- Эй ты, одноухий! - кричала Зоя, и ее большие глаза вспыхивали возмущением. - Не трогай Кынину еду! Она тебе не казенная!
Максим часто слышал от нее это слово, которая Зоя узнала от своих одноклассников, и смутно догадывался, что под казенным подразумевалось то, что никому не принадлежит или принадлежит некой безликой и аморфной силе. Казенное, в отличие от рыбных костей для Кыни, разрешалось безнаказанно присваивать. И его не было жалко бездумно разбазаривать.
Летом обе семьи ездили на Рижское взморье, в поселок Дзинтари, где они неизменно снимали соседние комнаты у большой старой польки по имени Магда, матери трех взрослых и рослых сыновей, навещавших ее раз в неделю. Хозяйка, нахваливая дачникам-москвичам отменные мясистые помидоры со своего огорода, восклицала: "Золото чистаго серебра!", напирая на буквы "а" и "г".
Дом Магды стоял во дворе, где росли две высоченные сосны и несколько плодовых деревьев, и был одним из длинного ряда аккуратных, несоветского вида домов, выстроившихся вдоль кромки леса. По проходившей неподалеку железной дороге время от времени шли электрички, курсировавшие между Ригой и Юрмалой, а то и поезда дальнего следования. По ночам дети с особенной сладостью засыпали под неожиданно возникающую сквозь разлитое в воздухе молчание мира колыбельную песню колес и шпал: тата-и-тата, тата-и-тата, тата...
Солнечных дней в Юрмале бывало немного, но запоминались они лучше, чем пасмурные. Отдыхающие в шортах и майках, в резиновых вьетнамках, с большими сумками и с полотенцами через плечо шествуют сквозь темный пахучий сосновый лес, топча пружинистый полог из коричневой хвои. Две московские семьи и две рижские, с которыми недавно завязалось пляжное знакомство. Наверху, в гуще ветвей вдруг метнулась рыжая молния. "Белка! - кричат дети, - Где?! Вот там! Прыгнула на другую сосну!". Беготня между стройными мачтовыми стволами длится до тех пор, пока взрослые не окликают детей. Процессия поднимается к дюне, доходя до ее гребня, и глазам разом открывается расстилающаяся внизу изумрудно-синяя стихия, накатывающая длинным низким прибоем на сверкающий песчаный пляж. В воздухе реют горластые белые чайки.
Новоприбывшие располагаются на пляже тремя-четырьмя группками рядышком друг с другом, на одеялах и ковриках. Загорают, потягивают пиво, курят местные сигареты с красивым названием "Элита", слушают спидолу. Максим и Зоя еще слишком малы, чтобы купаться без присмотра. Длинноногая рижанка Инга кажется им совсем взрослой. Она почти на десять лет старше их и прекрасно плавает. Ей даже поручают присматривать за малышами, когда они спускаются к прибою, чтобы набрать блестящих камушков и принести оттуда соленой воды в пластмассовом стаканчике.
Шестилетний Максим тайно влюблен в Ингу, но следит за тем, чтобы не выдать своих чувств родителям, Зое и, что еще важнее, самой виновнице его сердечных мук.
Лето завершалось возвращением в Москву, и теперь Максим и Зоя виделись намного реже. Сами они по малости лет ездить друг к другу в гости через весь город - от "Академической" до "Измайловской" - не могли, и им приходилось ждать какого-нибудь редкого события, заставлявшего родителей встречаться, - дня рожденья, Нового Года или иного праздника.
По мере взросления дети все реже устраивались с игрушечным телефоном у окон балкона. Зою заставляли играть для гостей на фортепьяно Черни и Глиера. "Французскую песенку" Чайковского. Позже - Полонез Огинского. Это получалось у нее очень неплохо. Максима, как принято было в интеллигентных семьях, тоже в одно время отдали учиться музыке. Он был в состоянии правильно спеть не слишком сложную мелодию, но отсутствие абсолютного слуха превращало для него уроки сольфеджио в трудное и скучное занятие. В конце концов мальчик заартачился, и его оставили в покое.
