Красота Лорентидов сразу же покорила его. Спокойная гармония наших пейзажей показалась ему раем после оглушительного шума больших городов. Но особенно приглянулось ему Хрустальное озеро. Он решил купить его, чтобы каждый год приезжать сюда на отдых. Вот тут-то и начались затруднения: озеро, как и близлежащие земли, принадлежало крупной промышленной компании, которая занималась рубкой леса на прибрежных участках. Но и потерпев неудачу, Грейнсхилд не смирился. Он хитрил и придумывал разные махинации до тех пор, пока наконец не купил за бешеные деньги и озеро, и горы, и право на рубку леса. На берегу озера он построил комфортабельный домик со службами и нанял в сторожа Теодюля Пуаре. Каждое лето сюда приезжала его семья: высокая обходительная дама, молодой человек с широченными плечами и три рыжеволосые девушки, которые ловко прыгали в воду с самой верхушки трамплина. Время от времени появлялись и гости. Тогда с утра до вечера эхо разносило по горам веселые крики. С наступлением охотничьего сезона приезжал со своим приятелем спортсменом сам Грейнсхилд. Они охотились на лосей и ловили форелей. Потом для сторожа Теодюля Пуаре и его жены Флорестины начинались долгие месяцы отдыха. Когда выпадал первый снег, Флорестина мыла во всем доме полы, а Теодюль скатывал матрасы, прятал в кедровые сундуки красивые одеяла из великолепной белой шерсти, прилаживал к окнам тяжелые дубовые ставни и вешал на двери прочные замки. Накануне праздника Всех Святых Теодюль и Флорестина спускались с гор в деревню.

Зиму они проводили в Сент-Панкрасе, там у них был маленький коричневый домик, а возле него — два сиреневых куста. Теодюль с нетерпением ждал ледохода, чтобы снова вернуться на озеро, Флорестина же, напротив, только это время и чувствовала себя счастливой. Она никак не могла привыкнуть к тому, что каждый год им приходится, точно дикарям, по полгода жить в лесу. Там, в горах, Флорестина с грустью вспоминала о своих кустах сирени (теперь она уже не могла видеть, как они зацветают) и о клумбе с махровыми пионами: когда-то в доброе старое время она получила за них вторую премию на местной выставке домашнего хозяйства. Кроме того, хоть она и не признавалась себе в этом, ей очень не хватало болтовни соседки, мадам Лапорт. Но так как Флорестина была женщина добрая, преданная и богобоязненная, то ради любви к мужу она охотно мирилась с этими мелкими неудобствами. Лишь бы Теодюль был счастлив, ее славный Теодюль, честный, работящий, с душой, прямой как клинок меча. За ним не водилось почти никаких недостатков. Правда, иногда на него находили приступы внезапного гнева, которому бывают подвержены слишком терпеливые люди, но эти вспышки, хотя и очень бурные, продолжались недолго. Теодюль всегда мечтал об уединенной жизни в лесу, поэтому он просто не мог нарадоваться своей новой должности. О Хрустальном озере он говорил так, словно оно было его собственностью; он ревниво охранял его, и горе тому, кто захотел бы подобраться к озеру без официального разрешения.

Но верно говорят, что полного счастья на земле не бывает. Ведь и Теодюль таил в себе глубокую печаль. Жена родила ему четырех детей: трех девочек и мальчика Атаназа, или, как его называли, Таназа. Дочерями отец гордился. Скромные, набожные, они блистали всеми добродетелями и вскоре приняли постриг в монастыре Промысла божия. А Таназа судьба точно в насмешку наградила самыми дурными наклонностями: еще молоко на губах не обсохло, а он уже и воровал и обманывал — настоящий маленький разбойник. Теодюль пытался его образумить, но ни ласка, ни угрозы, ни наказания — ничто не помогало. Когда Таназ вырос, стало еще хуже: он пил, сквернословил и вечно впутывался в истории.

