Таня остановилась рядом с кроватью, где, полулежа, курила мать.

– Ты что, заболела? – спросила Таня.

Мать нехотя подняла голову и посмотрела на нее.

– На больничном.

– Что случилось?

– Надоело. Сказала, что кашляю, – дали больничный. Температура у меня почти всегда повышенная.

– Ну и ладно, – сказала Таня и направилась в ванную.

– Ты того… знаешь про Нинку? – крикнула ей вдогонку мать.

– Знаю, – ответила Таня и обернулась.

– Мать ее вчера тут так орала – всех святых выноси. Говорит, ты во всем виноватая. Ты вместо себя Нинку подставила, а ее и подстрелили.

– Я?.. – Таня от неожиданности поперхнулась.

– Может тебе того… покреститься.

– Не поняла… – Таня недоуменно смотрела на кончик тлеющей сигареты, которую мать держала на отлете.

– Ты какая-то не такая, как надо. Несчастья от тебя. Вот и Нинка…

– А ты хотела б, чтоб меня?

Таня продолжала смотреть на кончик сигареты, боясь взглянуть в лицо матери и увидеть в ее глазах ответ. Мать поднесла сигарету к губам, втянула в себя дым. Она молчала, и по этому напряженному молчанию Таня поняла, какие мысли ее одолевают.

– Значит, считаешь, что моя есть вина?

– Ничего я не считаю, вот привязалась, – огрызнулась мать и с размаху раздавила докуренную до фильтра сигарету в блюдце. –Только Генку никогда тебе не прощу.

Таня наконец-то смогла посмотреть матери в лицо. Ничего, кроме ненависти и страха не выражали ее плотно сжатые губы и прищуренные, прячущиеся под тяжелыми веками, глаза.

Таня, шаркая ногами, поплелась в ванную. Никогда она не чувствовала себя так одиноко. Вновь накатила боль, мерзкая и липкая, как паутина. Таня включила душ и встала под колючие струйки.

– Лучше бы меня, – прошептала она, закрыв глаза, но тут же в ужасе открыла. Ей было одиноко, больно, страшно, но она была живой, и ей совсем не хотелось умирать. Теплая, почти горячая вода приятно щекотала ее тело, и Таня ощущала, как под кожей пульсирует кровь. – Прости меня, подружка, – прошептала она вздрагивающими от прерывистого дыхания губами, я не хотела. – Ее шепот смешался с шумом падающей воды, и она поняла всю абсурдность своих оправданий.

– Ольга Викторовна? – Таня так сжала телефонную трубку, что ее пальцы побелели.

– Кто это? – прошелестел голос.

– Я подруга Нины, Таня…

На другом конце провода воцарилась пауза. Наконец шелестящий голос произнес:

– Оленька спит. Ох, намаялась… А тебе не стоит сюда звонить. Ведь ты устроила Нину на заправку?

– Я… Но она сама попросила… И Ольга Викторовна рада была…

– Понятно, – перебил ее голос, – мне понятно, но как говорят: «Благими намерениями вымощена дорога в ад».

– Не поняла…

– Тебя теперь во всем винят. Так что ты не звони и не приходи.

– А как же?.. – всхлипнула Таня. – Мы же с ней с пятого класса вместе… Как она?..

На другом конце послышался вздох.

– Ниночка – красавица, как невеста…

– Я зайду… Цветы…

– Не надо. Не приходи. Всем только хуже будет

Трубка зачастила гудками. Таня разрыдалась, неосознанно испытывая облегчение. На самом деле ей совсем не хотелось увидеть подругу мертвой. Таня достала альбом, вынула из-под целлофана фотографию: Нинка улыбалась, глядя в объектив. На вздернутом носе – блик от солнца.

Таня положила фотокарточку перед собой, внимательно вглядываясь в круглые, подрисованные карандашом, искрящиеся от смеха глаза подруги.

– Я буду помнить тебя такой, – прошептала Таня.

Когда она вошла в небольшое помещение парикмахерской, Валя стояла у окна. На кресле вместо клиентки сидела Людмила Петровна, Танина сменщица.

– Здрасьте, – сказала Таня и сняла ветровку.

– Привет,– ответила сменщица, крутанувшись на кресле. – Че вышла?

– Сейчас моя смена.

– На кой ляд тогда меня вызвонили? – возмутилась Людмила Петровна и взглянула на Валю.

