- Переоденусь после завтрака. Пойдем скорее, умираю от голода!

В кафетерии отеля народу было меньше, чем опасался Жерар, но все равно пришлось потратить время на поиски столика подальше от шумной группы швейцарцев.

- Странно, - сказала Мадлен, запивая рогалик-круассан апельсиновым соком. - Почему швейцарцы приезжают к нам? Ведь у них есть свои собственные знаменитые горнолыжные курорты.

- Значит, им здесь показалось дешевле, - без интереса ответил Жерар. - Тем более, что ехать недалеко. Тут все близко. Монблан видно и из Женевы, и с моего балкона в этом отеле.

- Если бы мы взяли двухместный номер, то его было бы видно с нашего балкона, - с легким упреком откликнулась Мадлен, немного обиженная на Жерара, настоявшего на том, чтобы поселиться с разных номерах.

- Мы можем поменяться номерами, - предложил Жерар.

- А смысл-то какой? С моего балкона Монблан тоже видно. Просто лучше было бы любоваться им вдвоем. - Мадлен притворно вздохнула, затем хохотнула. - Ладно, буду чаще ходить тебе в гости! Ты не против?

Из включенного радиоприемника доносились новости, которые вскоре сменила реклама. Затем голоса Далиды и Алена Делона запели дуэтом о том, что все лишь "слова, слова", paroles, paroles... У певицы, с ее мелодичным и раскатистым итальянским произношением, это звучало как "пароле, пароле".

Мадлен заговорила о том, к каким ухищрениям ей пришлось прибегнуть, чтобы муж не догадался, что она уехала отдыхать вовсе не со своей давнишней подругой из Авиньона, и чтобы он не сумел вычислить, где именно находится жена, и как она подгадала для выезда такой момент, когда муж был максимально загружен делами. Жерар кивал, размышляя о том, что после двух недель в горах оставшихся денег хватит не более, чем на год, да и то при условии, что он будет тратить их крайне осмотрительно, то есть вопреки давно сложившимся привычкам.

Устав от безрадостных раздумий, он принял решение не отравлять себе чудесный отдых. Ведь если он сейчас не расслабится, то не сумеет сделать то, ради чего приехал: дать телу приятную физическую нагрузку, душе - радость слияния с восхитительной природой, а мозгам - возможность очиститься от всякого мусора.

- Опять топорщатся, - Мадлен протянула руку и поправила длинные, торчащие в стороны усы Жерара. - И пригладь сам свою шевелюру. Чтобы не так сильно походить на флибустьера.

Жерар покорно провел ладонью по спадавшим на уши, непослушным каштановым с проседью волосам, хотя в этом движении и не было никакого смысла, поскольку через несколько минут предстояло надеть лыжную шапку.

- Как звали того ученого, чей портрет ты мне показывал? - спросила Мадлен. - Помнишь? На которого ты так сильно похож.

- Франсуа Виет, - ответил Жерар. - Но у меня нет бороды и бакенбардов, как у него.

- Скажи, Жерар, - Мадлен сузила глаза, изучающе глядя на собеседника, и понизила голос. - Ты ведь знаешь, каких усилий мне стоило вырваться из дома. Было бы жалко испортить эти две недели. Могу ли я быть уверена, что ты не уедешь ни с того, ни с сего, как однажды сделал в Сен-Тропе? Имей в виду: во второй раз я такой выходки не прощу!

- Я уехал не от тебя, а от тех несносных туристов, которые буквально заполонили Лазурный Берег, - возразил Жерар. - И я с тех пор сотни раз извинялся перед тобой. К тому же здесь нет пляжа, где я вынужден находиться в полуметре от загорающих идиотов обоих полов с их собаками и детьми. Я - достаточно хороший лыжник, чтобы ездить вдали от подготовленных трасс, где они суетятся.

Говоря последние слова, Жерар надеялся, что на деле они не окажутся слишком большим преувеличением.

Напряженное выражение все еще не покинуло лица Мадлен. Поэтому Жерар добавил:

- Детка, я обещаю тебе, что в этот раз мы будем вместе до самого конца отдыха. Если, конечно, не разразится что-нибудь совсем уж форс-мажорное, вроде мировой войны или взрыва нашей планеты.

Мадлен милостиво улыбнулась.

