Ястребы-тетеревятники — территориальные и гордые птицы, и не любят ничего, кроме славной кровавой охоты. И Ймиин была такой же, и когда разгорелся бой за территорию между ее семьей и бандой луней, она храбро дралась, изо всех сил стараясь доказать, что она до последнего пера была ястребом, как и ее братья. Большие и сильные птицы превышали их числом, но даже когда его дети начали погибать в этой схватке, отец Ймиин не признал поражения. В конце концов они расправились с лунями, но Ймиин была ранена, а все ее собратья кроме одного погибли. Размышляя, ради чего все это было, она спросила своего отца, почему они просто не убежали и не нашли себе другого гнезда, чтобы поселиться там.
— Мы должны были защитить честь нашей семьи, — сказал он ей.
— Но наша семья погибла, — ответила Ймиин. — Где в этом честь?
— Я и не ожидаю, что такое существо, как ты, поймет это, — сказал он и, расправив крылья, прыгнул в воздух и улетел на охоту.
Ймиин не присоединилась к нему. Она утратила вкус к охоте и к крови и драке, что для ястреба даже страннее, чем то и дело превращаться в человека. Возможно, ей и не предназначено было быть ястребом, подумала она, спланировав с дерева вниз и приземляясь на человеческие ноги. Возможно, она родилась не в том теле.
Ймиин долго странствовала. Она останавливалась у людских поселений, изучая их с безопасной высоты верхушек деревьев. Именно голод, из-за того, что она перестала охотиться, заставил ее набраться храбрости и в конце концов отправиться в деревню и тайком раздобыть себе немного человеческой еды: поджаренной кукурузы, что высыпали курам, пирогов, что выставляли остывать на подоконниках, котелки с супом, оставленные без присмотра, и она обнаружила, что она пришлась ей по вкусу. Ймиин немного выучила человеческий язык, чтобы можно было разговаривать с ними, и узнала, что их общество нравится ей даже больше, чем их еда. Ей нравилось, как они смеялись и пели, и показывали друг другу свою любовь. Так что она выбрала себе наугад деревню и поселилась там.
Один добрый старик позволил ей жить в его сарае, а его жена учила ее шитью, чтобы у нее было бы какое-то ремесло. Все шло гладко пока через несколько дней после ее прибытия, деревенский пекарь не увидел, как она превращается в птицу. Она еще не привыкла спать в человеческом теле, так что каждую ночь превращалась в ястреба, взлетала на деревья и засыпала там, засунув голову под крыло. Перепуганные селяне обвинили ее в колдовстве и прогнали ее из деревни с факелами.
Разочарованная, но не напуганная этой неудачей, Ймиин снова отправилась в путь и нашла другую деревню и остановилась в ней. В этот раз она была осторожнее и не позволяла никому видеть, как она превращается в птицу, но деревенских жителей, похоже, настораживала ее независимость. Большинство людей находили Ймиин чудной (все-таки она воспитывалась ястребами), и прошло не так много времени, прежде чем ее прогнали и из этой новой деревни. Она опечалилась и задумалась, есть ли вообще на свете такое место, которому она принадлежит.
Однажды утром, пребывая на грани отчаяния, она лежала на лесной поляне, глядя, как встает солнце. Это зрелище было наполнено такой необыкновенной красотой, что она на некоторое время позабыла все свои печали, а когда оно завершилось, она отчаянно желала, чтобы оно повторилось еще раз. В тот же миг небо потемнело, и рассвет наступил снова, и она поняла, что обладает и другим талантом помимо умения менять форму: она может заставлять короткие промежутки времени повторяться. Несколько дней она забавлялась этим своим умением, заставив повториться грациозный прыжок оленя, или то, как падают мимолетные косые лучи полуденного солнца, просто для того, чтобы она могла получше оценить их красоту, и это радовало ее неимоверно. Она как раз повторяла момент выпадения первого снега, когда ее напугал голос.
— Прошу прощения, — произнес он, — но это вы делаете?
Она развернулась на месте и увидела молодого человека в короткой зеленой тунике и башмаках из рыбьей кожи. Это было причудливое одеяние, но еще более странным было то, что незнакомец нес свою голову подмышкой, полностью отделенную от шеи.
