли вы заполучить мое место, корова вы вислозадая? Может, вы собираетесь содержать на мои денежки своего проходимца мужа?

Миссис Кастелано побагровела. Резко выкрутив мокрую тряпку, она проговорила:

— Мы с вами потом потолкуем, а не здесь, в господнем храме. Мне нужно работать. И вам тоже лучше взяться за работу.

Миссис Халлоран швырнула тряпку в мыльную воду и, повернувшись к итальянке спиной и всем своим видом выражая презрение, принялась яростно тереть скамью. Она работала, злобно бубня себе что-то под нос, и с таким остервенением заталкивала тряпку в углы, словно дубасила там какого-то врага.

Из ризницы вышла мисс Браун, маленькая высохшая старая дева, в обязанности которой входило заботиться о цветах и прочем убранстве для алтаря. Она носила шерстяные платья тусклых тонов, исключавшие всякое подозрение в легкомыслии, и выбирала шляпки, которые не возбуждали ни жалости, ни восхищения. Вся она была какая-то хрупкая и бесплотная — может быть, от многолетнего обращения с тепличными цветами и тонкими сальными и восковыми свечами. При ходьбе она слегка кренилась вправо, и казалось, что порыв ветра, поколебавший пламя свечи, может задуть в ней искру жизни.

Мисс Браун начала прибирать алтарь, не обращая никакого внимания на уборщиц в слабо освещенном зале; ее мысли робко витали вокруг кудрявой головы и несколько располневшей талии отца Гофмана. Общение с этим честным и святым человеком было единственной отрадой ее иссохшей девственности.

Уборщицы посматривали на эту божью пташку с неприязнью. Они негодовали на социальную несправедливость, которая позволяет им лишь скоблить и чистить пол и скамьи в церкви, а эту кривобокую святошу допускает к алтарю и разрешает ей трогать своими лапами дароносицу.

Они продолжали мыть скамьи.

Глядя, как мисс Браун семенит по алтарю, мисс Халлоран стала размышлять о христианском долге женщины и о том, как ее сестра сделала богоугодное дело, произведя на свет священнослужителя и тем прославив свою семью и нацию. А вот мисс Браун только и может предложить богу, что пучок лилий да свечной огарок. Она с горечью подумала о своей собственной бездетности и с негодованием о семерых отпрысках миссис Кастелано. Крольчиха!

— Миссис Кастелано, — завела она свою любимую песню, — я вам когда-нибудь рассказывала про своего племянника, который принадлежит к духовному званию? О сыне моей сестры Джо О’Конноте? Я говорила и буду говорить, что родной человек милостью божией как-нибудь уж протащит меня через чистилище — разве только мне чуток подпалят там бока.

— Ну еще бы, — ответила миссис Кастелано, усердно орудуя тряпкой, — говорили, и не раз. Что до меня, то я не больно жалую этих ирландских священников. Молодой ли, старый ли, все одно — хорошего мало, кого ни спроси. Ну вот хоть в этой церкви. Небось у них священник не ирландец, а немец, отец Гофман. А я так люблю, чтоб священник был итальянцем. Как сам папа.

Миссис Халлоран бешено шваркнула тряпкой.

— Вы еще скажете, что и Иисус Христос был итальяшкой! И апостолы Петр и Павел! Наш спаситель горько поплатился за то, что установил святой престол в языческом Риме. А еще горше апостол Павел, которому эти убийцы — гангстеры да и только! — отрубили голову. От этой страны добра ждать нечего — там сроду ничего хорошего не было. А что папа — итальяшка и не знает ни слова по-английски, так это несчастье и проклятие католической церкви! В книгах этого не написано, Кастелано, но так многие думают. И если уж говорить начистоту, то, по-моему, дела в мире пошли бы куда лучше, если бы папой выбрали кардинала с нашего зеленого острова.

Возмущенная мадонна сверкнула глазами на свою разошедшуюся противницу. Хотя обычно она отличалась спокойным и медлительным нравом, слова миссис Халлоран неудержимо распаляли ее гнев. А та продолжала свои изобличения:

— Ну на что годятся ваши жирные священники — только храпеть во время исповеди и чихать над купелью! Они первым делом итальяшки, а потом уже слуги божии, и никакое помазание не может возвысить их души. У его преосвященства сердце обливается кровью от их делишек, даром, что добрые католики-ирландцы без конца молятся, чтобы божья благодать осенила их низкие душонки.

Разойдясь, она завопила во весь голос, так что в ответ загудели трубы органа:

— Поганые итальяшки! Бандиты и потаскухи! Самогонщики!

Вся трясясь от ярости, миссис Кастелано окунула тряпку в ведро с грязной водой и, не отжимая, вдруг хлестнула ею миссис Халлоран поперек лица. Потом еще и еще.