Подумав, Жерар сказал:

- И если с тобой ничего не случится на трассе. Поэтому будь осторожна и во всем слушайся инструктора! Ни в коем случае не гони, даже если тебе покажется, что ты уже научилась ездить. У тебя лыжи для начинающих. Они плохо гасят вибрации. Поэтому на большой скорости ты просто не сможешь управлять ими.

- Спасибо, папочка! - глаза женщины заблестели; она любила эти редкие для Жерара интонации заботливости.

После завтрака Мадлен переоделась в элегантный красно-белый лыжный костюм. Вскоре двое парижан оказались возле подъемников. Поднялись на первый уровень, сидя вдвоем в одном кресле.

- Какая же вокруг красота! - радовалась Мадлен, прижимаясь к Жерару и постоянно задевая его лыжи своими, пока кресло ехало вверх.

Повсюду был разлит неповторимый бодрящий запах, который может создать лишь сочетание морозного воздуха и огромных заснеженных пространств.

Небо над головой сверкало синевой, но с запада его обложили белые облака. Деревня с ее старинными домами и современными отелями, с магазинами и парковкой, набитой автомобилями туристов, уходила вниз. И все отчетливее становилась видна необъятная панорама гор, долин, холмов, утесов, лесов. Повсюду высились склоны разной крутизны и всех мыслимых оттенков - от сахарно-белого до почти черного. Где-то снег блестел на солнце, где-то лежал огромными темными пятнами в тени гор. В одних местах он был вспахан лыжами, в других смешан с грязью ногами и колесами, в третьих лежал нетронутый, целинный, девственный.

Вид был настолько величествен, что ему не вредило даже суетливое копошение человеческих толп. Впрочем, люди здесь казались чище и лучше, чем обычно, в этих ярких лыжных костюмах, в надвинутых на уши мягких шапках, в солнцезащитных очках с огромными овалами стекол. У многих очки были сдвинуты на макушку.

Люди присутствовали повсюду, но они пока не особо раздражали Жерара. Одни сидели в креслах подъемника - и перед Жераром и Мадлен, и за ними. Другие ехали им навстречу и улыбались. Третьи проносились внизу по склонам, рисуя на снегу длинные замысловатые парные следы.

Оставив Мадлен в группе начинающих горнолыжников, Жерар отправился на подъемнике на более значительную высоту. Оказавшись наверху, он нашел сравнительно безлюдную трассу и пустился по ней вниз, чувствуя, как вся огромная ширь окружающего пространства воцаряется в его собственной душе вместе со свистом ветра, шуршащим звуком скользящих лыж и снежными брызгами, поднимаемыми на поворотах. Это было восхитительно - избавиться разом от всех мелких страхов, от всего груза раздражительности и разочарований.

Жерар чувствовал, как парение по белой трассе на фоне вечной природы заполняет его жаждой жизни, как передается ему от гор их непоколебимое спокойствие.

Сюда стоило приехать, чтобы так быстро ожить!

Жерар перерезал следы, оставленные до него, перечеркивая их то справа, то слева и прочерчивая собственную кривую. Синусоида его движения иногда была частой и быстрой, иногда медленной и размашистой. Он объезжал редкие деревья, вздымая снежную пену. Изредка останавливался передохнуть.

Упорный поиск новых, желательно - свободных от людей - склонов привел Жерара к местам, где вообще не было ни души. Впереди простирался весьма крутой склон, покрытый таинственной, манящей снежной целиной. Недолго думая, Жерар ринулся вниз.

И вскоре пожалел об этом.

Будучи опытным лыжником на специально утрамбованных склонах, Жерар Лефевр, как бы он ни пыжился перед Мадлен, отнюдь не владел искусством катания по целине. И теперь делал ошибку за ошибкой, понимая это, но не имея ни времени, ни навыка, необходимых для того, чтобы прекратить ошибаться. Лыжи то своенравно расходились в разные стороны, то, наоборот, наезжали одна на другую. Самым неприятным было то, что они то и дело норовили утонуть в рыхлом снегу, где совершенно не чувствовалось контакта с землей.

Жерара охватила злость. Ему теперь казалось делом чести покорить целину. Он двигался, заваливался, падал, с трудом выкарабкивался, с еще большим трудом снова становился на лыжи. Ни одна попытка поворота не обходилась без падения. Порой Жерару казалось, что он находится в болоте, и под ним не снег, а тина.