— Они это предвидели?
— Да! — Ага Сафар произнес это твердо. — Все, что принес доктор Чеди, побывав в Мнемо, было вычислено и обосновано Альвианом. Еще тогда, в конце двадцатого века.
Доктор Хайдари недоверчиво покачал головой.
Ага Сафар неприятно зажмурился. Он понял, о чем думает доктор Хайдари. Ведь это его сын определил память Ага Сафара как ложную…
Ага Сафар быстро заговорил… Он описал лицо прадеда и лицо Альвиана, вспомнил их жесты и любимые словечки, рассказал, какие книги стояли на полках прадеда.
— Вы изучали его архив… — Доктор Хайдари старался говорить мягко. — Там много фотографий и записей… Не могу же я и впрямь считать, что вы действительно все это видели… Я еще никогда не встречался с человеком, обладающим личным историческим опытом…
Ага Сафар ухмыльнулся.
— А вы проверьте.
Доктор Хайдари спросил:
— Этот Альвиан… Кто его привел к моему прадеду?
Ага Сафар скептически ухмыльнулся. Ладно, расскажет. Он знает, что верить ему необязательно, но он расскажет. Почему не высказаться перед членом Совета?
Он говорил и ясно видел перед собой все, когда-то им пережитое.
…Ночное освещение древних железнодорожных вокзалов всегда зависело от настроения пассажиров. Хочется укрыться в темном углу, отдохнуть от чужих глаз — освещение обязательно будет ярким. Надо рассмотреть штамп на билете или полистать газету — вокзал, даже такой огромный, как Новосибирск-главный, будет темен, неуютен, тень на тебя будет ложиться даже под люстрой.
Ага Сафар говорил и видел Альвиана. Насупившись, сунув руки в карманы, Альвиан откинулся на спинку неудобной скамьи… Нуда, гений!.. Открыватель великих законов!.. Ты бич, ты бомж, вот ты кто!.. Открой ты великие законы развития, ты бы не болтался сейчас по пустым вокзалам!..
Обида была острой, резкой. Впервые он такую испытал давно, еще на школьном выпускном экзамене. Что за темы там были? «Образ Катерины из драмы Островского», «Поместное дворянство в поэме Пушкина», наконец свободная тема «Человек славен трудом». Альвиан, конечно же, выбрал свободную тему. Его старший брат недавно вернулся с Севера, со знаменитой стройки заполярного города. Этот город закроют прозрачным куполом, и он не будет зависеть от капризов погоды.
«Мы в белые ночи спешили работать, и черный оскал диабазовых скал нам стал не предметом пустых восхищений, а крепким фундаментом фабрики стал…»
Владеющие им чувства — первый в мире город под куполом! — Альвиан изливал стихами. Высокая тема требовала особого подхода. Правда, брат говорил, что купол еще не возведен, что живут на стройке пока в бараках, но ведь это временно.
Альвиан еще не знал тогда пословицы о вечности всего временного.
«Холодом космоса небо дышало, хиус свирепый гулял над тайгой, а с нами живущих детей отделяло лишь тонким брезентом от мглы ледяной…»
Альвиана восхищали дети, отделенные от ледяной мглы всего лишь брезентом.
И так далее.
Учительница литературы подошла, постояла рядом. Альвиан горделиво засопел. Рука учительницы опустилась на его плечо. «Не сдавай это стихотворение, — услышал он шепот. — Не надо сдавать. Оно написано с неправильных идейных позиций…»
Как? Почему с неправильных? Он писал о том, что слышал со слов брата. Брат врать не станет…
Сейчас Альвиан вспоминал выпускную историю со стыдом. Он тогда сдался, спрятал стихотворение. Он написал о поместном дворянстве. «Ничего, — утешал он себя, — это школа. В институте мне будет легче. В институте нужны люди с самостоятельным мышлением».
В институте он с жаром набросился на историческую литературу. К черту! Он во всем разберется сам. Он уложит исторический материал так, что самому тупому человеку сразу станет ясно, почему это поезда никак не хотят ходить по расписанию, почему нужную тебе вещь следует искать не в магазине, а, скажем, на черном рынке, почему, наконец, выполняя такую тяжелую работу — технички в школе, — его мать не зарабатывает и Ста рублей в месяц?…
Он копал глубоко.
