— Знаешь, Борис, — цедит он сквозь стиснутые зубы. — Попадись мне кто-нибудь из них живой… Золота нм захотелось…

— Тшш! — произносит Борис. Он сворачивает с дороги и пускается к подножию горы. Авром-Беру он подает знак — подогнать лошадей, а к себе подзывает второго всадника, оставляя двоих у воза.

Авром-Бер держится обеими руками за вожжи, словно помогая лошадям спускаться с горы.

— Осмотрев дорогу, Борис двинулся вперед и остановился там, где начинается спуск. В горах просыпался день. Небо прояснилось. Облака опускались все ниже и ниже, а горы стояли голубые и ясные.

— Есть подвода! — крикнул еще до полной остановки поезда один из пассажиров, указывая на низкорослого человека, что стоял у вокзальчика с кнутом под мышкой и смотрел на прибывающий поезд.

Это восклицание вызвало веселый смех остальных.

— Подвода действительно есть, товарищ Зингер, но имеется и извозчик, — шмыгнул длинным, острым носом сутуловатый бухгалтер Файн, выходя из вагона и уступая дорогу Зингеру. — И вам, — добавил он с усмешкой, — конечно, придется с ним познакомиться.

— Ну и прекрасно! — подхватил товарищ Зингер. — Когда есть лошадь, подвода и даже извозчик, так чего же еще желать? — Он пробежал живыми черными глазками по вагонам уходящего поезда, застегнул воротник кожаного пальто, провел пальцем по клинообразной черной бородке и зашагал по влажному деревянному перрону, осторожно ступая до блеска начищенными сапожками. — Сейчас мы и поедем! — произнес он, указывая широким хозяйским жестом на маленький вокзал, около которого стоял извозчик.

— В таком случае вы не знаете нашего извозчика Эткина, — улыбнулся бухгалтер Файн. — Это, скажу я вам, такой пес с ушами, каких свет не видывал! Приехал он сюда недавно. Сам он портняжка из какого-то захолустья, а здесь сделался одним из самых заядлых патриотов Биробиджана. Пойдемте-ка лучше пешком, пока светло; не бывало еще случая, чтобы Эткин возил кого-нибудь с поезда в такую погоду. Идемте прямо к дороге, туда, куда все шагают! — Он указал на троих пассажиров, которые, даже и не подумав обратиться к извозчику, пошли по тропе, которая вела от железной дороги к домам, стоящим на сопке.

— Идемте, товарищ! — Файн осторожно тронул Зингера за рукав. — Тут всего семь километров. Ну его к шуту, — он все равно не возьмет.

— Нет, нет, — возразил Зингер, подняв голову, будто желая сказать: «Ничего, посмотрим, кто сильнее!» — и пошел прямо к вокзалу, глядевшему в вечерний сумрак единственным слабо освещенным окошком. — Поедем! — сказал он уверенно.

От того, что ему не придется шагать пешком, Зингер был в очень хорошем настроении, и поэтому он дружески поздоровался с извозчиком. Эткин так же дружески ответил, склонив свой кнут до земли.

— Сейчас поедем? — спросил Зингер, потирая руки.

— А что же, ночевать здесь? — ответил Эткин, окидывая пассажира небольшими серыми глазками из-под густых, но поблекших сердитых бровей. — Откуда будете? — спросил он, а его припухшие губы при этом не переставали шевелиться, словно они без ведома их обладателя кого-то проклинали. — А вы дороги не знаете? — обратился он недружелюбно к Файну. — Или тоже ехать хотите?

Бухгалтер не ответил. Он смотрел в сторону, словно был с извозчиком в ссоре.

— Вот видите, — сказал он Зингеру. — Я же вас предупреждал.

— Ничего, ничего, — успокоил его Зингер. — Поедем.

И тут же обратился к Эткину, совсем как свой человек, приехавший после длительного отсутствия:

— Неужели такая скверная дорога?

— А, дорога! — ответил Эткин и сдвинул шапку, словно желая получше разглядеть пассажира. — Не знаете наших дорог? Или впервые у нас? — спросил он, и его маленькие слезящиеся глазки, пробежав по Зингеру, остановились на его начищенных сапогах, которым в самую пору стоять в витрине обувного магазина. — Кто же вы такой все-таки?

