- Хорошо, но, по-моему, лучше было бы добавить немного имбиря и корицы.

- Чего?! - поразился Лева, никогда не подозревавший в Максиме интереса к поварскому искусству. - Где это я тебе найду имбирь? Хотя, может быть, если поискать на рынке... Погоди, откуда ты это знаешь? Слышал от кого-то?

- Мать так делала, - произнес Максим без всякого выражения в голосе или на лице.

- Да ладно? Неужели тетя Лена варила кофе с имбирем и корицей? Ты же говорил, что пробовал до сих пор только растворимый!

Максим поморщился. Боль не отпускала.

- Нет, - голос его был все такой же безжизненный. - Так делала Сеферина. Для нас с дедом.

Он осекся, не понимая, что только что сказал и зачем. Задумался, словно присматриваясь к чему-то видимому лишь ему одному. Затем медленно произнес приблизительно то же самое, но уже не по-русски:

- Asi solia hacer Zeferina para el abuelo y para mi mismo.

Лева неуверенно хихикнул, полагая, что Максим дурачится, но, заметив совершенно отсутствующее, отрешенное выражение на лице друга, встревожился.

- Ты чего это?! - спросил он, отставляя свою чашку.

Лева вскочил с места, наклонился над Максимом и потряс его за плечи.

- Какая еще Сеферина?! Макс, кончай! Это совсем не смешно!

-

Глава 3

-

Интермеццо, 1978 г.

Жерар Лефевр, по образованию химик, а по призванию - прожигатель жизни, был полностью согласен с Жаном Полем Сартром в том, что ад - это другие люди. Скрыться от других порой казалось невозможным даже в дорогих отелях и на фешенебельных морских или горнолыжных курортах. Вот и сейчас до балкона, куда Жерар, коротавший время в ожидании Мадлен, вышел полюбоваться раскинувшимся вокруг зимним пейзажем, доносилось откуда-то снизу нестройное хоровое пение.

Неутомимые затейники развлекали неутомимых туристов.

Как хорошо знал Жерар этих туристов! Всегда и везде ведут себя одинаково. Приезжают большими группами, при расселении моментально начинают ругаться друг с другом и с устроителями своих поездок, мгновенно сбиваясь с вынужденной фальшивой вежливости на крики и оскорбления. Затем приступают к развлечениям, продолжая перебранки, к которым теперь добавляются шашни, супружеские измены, радостное стадное участие в идиотских совместных мероприятиях. И, конечно, не обходится без непременных шуток над теми, кого выбирают козлами отпущения.

Типичная сценка летнего курорта: двое отдыхающих хватают за плечи и ноги третьего, раскачивают и бросают в бассейн, нисколько не заботясь о том, что у него в одежде могут оказаться документы и бумажные деньги. Вокруг все радостно гогочут. Сама жертва тоже глупо ухмыляется.

Типичная сценка зимнего курорта: один из записных шутников толкает чужую лыжу, и та съезжает по склону, набирая скорость. Все смеются, глядя, как жертва в попытке догнать лыжу скользит и грохается на утоптанный снег.

Ад - это другие!

Сам Сартр, правда, утверждал, что его знаменитую фразу обычно понимают неправильно. Он, дескать, лишь имел в виду, что, если наши отношения с другими людьми испорчены, то ничем, кроме ада, они быть не могут. Жерар Лефевр тоже допускал, что эта формула не универсальна, и что в определенных ситуациях отношения с другими людьми могут оказаться и чем-то иным, нежели пытки преисподней.

Но такое, как считал несостоявшийся химик, происходит лишь в тех случаях, когда в межчеловеческие отношения вложены немалые усилия. Или если ад бушует вовне, как это было в конце пятидесятых, когда рядовой, а затем капрал Лефевр отдал парочку лучших своих лет службе в Алжире.

