Однажды, они целый час сидели и кололи грецкие орехи, раскидав коричневые осколки скорлупы по всему столу. И вдруг Полина тихо произнесла те самые слова, услышать которые Максим втайне хотел, а Алонсо боялся. Пряча глаза, он ответил, что она замечательная девушка, что когда-нибудь она обязательно встретит большую любовь. Поля поймала возящегося под ее стулом Карлушу, прижала его к себе и замолчала, глядя в окно заплаканными глазами.

Максим пробормотал слова прощания и тихо вышел, пройдя мимо газонов с кустами флоксов и мимо веревки, на которой сушился купальник Поли вместе с полиэтиленовым пакетом, чья английская надпись манила красивой заграничной жизнью.

Встречи с медсестрой из Булдури после этого разговора прекратились.

С хохотушкой Элей между тем продолжался легкий, ни во что не развивающийся флирт. Время от времени Максим наведывался в симпатичный пансионатный домик с флигельком, где девушка снимала комнату. Они предавались любовным утехам, перемежая их болтовней, после чего иногда ходили на пляж. Затем, не договариваясь о новой встрече, Максим расставался с ленинградкой и возвращался к себе в Дзинтари, проходя между соснами и березами, минуя утопающие в зелени живописные частные дома, между которыми не было заборов.

- Что это за духи на тебе? - спросил он однажды Элю.

Девушка, решив, что собеседник очарован ее ароматом, с гордостью ответила:

- Французские.

- Какие именно? - не понял Максим.

- Какая разница? - удивилась Эля, но затем все же проверила флакон и сообщила: - "Фиджи".

Максим кивнул и не стал говорить, что этот запах совершенно ей не идет. Наверняка, долго копила деньги на духи.

Максиму импонировало то обстоятельство, что девушки считали его более взрослым, чем он был на самом деле. Очевидно, этому способствовал просвечиваемый в его поступках опыт Алонсо. А также появившийся на щеках и верхней губе пушок. Отец как-то утром сказал Максиму, что ему уже пора начать бриться.

В те первые дни отдыха на Рижском взморье, когда Максим еще встречался с тремя девушками, он напоминал сам себе ковбоя по имени Джон Грей из смешной песенки, которую много лет назад любил петь его отец. Этот лихой повеса жил в "стране далекой Юга" и был парень хоть куда.

Как-то дождливым прибалтийским утром, когда отец готовил на завтрак себе и сыну свое фирменное блюдо - жаренную докторскую колбасу с яичницей, - Максим попросил Бориса спеть ее.

- Это было тысячу лет назад, я уже не помню слов, - стал отнекиваться отец.

- Пап, ну хотя бы напомни, что там про Риту и крошку Нелли, - настаивал Максим.

Отец уступил. Ритмично постукивая вилкой по краю шкворчащей сковороды, он пропел, хитро подмигивая Максиму:

Рита и крошка Нелли

Пленить его сумели,

Часто в любви он

Клялся обеим.

Часто порой вечерней

Джон танцевал в таверне

Танго или фокстрот.

Роскошь, вино и чары

И перезвон гитары,

При лунном свете

Кружатся пары.

У Джона денег хватит,

Джонни за все заплатит,

Джон Грей всегда таков.

В отличие от лихого ковбоя, Максим не мог похвастаться возможностью за все заплатить. Воспитанный в советском интеллигентском духе, он до недавнего времени не слишком задумывался о том, как станет зарабатывать, когда вступит во взрослую жизнь. Однажды в детстве он услышал разговор своей и Зоиной матерей. Лена хвалилась тем, что ее сын - "бессребреник, совершенно равнодушен к деньгам, вообще ими не интересуется!". Максим с тех пор даже немного гордился своей отрешенностью от низменных вопросов заработка.

Однако в последние месяцы в сознании Максима появился Алонсо - потомок многих поколений торговцев, не только считавший торговлю и любые другие, приносящие честный доход, профессии вполне достойным занятием, но и видевшей в них исключительно важную цивилизаторскую функцию, без которой мир прозябал бы в дикости, управляемый буйными и малообразованными рыцарями. Отсутствие интереса к деньгам не было для Алонсо добродетелью. С тем же успехом, считал он, можно было бы не интересоваться пищей и водой, теплом или крышей над головой. А о таких вещах заботятся даже монахи.

