Провода над головой поют тоскливо и жалобно. Старая лыжня даже не прощупывается под слоем сыпучего и сухого, как песок, снега. Сегодня не очень морозно — что-нибудь около тридцати, но встречный ветер, взметая снежную пыль, обжигает лицо. Сергей часто останавливается, чтобы передохнуть — подставить ветру спину.

В эти короткие минуты он ожесточенно трет лицо варежкой. Хочется курить, но он забыл переложить папиросы в карман полушубка, а снять рукавицы и расстегнуться, чтобы достать курево, он никак не решится. Да и не просто это сделать: полушубок перетянут широким брезентовым поясом, на котором висят стальные «когти» и тонкая металлическая цепь; через плечо — тяжелая перевязь — метров тридцать свернутого в кольцо телефонного провода.

Холодно. Одиноко. Грустно. Провода поют в лад настроению.

Хорошо, если линия повреждена не очень далеко, — тогда к вечеру успеет вернуться на прииск. Ночевать на втором участке Сергею не хотелось.

Ему хорошо знаком этот уголок тайги. Четыре месяца — достаточный срок, чтобы как свои пять пальцев изучить прямой, проложенный словно по нитке четырнадцатикилометровый путь. Впрочем, он прям только на картах. Если бы на занесенную снегом тропку можно было взглянуть сбоку, то ее линия напоминала бы температурную кривую малярика: вверх-вниз, вверх-вниз…

Позади — шесть километров, до участка — восемь. Скоро начнет смеркаться. Надо торопиться. Еще час-полтора — и повреждение не обнаружишь.

Сергеи остановился на плоской вершине невысокой голой сопки. Ага! Вот и покарябанная ветрами, изогнувшаяся вопросительным знаком лиственница — давно знакомая примета: ровно половина пути от прииска до участка. Неужели придется там ночевать? Быстрее, еще быстрее! Может быть, он все-таки успеет вернуться на прииск до наступления ночи?

Редкая шеренга столбов спускалась в неглубокую лощину и снова взбегала наверх, шагая через прижавшиеся к земле, кусты стланика и нагромождение скал. Насколько отсюда видел Сергей, нотная линейка проводов, отчетливо выделяющаяся на снежном фоне, нигде не прерывалась. Линия была цела.

Ветер стих. Оборвали свою унылую песню провода, и сразу же все кругом заполнила тишина.

Сергей вздохнул и стал осторожно спускаться, оставляя за собой широкий след — «лесенку». Обычный спуск был бы слишком рискован: укрывшийся под снегом стланик подобен капкану: схватит за ноги, и тогда — в лучшем случае — прощай, лыжи!

Этот спуск и еще более тяжелый подъем на следующую сопку отняли у Сергея почти час. Небо посерело, снег стал синим. Наступали вечерние сумерки.

Только через полчаса он обнаружил место повреждения. Тонкая нитка провода оборвалась, не выдержав тяжести намерзшего льда.

Сергей снял лыжи, нацепил «когти» и полез на столб. Потом — на другой. Подсоединив контрольную трубку, проверил линию. Дежурная телефонистка с прииска откликнулась сразу:

— Сережа, ты? Слышу хорошо. Обрыв далеко?

— Километра полтора до участка. Ну-ка позвони туда, а то не откликаются что-то.

В трубке затрещало. Еще раз. Еще… Сонный, хорошо знакомый голос протянул:

— Вторая слушает.

— Катенька? Здравствуй! Это я, Лена. Линию проверяем. Ты, никак, заснула?

— Вера заболела, так я второй день дежурю. Думала, на ночь глядя не починят линию, так хоть высплюсь.

В трубке послышался Ленин смешок.

— Сережка, слышишь? «Что ты бродишь, мой друг, одиноко, что ты девушкам спать не даешь?», — пропела она.

Сергей отсоединил трубку.

Когда он спустился на землю, было совсем темно. Небо черным пологом нависло над землей. Ни огонька кругом, ни звездочки в небе. До участка минут двадцать ходьбы. Придется все-таки ночевать там. Но в общежитие он не пойдет, нет! Если бы дежурила не Катя, мог бы пересидеть ночь в помещении участкового телефонного узла. Не хотелось встречаться и с бывшим своим напарником — Гришей Полищуком, и секретарем комсомольским — Василием Кротовым…

Сергей медленно двигался от столба к столбу: не то чтобы он боялся заблудиться, — подняться на эту сопку, и уже видны огни участка, — просто шел он туда очень неохотно.