Даже сейчас, в феврале 1978-го года, официальная Франция, вопреки мнению остального мира, все еще не признавала те события войной, используя для их определения различные эвфемизмы. Например, такие, как "операция по восстановлению общественного порядка" и т.п. Однако это была самая настоящая война, со взаимной жестокостью, с пытками, где юного ненавистника толп на каждом шагу подстерегали увечья и уродливая смерть. И спасти от них могло лишь присутствие других французских солдат с их зачастую бессмысленными и суматошными, но все же действиями, с их боевым товариществом.

Да, на войне тому, что было сопряжено с тесным соседством с людьми, имелось разумное оправдание. Там можно и нужно было безропотно мириться с отсутствием личной свободы и элементарной гигиены, с необходимостью откликаться на проявления вульгарного юмора, с теснотой, грязью, запахами, с неизбежными стычками, с невозможностью ограничить свой круг общения лишь редкими, тщательно проверенными людьми.

Однако терпеть такой же коллективизм после Алжира Жерар не желал. Поэтому те годы, когда он проработал в различных учреждениях и лабораториях чуть не довели его до умопомешательства. Подсиживание, угодничество перед начальством, самоутверждение за счет коллег и, особенно, подчиненных - это казалось всем вокруг, кроме Жерара, неизбежными правилами игры, имя коей - выживание в обществе.

Спасло Жерара неожиданное чудо. После смерти отца Жерар и его брат Арнольд обнаружили в бумагах покойного акции различных компаний, полученные им еще от его собственного отца, то есть их деда. Некоторые были приобретены в самом начале века. Братья поначалу не придали находке особого значения, но на всякий случай проверили состояние компаний, некогда эмитировавших эти бумаги. Как и ожидалось, большинства тех фирм уже не существовало. Но некоторые процветали, причем стоимость их акций возросла за многие десятилетия настолько, что братья Лефевры неожиданно оказались владельцами кругленького состояния. Не столь большого, чтобы войти в самые сливки общества, но вполне достаточного, чтобы на многие годы забыть о необходимости работы в коллективе.

Поначалу после того, как ему привалила такая удача, Жерар подумывал открыть собственную лабораторию. Но все никак не мог собраться, чтобы приступить к этой затее. В результате он просто проматывал доставшуюся ему половину состояния на дорогих любовниц и пребывание на модных курортах, превратившись в сочетание мизантропа с плейбоем. И удивлялся Арнольду, не разделявшему его брезгливости к тесному людскому общению. Талантливый математик и программист, тот, не испытывая склонности к самостоятельному ведению бизнеса и совершенно не тяготясь работой в коллективе, стал за последние годы весьма высокооплачиваемым специалистом, возглавляя отдел алгоритмов в крупной технологической фирме.

В результате почти бесконтрольного мотовства доля Жерара постепенно истощалась и уже подходила к концу, приближая кошмарный миг, когда снова придется задуматься о заработке. Нынешняя поездка в горы грозила стать для него последним на многие годы комфортабельным отдыхом, и все же он не сумел отказать себе в таком роскошном подарке.

Раздался стук в дверь номера. Жерар вернулся в комнату и впустил Мадлен.

- Закрой дверь на балкон! Нагнал холода! - сразу же потребовала женщина, обменявшись с Жераром двумя ритуальными поцелуями с прикосновениями щек и чмоканием в воздух.

На ней была приталенная блузка с четырьмя огромными прямоугольными пуговицами и джинсы - выцветшие и обтягивающие на бедрах, густо-синие и расклешенные внизу. Темно-русые волосы были заплетены в две косички. По мнению Жерара, это был слишком уж молодежный стиль для ее тридцати с хвостиком, но таким элегантным худышкам, как Мадлен, он безусловно был к лицу. Здесь, вдали от обеспеченного ревнивого мужа и его представлений о респектабельности, Мадлен могла позволить себе поиграть в свободную юную пташку.

- Почему ты не в лыжном костюме? - удивился Жерар.