Теперь красным стало не только мое лицо, но и шея.

– Первый был мертв задолго до моего приезда. Вряд ли я прокралась сюда несколько лет назад, грохнула незнакомца, а потом вернулась, чтобы влезть в расследование и найти улики.

Картер кивнул:

– Согласен. Но вторая жертва до этой ночи была жива. И вы последняя, кто ей угрожал.

– Последняя, о ком вам известно.

Я была уверена, что не убивала Пэнси, и мысленно уже прокручивала варианты: обманутый арендодатель, ростовщик, сутенер, любой, кому пришлось слушать ее больше тридцати секунд – возможности бесконечны.

– Кто-то мог легко приехать за ней из Лос-Анджелеса, – предположила я. – Греховодье, конечно, не рассадник преступности, а вот ЭлЭй – вполне. Наверное, стоит выяснить, чем Пэнси зарабатывала на жизнь, ведь каждому, у кого есть интернет, известно, что в фильмах она не снималась. По крайней мере, не в тех, о которых стоит говорить вслух.

Картер прищурился, и я поняла, что, во-первых, моя речь ему не понравилась, и во-вторых, он уже и сам до всего этого додумался.

– Вы, – ткнул он в меня пальцем, – не полезете в это расследование. На прошлой неделе игра в копов чуть не прикончила Герти и Иду Белль. В следующий раз это можете быть вы. Или вся ваша троица.

Я улыбнулась:

– Но если б я убила Пэнси, то ничем бы не рисковала, влезая в расследование, а раз вы велите мне этого не делать, значит, сами не верите в мою виновность.

– Важно не во что я верю, а что могу доказать. И к сожалению, я не могу доказать вашу непричастность. Все добропорядочные граждане Греховодья, вероятно, сплотятся вокруг Селии и потребуют вашего ареста. Не забывайте, что Пэнси была племянницей мэра. Все может закончиться паршиво.

Вот же хрень!

Страх пронзил меня точно молния. Совсем забыла про контекст! Я ведь уже не Вашингтоне с сотнями тысяч людей и штатом адвокатов в моем распоряжении. Я в крохотном городке на байю. Чужачка, которая угрожала жертве убийства, связанной с политически важными местными.

Да уж, затаилась.

После стандартного предупреждения Картера не уезжать из города я рванула в спальню, дабы позвонить Харрисону и убедиться, что моя личина Сэнди-Сью прикрыта по всем фронтам. Спина напряглась, пока я сжимала трубку в ожидании ответа. Напарник не обрадуется такому повороту, а Морроу вообще с ума сойдет.

– Что стряслось? – раздался сонный и встревоженный голос Харрисона.

Он прекрасно понимал, что звонок в шесть утра – да еще и по предназначенному только для экстренных случаев мобильнику – ничего хорошего не предвещал.

Я кратко обрисовала ситуацию, опустив только причины нашего столкновения с Пэнси. Реакция Харрисона перешла от хихиканья над моим набегом в мир красоты к недоумению по поводу очередного трупа в непосредственной от меня близости.

– Иисусе, Реддинг! Ты можешь справиться с самым сложным вооружением, будто сама его разработала; можешь пересечь смертельно опасную местность, словно просто гуляешь по парку, но ты не в состоянии тихонько посидеть в этой своей деревне и хотя бы день ни во что не встревать! Я начинаю думать, что Морроу прав и настоящая проблема в тебе.

Я стиснула зубы, чтобы не послать его подальше. Харрисон, в общем-то, не виноват. Нужно быть здесь, чтобы понять, насколько Греховодье странное.

– Этот город – самое сложное из моих заданий. Я не училась быть гражданской. И точно не готовилась проводить конкурс красоты. Думаешь, сам бы лучше справился?

– Я парень.

– Вот именно. И я, по сути, тоже – по крайней мере, с точки зрения среднестатистической женщины. Ощущаю себя не менее потерянной, чем был бы ты на моем месте. Будто Алиса в Стране чудес. Я ничего здесь не понимаю и не могу сравнить ни с чем из своей обычной жизни. Ну какой из меня получился бы убийца, переживай я об испорченной прическе или сломанном ногте?

