«Будь у Клеопатры нос подлинней, мир, несомненно, выглядел бы иначе. Задержись на четверть часа в харчевне те солдаты, что в вандемьере доставили пушки Бонапарту, мы не знали бы ни Ваграма, ни Ватерлоо…»

Я намеренно напоминаю общеизвестную цитату.

Именно мне, как исполнителю Малой Программы по установлению первых (односторонних) контактов с Будущим, пришло в голову привлечь к эксперименту писателя.

Если говорить откровенно, повод был прост: мое неумение шагать к цели, пропуская хотя бы один этап. Даже в детских мечтах я не умел спешить сразу к главному.

Вот, скажем (мысленно, разумеется), я попадаю на МВ в Новосибирск XXI века.

Я выходу из МВ на известной мне по названию, но совершенно уже изменившейся улице. Любой нормальный человек в считанные минуты добрался бы до интересующих его объектов, будь то космопорт, бесплатный ресторан или научная библиотека.

Любой, но не я.

Я бы и сто метров не прошел просто так. Я бы непременно отвлекался на мелочи: на прохожих (изменилась ли их походка?), на деревья (те же они, что сейчас?), на блеск луж (будут ли они на счастливых улицах Будущего?)… Вот почему, сразу после утверждения Малой Программы, я потребовал, чтобы моим спутником в предстоящей вылазке в Будущее непременно был бы писатель, то есть человек, умеющий быстро и точно выбрать из многого главное.

Перебрав более пятидесяти имен, заложенных в память, Большой Компьютер остановил свой выбор на Илье Петрове.

Я был рад.

Мой друг будет рядом. Его острое птичье лицо овеют ветры настоящего будущего. Он пойдет рядом со мной по тем улицам, которые мы обживали…

Но, радуясь, я помнил о деле. Я даже укорил Вычислителя:

— Почему не назван дублер Ильи Петрова? Почему сам Петров помянут на выходе дважды?

— Большой Компьютер не ошибается, — сухо пояснил уязвленный Вычислитель. — Дублером Петрова назван другой Петров. Насколько я понимаю, это однофамильцы.

Из более чем пятидесяти писателей, претендовавших на участие в эксперименте, Большой Компьютер выбрал однофамильцев, известных всему читающему миру.

Родились они в один год, но в разных местах. В одном и том же году вышли их первые книги. Случалось, гонорар одного поступал на счет другого, письма, адресованные новгородцу, случалось, приходили новосибирцу. Но ни один из них не отказывался от своей фамилии, не желал взять псевдоним. «Мы достаточно непохожи!»

Это было так.

Осанистый новгородец всегда был ровен в изъявлении своих чувств, мой друг постоянно кипел. Бородатый новгородец предпочитал проводить свободные вечера в писательском клубе, мой друг постоянно мотался по краям отдаленным и не очень. Правда, оба пользовались феноменальной известностью.

Сообщив новгородцу о решении Большого Компьютера, в тот же день я заглянул к моему другу.

Посетить Будущее? Илья даже не удивился. Разумеется, он готов. Он так много писал о Будущем, что пора, пожалуй, самому там побывать.

— Может получиться так, что ты будешь вторым…

— Разве ты в счет? — бесцеремонно поинтересовался Илья.

— Я не в счет. Но у тебя будет дублер.

Илья перечислил несколько известных имен.

— Не угадал, — усмехнулся я. — Новгородец.

— Он!

Илья вскочил. Он бегал по кабинету, сбивая на пол какие-то книги, какие-то рукописи. Ну да, кричал он. Опять новгородец! Куда он, Илья, ни сунется, везде находит его след! Если дело и дальше пойдет так, мы еще наткнемся на следы и Эдика Пугаева!

— Это исключено, — заверил я Илью. — Встретить Эдика в Будущем — это все равно, как встретить его сейчас, скажем… на Родосе.

Илья остолбенел:

— На Родосе?

— Это неблизко, — кивнул я.

— Но именно на Родосе я встретил Эдика совсем недавно.

Теперь остолбенел я:

— Как он попал в Грецию?

— Если верить его словам, решил посмотреть мир. Если говорить понятно, еще раз решил этот мир облапошить.

— Справедлив ли ты к Эдику?

— Как можно быть справедливым к чуме, к раку? — взорвался Илья. — Знаешь ли ты, что сказал Эдик своей первой жене сразу после свадьбы?