Теперь Максим не мог больше не видеть, что рано или поздно он встанет перед лицом неумолимой и грозной задачи: как же зарабатывать, чтобы не лишать себя той минимальной свободы, которую способны давать деньги даже в условиях социализма?

На летние развлечения Максиму средств пока хватало. Отец время от времени вручал ему десятку или больше. Возможно, демонстрировал щедрость. Или, испытывая чувство вины вследствие ухода из семьи, стремился к тому, чтобы, находясь в его обществе, сын чувствовал себя свободнее, чем с матерью. Но что будет дальше? Не просить же у родителей!

Максим решил, что по возвращении в Москву примется обдумывать вопрос о заработке самым серьезным образом.

Размышляя обо всем этом во время бесцельной прогулки в парке, расположенном возле дюн, которые переходили в желтую линию пляжа, юноша шел по пружинистому пологу из желтой хвои. Неожиданно он заметил небольшое помещение с надписью "Тир". Войдя внутрь, он застал там только работника. Максим попросил ружье. Пули представляли собой острие, приделанное к густой щеточке. Сделав несколько удачных выстрелов по крупным игрушкам и мишеням, Максим попробовал пострелять по спичкам, висящим на ниточках. К своему удивлению, он легко попадал и в них. Спички дергались, и это доставляло Максиму удовольствие.

- Вы где-то этому учились?

Максим и не заметил, как задавшая вопрос молодая женщина вошла в тир.

- Нет, - пожал он плечами. - До сих пор ни разу не стрелял.

- Неплохое начало, - похвалила собеседница.

Попросив у служителя ружье, она быстро сделала пять выстрелов, перезаряжая его с удивительной ловкостью. Все пять попали в одну и ту же спичку. Та плясала как заведенная, и было странно, что ниточка еще держит ее.

- Можешь так? - спросила женщина, без околичностей перейдя на "ты".

Максим пожал плечами. Этим жестом он хотел лишь показать, что не знает ответа, но почему-то вышло так, будто он удивлен наивности заданного вопроса. Теперь не оставалось ничего, кроме как попросить у работника тира еще пять заостренных пуль. Максиму удалось попасть в спичку пять раз подряд, но делал это он не так быстро, как его соперница.

Женщина заплатила за дополнительные пять выстрелов, вскинула ружье и снова принялась стрелять.

Интересно было понять, чего ей хочется больше: победить или проиграть в предложенном ею противостоянии. Разглядеть ее как следует Максим не мог, так как она стояла сбоку от него. По интонациям голоса женщины, он пришел к выводу, что сейчас ей очень хочется одержать победу, однако, если это действительно случится, она способна будет утратить к побежденному сопернику всякий интерес.

Максим решил продолжать борьбу, но тут вдруг обнаружил, что никак не может отыскать деньги в левом кармане штанов, где они обычно лежали. По его расчетам, там должно было еще оставаться около шести рублей. Он недоумевал, куда могли подеваться эти ценные, хоть и мятые бумажки. Неужели он все потратил и даже не заметил этого?

Краснея и не желая признаваться в истинной причине, мешавшей ему принять вызов, Максим сказал, что собеседница стреляет лучше, и быстро покинул тир.

Над деревьями проглянуло солнце, придав зеленым волнам хвои над головой золотистый оттенок. Максим неожиданно вспомнил, что положил деньги внутрь носового платка, который держал в заднем кармане штанов. Там они и оказались. Он хотел уже вернуться в тир, но в этот момент женщина сама вышла оттуда.

Сейчас Максим наконец разглядел ее. Он успел сделать это до того, как та надела большие дымчатые очки, и сразу понял, что знает ее уже очень давно, и что именно по этой причине она его узнать никак не может: во время их предыдущей встречи Максим еще не ходил в школу.