Харрисон вздохнул:

– Ну хорошо, легенда тебе явно не подходит, и я уверен, Морроу понятия не имел, что своим полным отсутствием женственности ты привлечешь всеобщее внимание. Но это не объясняет четыре трупа, всплывшие с твоим приездом.

– А я-то что могу сделать, если они продолжают появляться? Я не в силах помешать людям помирать от чужих рук.

– Черт. – Харрисон ненадолго замолчал, раздосадованный не меньше, чем я. – Не угрожай ты ей, все было бы проще. Чего такого она тебе сделала?

– Назвала меня дурой.

– О.

Он знал, как это слово меня бесит. Я готова стерпеть «сумасшедшую», «уродку», «бесчувственную тварь»… даже «толстуху», хоть это и неправда. Но никто не смеет безнаказанно называть меня дурой или слабачкой.

– И чем же ты это заслужила? – спросил Харрисон.

Твою мать. Я-то надеялась, что обойдемся без подробностей.

– Макияж, который я сделала девочкам, отличался от ее стандартов.

– Не удивлен, но паршивый макияж редко провоцирует на оскорбления. Не в зомби же ты их превратила?

Я вздохнула:

– В Леди Гагу.

– Нет.

– Пэнси сказала, что тема – высшее общество. Откуда мне было знать, что некоторые поп-певицы маскируются под аристократок.

– Даже не знаю, смеяться или плакать. Сделай мне одолжение, Реддинг. Открой шторы, чтобы тебя видел каждый прохожий. Затем сядь перед теликом и часов двенадцать без перерыва смотри что угодно, кроме Си-Эн-Эн. Два в одном: и узнаешь, что в мире творится, и обеспечишь себе свидетелей на случай, если всплывет еще один труп.

Я и так полночи изучала поп-культуру, но Харрисону об этом знать не обязательно.

– Что ты скажешь Морроу?

– Минимум, но даже это, наверное, доведет его до инфаркта.

– Он не может меня вытащить. Станет только хуже.

– Согласен, и это ему тоже не понравится. Ты же в курсе, как Морроу ненавидит безвыходные ситуации.

– Добро пожаловать в клуб.

– Держись, Реддинг. Я сделаю все возможное, чтобы сохранить твою легенду. Перезвоню, когда будут новости. А ты оставайся на виду. Если понадобится, сядь посреди главной улицы и играй на банджо. И убедись, что и на другое время у тебя есть свидетели, если эта королева красоты не единственная жертва.

Завершив звонок, я направилась в ванную – одеревеневшие от напряжения спина и шея отчаянно нуждались в горячем душе. Вообще, с самого прибытия в Греховодье я нечасто бывала одна, но, кажется, интриганки Ида Белль и Герти не считались надежным алиби. Не хотелось втягивать других в собственные проблемы, однако если постоянно находиться на людях, то, наверное, и все, с кем я взаимодействую, минуют расстрельный список Картера.

Я собрала волосы в пучок на макушке и, как и всегда в подобные моменты, заскучала по своему трехсантиметровому ежику, похороненному под всеми этими нарощенными патлами. Некоторые длинные пряди избежали захвата, и пришлось брать дополнительные заколки.

Процесс можно было бы упростить, просто воспользовавшись зеркалом, но с тех пор, как мы вернулись из Нового Орлеана, я не могла на себя смотреть.

Генезис, безусловно, гений. Она придала моим волосам простую естественную форму, так что теперь даже я сама могла с ними справиться. А потом она развернула кресло, дабы я в полной мере оценила ее труды, и я лишилась дара речи. Остальные приняли это за радостное ошеломление поразительными способностями мастера, но причина крылась в другом. Я выглядела в точности как мама. Перед приездом в Греховодье надо мной уже поработали, и я улавливала ее черты в отражении. Разлет бровей, изгиб губ – но все это мельком.

Будто заметить движение краем глаза.

Да и не задерживалась я перед зеркалом, чтоб приглядеться повнимательнее. Но там, в салоне, я словно смотрела на фотографию – самый мой любимый мамин снимок. Она сидела в шезлонге на пляже Мартас-Винъярд. [1] Наш последний семейный отдых перед ее смертью. Тогда мой отец был другим… более человечным.