Стоп! Лыжи наткнулись на какое-то препятствие. Вспомнил: здесь под снегом лежит куча бревен. Значит, рядом, шагах в пятидесяти вправо, — полуразвалившийся барак лесозаготовителей. А что, если там и заночевать? В бараке, помнится, железная печка осталась…

Сергей повернул направо.

Беспокойное пламя гудит сердито и, как дикий зверек, мечется и бьется о стенки железной бочки. По темным бревенчатым стенам скачут причудливые тени. Единственное окно Сергей завесил шубой, из остатков нар наломал большую охапку дров. В старой, полинявшей гимнастерке, заправленной в ватные брюки, он сидит прямо на полу и невидящим взглядом смотрит на огонь, жадно затягивается горьким дымком дешевой папиросы. Крутые бока печки накалились докрасна, от нее пышет жаром. Но, как ни бился Сергей, ему не удалось плотно прикрыть дверь, и по полу тянет студеный воздух зимней тайги, словно и ему захотелось к огоньку. Время от времени Сергей машинально меняет позу, поворачивая к огню то Спину, то коченеющий бок.

В однотонном гудении пламени, в веселом потрескивании сухих дров Сергею слышатся знакомые голоса, перед мысленным взором проплывают иные места, события, люди.

…Заместитель командира батальона по политчасти капитан Стрельцов пришел в расположение роты со свежим номером «Правды». В газете было напечатано письмо комсомольцев-москвичей, которые вот уже три года работали по призыву партии на Дальнем Севере. Они писали, что устроились на новых местах в общем хорошо, что места эти оказались не такими уж необжитыми, как им думалось, а главное, что попали они в край суровый, но интересный. Письмо заканчивалось призывом ехать осваивать далекие края.

— Вот, товарищи, один из ответов на вопрос, который вы себе задаете: куда ехать после демобилизации, — сказал капитан. — Я оставлю газету. Кто заинтересовался, прочтите еще раз. Если возникнут вопросы, обращайтесь без стеснения прямо в отдел кадров совнархоза или, еще лучше, в обком комсомола.

Вечером, перед отбоем, Сергей Сорокин и его закадычный дружок младший сержант Григорий Полищук сочиняли письмо в областной комитет комсомола далекой северной области:

«Дорогие товарищи! Сегодня мы прочитали в «Правде» о том, что у вас там нужны люди, чтобы осваивать природные богатства Севера. Мы заканчиваем свою службу в рядах Советской Армии и после демобилизации думаем поехать туда, где можем принести как можно больше пользы Родине. Мы — танкисты, механики-водители и могли бы, например, работать трактористами. Кроме того, мы хорошо знаем дизельный двигатель и можем работать по ремонту. До военной службы один из нас был монтером на телефонной станции, а другой слесарил по четвертому разряду. Напишите, нужны ли у вас люди наших специальностей…»

Ночью, когда смолкли последние всплески солдатского шепота, от подушки вдруг оторвалась круглая стриженная ежиком Полищукова голова.

— Серега, спишь?

— Не спится.

— Мне тоже. Знаешь, я уже загорелся думкой о том крае. Если ответ на наше письмо не успеет обернуться, махнем на свой страх?

— Махнем!..

…Дрова в печке прогорели, и мороз вязал по рукам и ногам сжавшееся в комок тело Сергея. «Задремал я, что ли? — очнулся он. — Этак очень просто и замерзнуть». Непослушными пальцами он схватил несколько дощечек, подбросил их в печь и стал ожесточенно раздувать тлеющие угли. Когда маленький огонек, сначала робко, а потом все смелее и шире разрастаясь, снова загудел во весь голос, Сергей вскочил на ноги и заплясал, закружился вокруг печки в невеселом танце.

Остановился и услышал вдруг какие-то непонятные звуки. Кто-то, жалобно подвывая, шарил снаружи по сухой коре неотесанных бревен. Сергей приподнял край шубы и выглянул в окно. В лицо ударил упругий ветер, больно резанула по глазам колючая снежная пыль. Начиналась пурга.