— Откуда мне это знать? — смутился я.

— Зато я знаю!

— И что же он сказал?

— Продрав утром глаза, Эдик незамедлительно предложил жене развестись.

— Она так быстро ему надоела?

— Об этом же спросила и его жена, — мрачно хмыкнул Илья. — А Эдик засмеялся: разве им не нужны деньги? Они же молодожены! Им, как молодоженам, вполне можно получить на руки еще по сто восемьдесят рублей!

— Никогда не думал, что на разводе можно заработать.

— Жена Эдика тоже так не думала. Но он убедил ее. Он указал ей на штампик в паспорте, на штампик, подтверждающий их добровольный союз. Он намекнул, что потеря такого штампика, разумеется, вместе с паспортом, обойдется каждому всего лишь в десять рублей.

— Разве новый паспорт выдадут без штампика?

— Вот-вот! — обрадовался Илья. — Верно мыслишь. Жена Эдика тоже так спросила. А он ответил, что, получая новый паспорт, совсем необязательно афишировать их прежнюю жизнь. Получив новые паспорта, сказал Эдик своей супруге, они незамедлительно отправятся во Дворец бракосочетаний.

— Наверное, ты имеешь в виду бракоразводный дворец?

— Никогда о таком не слышал! — вспыхнул Илья. — Вместе с новыми заявлениями, подсказал Эдик жене, они подадут просьбу выдать двести рублей компенсации — для приобретения обручальных колец. Кольцо, как известно, — это предмет первой необходимости, это символ, способствующий укреплению семейных уз. Ты физик, причем одинокий физик, тебе этого не понять, — Илья не скрывал ни раздражения, ни сарказма. — Вот и получается, что Эдик и его жена действительно могли получить двести рублей, вычтя из них две десятки, выплаченные за потерянные паспорта.

— И жена Эдика пошла на это?

Илья показал ровные зубы:

— Он умолял ее. Новосибирск — большой город. Можно пройти по всем загсам, по всем дворцам. Народу в городе много, быстро не примелькаешься… К счастью, у юной жены хватило благоразумия. Она рассталась с Эдиком навсегда.

Впрочем, разлука с первой женой ничуть не смутила Эдика Пугаева. Это я узнал от того же Ильи, он любил копаться в чужих биографиях. Он не без удовольствия перечислил мне основные житейские ценности Эдика, с помощью которых он когда-то собирался покорить столицу Сибири: диплом пединститута (похоже, настоящий), справки о работе в различных школах (похоже, липовые), сберкнижка с вполне приличной суммой, собранной на шабашных работах, а также при торговле кедровыми орехами, нелегально и не в сезон доставляемыми из тайги.

В Новосибирске Эдику первое время везло. Как он сам говорил: шла пруха. Здесь, в городе, он занялся делом чистым, как он сам считал, и интеллигентным: перепродавал пользующиеся спросом книги. Черный рынок скоро оценил мертвую хватку новоявленного культуртрегера. Кстати, именно в Новосибирске Эдик впервые узнал, что один из двух знаменитых Петровых — его бывший кореш. Впрочем, на судьбе Пугаева данное открытие в то время особенно не сказалось. Погорев на книжных спекуляциях (Дрюон, Пикуль и Петровы), чудом отвертевшись от грозящего наказания, потеряв в житейских битвах свою вторую жену, буфетчицу в привокзальном ресторане, Эдик совершенно разумно разлюбил крупные города, перенасыщенные, на его взгляд, работниками ОБХСС и милиции.

Пытать судьбу он не стал, вернулся в Березовку.

Шумели над Томью яблоневые сады, давно ушло в прошлое голодное детство. Но мятежный дух не оставлял Эдика. Когда подвернулась возможность отправиться в качестве туриста к красотам Средиземноморья, Эдик умудрился оформить все необходимые документы, чуя сердцем — затраты на поездку окупятся!

— Заполняя анкету, — возмущался Илья, — Эдик на вопрос: «Какими языками владеете?» — ответил просто: «Никакими»! А, узнав, что на борту теплохода нахожусь я, до самого Стамбула не выходил из каюты. Он боялся, что я брошусь в море, увидев его. Лишь в Стамбуле он нанес нам с Петровым визиты вежливости.