Ничему, пожалуй, он не отдавал столько сил, сколько своей курсовой «Возникновение городов».
Шумер, Египет, Китай, Индия…
К проблемам человечества следует подходить с точки зрения живого человека, его устремлений и потребностей — уж это-то идеологически верно, к этому никто не придерется. Альвиан ясно представлял себе просторы Земли, населенные первобытными охотниками. Однако к началу четвертого тысячелетия эти охотники исчерпали возможности своих угодий.
Чем жить? Ковырять палками землю, выращивать злаки?
Приходилось. И они ковыряли землю. Но много ли ее поковыряешь палкой?
Что делать?
Вывод прост: поддерживай тех, кто ломает голову над новым. Поддерживай, скажем, тех, кто придумал железный лемех. Таких людей не следует гонять на пашню, их выгоднее селить в специальных поселках — пусть думают, пусть ищут все новые и новые возможности…
Все в этой теории казалось Альвиану простым, ясным и убедительным. Однако профессор Отторженский хмурился, перелистывая его сочинение.
— Студент-историк, — напомнил он, — обязан раз и навсегда запомнить, что единственной движущей силой истории является классовая борьба. В данном случае, — ткнул он длинным пальцем в курсовую, — борьба между представителями разлагающегося родового строя и представителями формирующегося класса рабовладельцев.
Альвиан был уязвлен. При чем тут это? Он докажет профессору Отторженскому, что его курсовая стоит внимания. Он построит изящную, математически верную теорию. Исходная формула у него есть, он добавит к ней необходимые цифры и графики. Профессор Отторженский умница, это все знают, все поймет.
С материалами, кстати, проблем не было — начали читать историю первобытного общества и историю древнего мира. Альвиан, забывая обо всем, искал «общие тенденции в эволюции городов». Для наглядности он представил свои обработки в виде математической кривой в декартовой системе координат: горизонтальная ось — время, единица измерения — век; вертикальная ось — процент горожан от всего населения данного региона. Китай, Ближний Восток, Южная Европа — на каждый регион свои таблицы и графики с точными ссылками на первоисточники. А вывод опять-таки прост: каждый качественный скачок, каждый резкий переход к принципиально иной технологии общественного труда — скажем, от камня к бронзе, от бронзы к железу и так далее — всегда и. без каких бы то ни было исключений сопровождается резким пиковым всплеском процентного количества горожан. То есть резко возрастающая потребность в творчестве создает новую технологию, создает новую общественно-экономическую формацию. При чем здесь классовая борьба?
Оценка профессора Отторженского оказалась невысокой. Альвиан вспылил:
— В моей работе зафиксирована периодическая повторяемость исторических процессов. Об этом еще никто не говорил. Почему вы оцениваете мою работу так низко?
— Вы мыслите как дилетант. Читайте классиков.
— Но у них нет того, чем я занимаюсь.
— Вы много мните о себе… студент.
В поисках доказательств Альвиан бросился к математикам. Спертый воздух, дробный перестук печатающих устройств, груды перфолент, помаргивающие дисплеи… Узкоплечий очкастый программист рылся в бумагах. Альвиан схватил его за плечо.
— Поможешь?
Очкарик, не оставляя своего занятия, скосил глаза в график Альвиана.
— Во что тут надо вникать?
Альвиан пожал плечами.
— Эта твоя кривая, — хмыкнул очкарик, — похожа на кривую какой-то квадратной зависимости функции от аргумента… Но только Не от того, какой у тебя указан.
— Почему не от того?
— Да ведь горизонтальная ось у тебя — время. А время движется равномерно. Гляди, у тебя тут пульсирующие всплески. Явное не то.
— Что «не то»?
— Откуда мне знать? — рассердился очкарик. — Историк ведь ты, а не я.
— А если горизонтальная ось будет отражать развитие орудий труда и средств производства? — прикинул Альвиан.
— В каких считать единицах?