– Татьяна, – зайди ко мне, – выглянула из своего кабинета Светлана Васильевна, владелица их небольшого салона.

Таня повернулась и краем глаза заметила, каким Валя провожает ее взглядом – настороженным и в то же время полным удовлетворения.

Воздух директорского кабинета был как будто пропитана резким запахом, вероятно, очень дорогих духов.

«Химическая атака», – подумала Таня, стараясь сдержать щекотание в носу.

– Садись, – кивнула на стоящий напротив стул Светлана Васильевна, поправляя и без того тщательно уложенные волосы.

Таня, с трудом справившись с желанием чихнуть, села, плотно сжав колени, и напряженно вытянулась.

– У нас рентабельность снизилась. А ты расценки не соблюдаешь и опаздываешь, – сказала начальница и выдвинула ящик стола.

– Я вовремя, – робко возразила Таня.

– За пятнадцать минут до начала смены должна приходить, а сейчас почти полдесятого.

Всего десять минут, – поправила ее Таня, но уже поняла, что ее увольняют. Светлана Васильевна держала в своих коротких, ухоженных пальцах белый конверт. Она положила его перед Таней и сказала, не поднимая глаз:

– Здесь окончаловка. Вообще из тебя толк будет, только…

Она посмотрела на кружевной воротничок белой Таниной блузки, окружавший ее нежную шею и, поджав как от обиды ярко накрашенные губы, сказала:

– Не в коллективе ты. Так нельзя. Вот Валентину совсем не уважаешь, а она ведь у нас с основания, когда я еще в заведующих была.

– Ладно, – вздохнула Таня. Она вдруг поняла, что если начнет оправдываться, защищать себя, то услышит много неприятных, а самое главное – несправедливых слов, и эти слова, словно уксусная эссенция, будут разъедать ее душу. Таня взяла конверт, заглянула внутрь. «Десять тысяч лучше, чем ничего», – подумала она. – Спасибо, – сказала Таня и встала. – Я пойду?

– Да-да, – с явным облегчением затрясла хорошо окрашенными волосами Светлана Васильевна. – Ты на меня только зла не держи, – вдруг с просящими нотками в голосе сказала она, когда Таня была уже у порога.

Оглянувшись, Таня столкнулась с ее взглядом. И снова Таня прочитала в ее глазах настороженность и страх, граничащий с ненавистью. Вероятно, и сюда уже долетели слухи о причинах гибели Нины.

– А вы пальцы скрестите, – бросила Таня и вышла.

Тусклая хмарь утра обернулась мелким дождем. Таня шла по улице,глядя перед собой. Она уже не ощущала той резкой, тянущей боли, которую испытывала вчера, узнав о смерти подруги. Ее переполняла печаль, серая и промозглая, как само утро.

Капли дождя падали на голову, склеивая рассыпанные по плечам волосы в тяжелые пряди. Редкие прохожие, пряча головы под капюшонами или скрывшись под зонтами, деловито шагали мимо нее. «Простудишься», – женским голосом сказал ей потрепанный в серую клетку зонт, обгоняя ее.

Таня поежилась: она вдруг почувствовала, как холод пронизывает ее всю насквозь.

На углу она заметила вывеску кофейни, зашла внутрь. Уже на входе запах хорошего кофе чуть взбодрил ее. Оставив промокшую до подкладки ветровку в гардеробе, она поправила перед зеркалом воротничок блузки, прошла в зал и села в плохо освещенном углу, раскрыла меню. Самое дешевое, что предлагалось – чашка кофе. Она заказала кофе и рюмку ликера. Ликер был дорогой, но у нее были деньги, и ей захотелось хоть чуточку попробовать той жизни, о которой мечтала ее подруга.

– На здоровье, – улыбнулась официантка и, положив салфетки, поставила перед Таней изящную рюмку и крохотное блюдце с такой же игрушечной чашкой.

– Спасибо, – искренне ответила на ее улыбку Таня и хотела еще что-то сказать, чтобы начать разговор, но девушка повернулась и направилась к стойке бара.

«Наверное, официантка – студентка. Днем работает, вечером – учится», – подумала Таня и почувствовала такую зависть, что у нее почернело в глазах. Она представила, что тоже начинает свой день в этом вкусно пахнущем теплом месте, а вечером идет в университет, встречает своих сокурсников, обмениваясь впечатлениями, раскрывает конспект и, как только входит преподаватель, толкает соседа по парте, чтобы тот замолчал.