Определенные геномные маркеры встречаются у людей, происходящих из разных частей света, с разной частотой, поэтому в последнее время в некоторых кругах стало популярно рассматривать забытое понятие человеческой расы как определение биологической единицы. Используя достаточное количество таких маркеров, коммерческая лаборатория может рассказать вам, из какой части света происходили ваши предки (а за дополнительную плату — какой процент «неандертальских генов» у вас имеется). А раз ваши гены указывают на место вашего происхождения, значит, вы принадлежите к четко определенной географической группе (расе). Однако ошибочность такого подхода очевидна: у вас было множество предков и вероятность того, что все они происходили из одной местности, крайне низка (в особенности в Африке).
Нельзя отрицать, что африканца и европейца довольно легко различить на вид, равно как и азиата и австралийского аборигена. Жители каждого из этих регионов обладают характеристиками, которые их предки приобрели по мере расселения нашего вида по Старому Свету. В первые столетия существования нашего вида популяции были небольшими и раздробленными и быстро перенимали как генетические, так и культурные новинки. Но с возникновением в конце последнего ледникового периода (то есть примерно 10 тысяч лет назад) оседлого образа жизни человеческие популяции стали более густонаселенными, а отдельные особи — более мобильными. Самым судьбоносным моментом в биологической истории Homo sapiens стала не дифференциация, а повторная интеграция, связанная с массовым расширением и миграцией популяций. В результате границы между ними оказались размытыми, и провести их заново внутри нашего вида уже не удастся.
Единственные барьеры, препятствующие процессу биологической интеграции, порождаются культурой. Они возникают потому, что, несмотря на нашу врожденную способность выучить язык или принять точку зрения любой другой культуры, базовые культурные установки очень быстро встраиваются в наше подсознание. Это серьезная проблема, потому что в будущем различия в восприятии мира могут стать даже большим препятствием для взаимопонимания, чем разные языки. Тем не менее уникальная сложная культура человечества всего лишь замедляет повторную интеграцию, а не останавливает ее — в текущей демографической ситуации это попросту невозможно. Несмотря на распространение по всему миру, Homo sapiens остается единой, разнообразной и способной к скрещиванию популяцией, которая, пускай и неохотно это признавая, уходит своими корнями в мир природы.
Это возвращает нас к лемурам, с которых началась эта история. Разумеется, в некоторых аспектах вид Homo sapiens совершенно уникален, но чем больше мы узнаем об истории нашего семейства, тем больше оно напоминает мне лемуров, по крайней мере своим разнообразием. Эти очаровательные приматы с Мадагаскара показывают нам блестящий наглядный пример того, как посредством активных эволюционных экспериментов одна группа, оказавшаяся в новой среде обитания, может использовать все открывающиеся перед ней возможности. Очевидно, что точно так же вели себя и наши предки. Если мы продолжим считать себя исключением из правил эволюционной игры, которым подчиняются лемуры, то мы не сможем верно оценить ни собственную историю, ни существ, ею порожденных.
Что бы нам ни говорили, никакой мы не венец творения. Мы всего лишь еще одна веточка на еще недавно пышном эволюционном древе. Произошедшая недавно обрезка других его ветвей, вызванная нашей уникальностью, дала нам искаженное представление о нашем месте в природе. Чтобы поумерить свою самооценку, нам следует помнить, что успешный продукт эволюции — это не наилучшая оптимизация в инженерном смысле, а просто тот вариант, который лучше всего работает в текущих условиях. Какими бы особенными мы себя ни считали, любой независимый наблюдатель сразу же заметит, что даже после многих миллионов лет эволюции мы не лишены недостатков — да и вряд ли когда-нибудь лишимся. Вот почему нам следует постоянно помнить, что мы не исключения из правил природы. Да, мы можем быть уникальными, но мы в первую очередь — уникальные приматы.