Зингер не спешил представляться: «Какой-то извозчик, подумаешь». Вся эта канитель начала его злить, однако он сдержался, закусил губу и сказал с усмешкой;

— Дороги ваши я знаю достаточно хорошо. И не первый год в Биробиджане. Я и у вас бывал уже не раз, а вот вы, видать, здесь новичок, если спрашиваете, кто я такой.

— Вот, вот, именно так, — согласился Эткин, — это вы точно угадали. Но кто же вы в таком случае?

— Кто я такой, вы узнаете позднее, скажу по дороге, а пока не будем терять времени! — повелительно произнес Зингер и огляделся по сторонам, ища взглядом коня с подводой.

Но Эткин не любил, когда ему ставят такие условия.

— Хотите сказать — говорите, не хотите — не надо. Ваш товар — мое шитье.

— Вот ведь клещ! — вмешался в разговор бухгалтер.

Он рассчитывал: одно из двух, — либо ему удастся сесть на подводу вместе с Зингером, либо он посмотрит, чем кончится этот любопытный разговор. Но так как Зингер не торопился сообщить извозчику, кто он такой, то бухгалтер решил загладить ошибку гостя и сказал Эткину:

— Приехали бы к нам годика на три-четыре раньше, так и вы бы знали районного начальника снабжения.

— А-а! — вырвалось у изумленного извозчика. Он отошел на шаг и посмотрел на Зингера расширившимися глазами. — Так чего же вы молчите в таком случае? Ведь мы с вами чуть ли не родственники! — Он говорил быстро и оживленно. Глаза его заблестели, опавшие бледные щеки раскраснелись. Эткин сдвинул шапку и, сжимая кнут в костлявых пальцах, продолжал: — Главное, молчит! Почему же вы мне сразу не сказали? Почему молчали? — Внезапно он притих и посмотрел задумчиво на Зингера, его губы задрожали еще сильнее. Потом он снова сунул кнут под мышку и с очень мягкой, любезной улыбкой сказал: — Погодите минуточку, сейчас поедем. Я только забегу на вокзал, возьму почту. Сейчас, сейчас едем! — Он сгорбился и быстро направился к начальнику вокзала.

— Вот видите, я говорил, что мы поедем, — сказал бухгалтеру Зингер. Он легко повернулся на каблуках и поглядел на хмурое вечернее небо.

— Это только благодаря вам, товарищ Зингер. Видали, как он заговорил? Начальство — это не шутки! — дробно рассмеялся бухгалтер, а его нос при этом вспотел и засиял от удовольствия. — Какой чудак этот человечишко! Для него лошадь в тысячу раз дороже пассажира. Чуть пройдет дождик или на возу у него два-три пудика груза, уже он сесть не даст. Думаете, сам он поедет? Ошибаетесь. Он как собака на сене: и сам не гам, и другому не дам!..

Зингер положил руку на плечо бухгалтеру и рассмеялся, прищурив глаз:

— Мало ли чудаков на свете, — сказал он, глядя на двери вокзала, — почему же Биробиджан должен быть исключением?

Когда Эткин вышел из вокзального помещения, был уже поздний вечер. Возле станции стало тихо. Начальник, который вышел вместе с Эткиным, постоял на пороге и, сладко зевнув, посмотрел в сторону дороги, по которой к тайге пешком шли пассажиры.

— Идемте! — поторопил Эткин. — Поедем скорее!

На плечах он нес туго набитый рюкзак, а в руке держал кнут. Он пошел вперед, за ним следом — районный начальник снабжения и бухгалтер. Часть пути прошли молча. Эткин шагал впереди со своими пакетами, а Зингер и Файн, каждый в отдельности, искали глазами лошадь и подводу. Но ничего не было видно. По одну сторону, далеко от дороги, темнел густой лес, а впереди, среди невысоких кустов, тянулась раскисшая дорога.

— Погодите-ка! — сказал Зингер, остановившись на двух кочках, выпиравших из слякоти. — Может, вы бы подъехали сюда! Зачем вы ведете нас по грязи к лошади?

— Подумаешь, беда какая, — ответил Эткин, шевельнув острым локтем. — Скоро уже, вон там стоит лошадка! — Он прибавил шагу и поторапливал: — Давайте скорее! Сейчас сядете и поедете. — Эткин, ступая как попало, шел не оглядываясь. — Понимаете, лошадка у меня очень пугливая, смерть как боится поезда!

Шли все дальше и дальше. Зингер выискивал кочки, еле находил в темноте подсохшие места и злыми глазами смотрел на Эткина. «Вот дурак извозчик!» — яростно думал он.