Время в те годы текло неторопливо. Жизнь казалась бесконечной, несмотря на подслушанные обрывки взрослых разговоров о ее быстротечности. Длинными были даже дни, не говоря уже о месяцах и годах. Время от времени Максим вспоминал себя, каким он был год назад, поражаясь невежеству того несмышленыша, ошибочно принимая неведение за глупость и радуясь своим новым знаниям и открытиям. Порой воображал, как возвращается в те времена годовой давности, и беседует с собой прежним. Объясняет несмышленышу то, о чем тот даже не догадывается. Например, как электричество порождает магнетизм, или что такое теорема о трех перпендикулярах.
Привычка разговаривать с прошлой версией самого себя сохранялась у Максима до переходного возраста.
После детского сада Максим и Левка попали в один класс, и их дружба получила продолжение. Как-то, возвращаясь из школы, они купили у глухонемого старика возле станции метро Академическая фотографии Фантомаса. На черно-белых снимках скверного качества, сделанных, по-видимому, в кинотеатре во время сеанса, великий и неуловимый преступник в маске смотрел мимо ребят, и губы его были раздвинуты в той зловещей, леденящей кровь улыбке, которая так завораживала юных зрителей. Ради обладания подобным снимком мальчики без колебаний пожертвовали накопленными деньгами. В их классе уже три человека были счастливыми обладателями таких фотографий. Глухонемой, получив свои сорок копеек, огляделся по сторонам, быстрым движением вынул из-за пазухи два снимка и сунул их в руки покупателям.
Спустя год третьеклассник Максим, мысленно обращаясь ко второкласснику Максиму, не скрывал своего удивления тому, каким надо быть ребенком, чтобы совершать подобные глупости. Но еще через несколько лет, уже будучи учеником седьмого класса, Максим снисходительно объяснял тому шестикласснику, которым некогда был, сколь удивительные задачи он теперь может решать.
Увлечение математикой очень усилило ощущение собственного поумнения с течением времени. Подумать только, - рассуждал Максим, - год назад я вообще ничего не знал об алгебре!
Интерес к математике вспыхнул совершенно неожиданно. Отец разбирал шкафы и полки, книги лежали повсюду - на стульях, табуретах, на диване, на большом столе и на газетном столике. Десятилетний Максим с интересом перелистывал их одну за другой, чихая от пыли, пока не набрел на два старых учебника Киселева. Стал листать алгебру, удивился, увлекся. Отец, увидев эти книги в руках мальчика, высказал сожаление по поводу того, что по ним теперь в школе больше не учатся.
Так в жизнь Максима вошли алгебра с геометрией - еще до того, как эти дисциплины он стал официально изучать в школе. Он познал красоту скрытых от невнимательного взгляда закономерностей, которым подчиняются эфемерные, почти воображаемые объекты. Буквы теперь заменяли реальные цифры, а простые чувственные и эмоциональные переживания отошли на задний план, уступив место изысканным удовольствиям ума.
Шел 1972 год. Разгром Спасского Фишером в Рейкьявике большинство советских людей восприняли как личное унижение. Но зато в стране уже шла промышленная разработка тюменской нефти, которая вскоре сделала ненужными с точки зрения властей какие-либо реформы и перемены: новооткрытое богатство - особенно в связи с нефтяным кризисом 1973 года - давало стареющему руководству СССР возможность позволить себе любое противостояние с кем угодно.
Нарастал продовольственный кризис. В провинции с прилавков стали исчезать самые обычные, повседневные продукты, вроде сливочного масла и гречки. За ними приезжали в большие города. Москвичи с неудовольствием косились на приезжих, заполонивших столичные магазины. В одни руки масла давали ограниченное количество. Люди стояли в длинных очередях, переговариваясь и используя в разговорах словечки из воровского жаргона, ставшие популярными благодаря остроумному и увлекательному кинофильму "Джентльмены удачи". Летом наступила небывалая жара, засуха, горели торфяники и леса. В Мюнхене во время олимпиады террористы похитили израильских спортсменов и убили их, когда западногерманские спецслужбы предприняли попытку освобождения заложников. О некоторых из этих событий узнать можно было только из передач глушимых радиостанций.