Из дома он сбежал, потому что хоть и прикидывался смельчаком, а отца все-таки боялся. Выучиться какому-нибудь ремеслу ему даже в голову не приходило, и жил он чем и как придется. Он свел компанию с Верзилой Рыжим и Бабишем Неженкой, самыми отпетыми из здешних мошенников. Каждую весну приятели забавы ради отправлялись в горы к озерам, которые хуже других охранялись. Там они бросали в воду динамит. Убитую или оглушенную рыбу взрывами швыряло в воздух. Они собирали ее прямо руками и продавали в окрестных деревнях, и на озерах ни о какой рыбной ловле и думать было нечего, по крайней мере до следующего сезона. Когда Теодюль прослышал о подвигах сына, его охватила дикая ярость. Теперь никто не осмеливался даже близко подходить к Хрустальному озеру: Теодюль бродил по его окрестностям с карабином в руках.

Но вот однажды утром уже в середине января с Теодюлем, который все рождественские и новогодние праздники пировал с утра до ночи, как это водится в деревне, вдруг приключилось что-то странное. Его всего так и корчило от страшных спазм, точно в желудке застрял железный прут. Флорестина уложила его в постель, положила ему на живот горячий компресс из фланели, наскребла сажи со стенок печки и стала давать ее мужу по три раза в день. Но как она ни старалась, Теодюлю не становилось лучше. Он все лежал в постели зеленый, худой — кожа да кости, ослабевший до того, что даже не мог стонать. Наконец, послали за доктором, но, увы, слишком поздно. Когда Теодюль узнал правду, он велел позвать кюре, исповедался, соборовался, а потом, отдав жене последние распоряжения, успокоенный и примирившийся со своими ближними и с собственной совестью, пожелал видеть Таназа. Тот вскоре явился, хмурый, с непокрытой головой. Но, вглядевшись в исхудалое, изжелта-бледное лицо отца, он впервые в жизни почувствовал себя героем.

Увидев сына, Теодюль тяжело вздохнул, потом обернулся к жене и едва слышно прошептал:

— Флорестина, давай сюда свой молитвенник.

Жена принесла книгу, Теодюль взял ее дрожащими руками и, собрав последние силы, сказал сыну:

— Клянись на молитвеннике матери, что, когда меня не станет, ни ты, ни твои дружки не тронете Хрустального озера.

Парень раздумывал, переминаясь с ноги на ногу. Его так и подмывало отказаться наотрез: ведь это была настоящая удача, наконец-то он мог рассчитаться с отцом. Но ему мешал то ли страх, то ли малодушие, а возможно, и стыд. Он вяло поднял руку и пробормотал:

— Ладно, клянусь.

«Плевал я на эту чушь, — думал он со злостью, — лишь бы старик помер, а там поглядим».

Но умирающий, который не отрываясь следил за сыном, казалось, угадал его тайную мысль, и тогда, как прежде, волна внезапного гнева захлестнула Теодюля. Точно чудом вернулись к нему силы, глаза его загорелись страшным огнем, он выпрямился и крикнул сыну:

— Слушай меня! Если ты вдруг нарушишь клятву, я вернусь, чего бы ни стоило, вернусь и потребую у тебя ответа!

Страшная икота сотрясла его тело, и он замертво упал на подушку. Ему закрыли глаза, положив на каждое веко по большой монете, подтянули салфеткой челюсть, обвязали четками пальцы. Но и в смерти он сохранил грозный облик неумолимого вершителя правосудия. Когда жители местного прихода собрались, чтобы проститься с его прахом, то даже самые храбрые из них в страхе осенили себя крестным знамением: не миром смертного сна веяло от лица покойного — нет, с угрожающим видом он словно предостерегал кого-то.

Таназ скрывался и пил горькую все три дня, что отпевали его отца. Иногда он вспоминал о Теодюле, но тут же его охватывал прежний страх. Домой он, правда, заглянул один раз: надо же было вытребовать у матери жалкие гроши, оставшиеся в наследство. Возомнив себя богачом, он принялся разыгрывать важную персону, угощать вином каждого встречного-поперечного, а потом, поддавшись на лесть приятелей, совсем обнаглел и стал так всеми командовать и повышать голос, что по общему молчаливому согласию был избран официальным вожаком их трио, заместив на этом посту Верзилу Рыжего.

Наступила весна, стаял снег, тронулся лед, и вот начались те самые разговоры, которых втайне опасался Таназ: пора собираться в горы, к озерам. Первым взялся за дело Верзила Рыжий.

— Теперь бы самое время пошарить на Хрустальном озере — старик твой помер, сторожа нет, — ехидно заметил он. Бабиш поддержал его.