— Я тоже прошу прощения, — сказала она, — но что сделалось с вашей головой?
— О, дико извиняюсь! — воскликнул он, отреагировав так, словно только что увидел, что у него не застегнуты штаны, и, чрезвычайно сконфузившись, водрузил свою голову обратно на плечи. — Как грубо с моей стороны.
Он сказал, что его зовут Энглберт, и так как ей некуда было больше идти, пригласил ее в свой лагерь. Это был бедный поселок из палаток и очагов под открытым небом, и те пара дюжин человек, которые жили там, были в той же степени странными, что и Энглберт. На самом деле они были настолько странными, что большинство из них выгнали из остальных деревень, точно так же, как Ймиин. Они тепло приняли ее даже после того, как она показала им, как она превращается в ястреба, а взамен они показали ей некоторые необычные таланты, которыми обладали они сами. Похоже, она все-таки была не единственной на свете. Возможно, думала она, что для нее все же есть место.
Это были, конечно же, древние странные Британии, и что Ймиин не знала тогда, так это то, что примкнула она к ним в один из самых темных периодов в истории. Было время, когда нормальные принимали, даже почитали, странных людей, и они легко смешивались с ними. Но с некоторых пор наступили времена невежества, и нормальные стали относиться к ним с подозрением. Когда случалось что-нибудь трагическое, что невозможно было объяснить с точки зрения находившейся в те дни в зачаточном состоянии науки, то странные люди становились козлами отпущения. Когда жители деревни Малое Разочарование проснулись однажды утром и обнаружили, что все их овцы сгорели дотла, разве они поняли, что их убила бушевавшая накануне гроза? Нет, они обвинили местного странного и изгнали его в безлюдную глушь. Когда швея из Стежка не переставала смеяться целую неделю, разве жители деревни винили шерсть, которую недавно завезли им, и которая была поражена клещом, переносящим смешливый грипп? Конечно нет. Они возложили вину за это на пару странных сестер и повесили их.
Подобные бесчинства творились по всей стране, вынуждая странных покидать общество нормальных людей и собираться в группы, подобные той, к которой примкнула Ймиин. Это была не утопия, они жили так, потому что не могли доверять никому другому. Вождем их деревни был странный по имени Томбз — рыжебородый гигант, словно проклятием наделенный тонким воробьиным голоском. Из-за его тенора остальным странным было трудно воспринимать его всерьез, но он держал себя весьма серьезно и никому никогда не позволял забывать, что он состоит в Совете Важных Странных{8}.
Ймиин избегала Томбза, выработав что-то вроде аллергии на горделивых мужчин, и вместо этого проводила много времени со своим забавным, подчас безголовым другом, Энглбертом. Она помогала ему возделывать тот небольшой клочок земли, на котором выращивались овощи для лагеря, и собирать в лесу дрова для очагов, а он помог ей познакомиться с остальными странными. Они мгновенно приняли Ймиин, и она стала считать лагерь своим приемным домом, а странных в нем — своей второй семьей. Она рассказывала им о своей жизни ястребом и забавляла их своими трюками с повторением разных вещей — однажды повторяя момент, когда Томбз споткнулся о спящую собаку, до тех пор, пока у всей деревни животы не начали болеть от смеха — а они услаждали ее слух рассказами из богатой истории странного мира. Это был, пусть и на какое-то время, мир. Это было самое счастливое время, что Ймиин могла вспомнить.
Каждые несколько дней, однако, этот пузырь безмятежности протыкался горестными известиями из внешнего мира. Отчаявшиеся странные прибывали постоянным потоком, ища убежища от страха и преследований. У всех у них была похожая история: они всю жизнь мирно жили среди нормальных людей, пока однажды их вдруг не обвиняли в каком-нибудь нелепом преступлении и не изгоняли, и хорошо еще, если им удавалось уйти живыми. (Как и несчастным сестрам из Стежка не всем так повезло). Странные встречали новых прибывших также тепло, как они встретили Ймиин, но уже через месяц такого наплыва население деревни выросло от пятнадцати странных до пятидесяти. Это не могло продолжаться бесконечно — для этого попросту не было достаточно места или еды, и странных стало гнести тяжелое предчувствие беды.
