Договорились на шесть вечера. Боже, зачем я только оглянулся посмотреть на точеную фигурку уходящей учительницы в сером строгом ансамбле. Мощный чикинский стояк теперь обеспечен. Хорошо, что живота нет. Не натрет. Заметил, что не только я пялился на англичанку, но и у многих старшеклассников тоже капали слюнки и выгибались шейки.

На следующую зоологию мы с Вовкой не сговариваясь не пошли и рванули к газетному стенду, что находилось перед зданием местного совета. Такой же стенд был в фойе здания. Еще там был такой маленький буфетик с традиционными пирожками и бутербродиками. Так что читали газету мы, обливаясь повидлом из пирожков.

Наши рожи в местной «Искре» нашлись сразу в разделе «Хроника происшествий». Только они были связаны не с событиями в Балабино, а охватывали другой эпизод наших бесчинств. Сообщалось о нападении группы озверелых подростков на женщин в электричке, сопровождаемом развратными действиями. Статья заканчивалась просьбой сообщать о подозрительных фактах по телефонам, указанным ниже. Один из телефонов принадлежал пресловутой Марине Евгеньевне.

Нарисованные морды действительно были чересчур озверелыми и мерзкими. Фантазия у составителей фоторобота погуляла на славу. Мои ангельские черты почти утонули в маске злодейства, а вот вовкин лик угадывался легче и был не таким злобным, как у меня. Непонятно только, каким боком он в эту историю подлез. Может быть, наша жертва его добавила до кучи, чтобы повысить размах злодейства. Ну, вот, пора теперь уходить в подполье. Хотя, если честно посудить, еще неизвестно кто кого в электричке изнасиловал. Эта Марина сама меня за шкирку волокла в укромные места и там вытряхивала из одежды. Можно даже свидетелей подыскать. И вообще, я — подросток беспонтовый, малоопытный, не был в силах сопротивляться сексуальным устремлениям крупногабаритных тетенек.

— Чего теперь делать станем? — горестно вздохнул Медик.

— А ничего… Наше дело правое, — неопределенно высказался, пожав плечами.

Вовка так расстроился, что побрел домой, а мне предстоял еще загадочный разговор с директором школы. Спохватился, что хотел у друга разузнать все про его отца, и вообще о ситуации в Балабино, но он уже ухилял за горизонт.

Последний перед большой переменой урок еще не закончился. Секретарь-пионервожатая Варвара окинула меня настороженным взглядом, когда я внес свои кости в приемную и сделал рукой пионерский салют. После заданного вопроса:

— Николай Николаевич принимают?

Вынесла бампера вперед и решительно вперлась в кабинет начальника. Потом выскочила оттуда и жестом приказала зайти. Я снова ей отсалютовал и шагнул в открытую дверь. Директор сидел за большим письменным столом, перед которым располагался ряд стульев, соединенных в шеренгу как в кинотеатрах. Школяры, вызванные для разноса, обычно стояли около стола, если верить чикиным воспоминаньям. Теперь мне решительным жестом было предложено примостить свою тощую хулиганистую задницу на один из стульев, что по негласным правилам означало определенную степень уважения. Однако, руки так и не подал и чаем с кофе не угостил.

— Что же ты, Паша Чекалин, некрасиво поступаешь? — начал проработку Николай Николаевич, — Здесь ты хулиганишь и безобразничаешь, учителей доводишь до слез, а в Березовой Роще ты сразу становишься паинькой и помогаешь чужой команде призы брать?

— Ну, почему чужой? Такая же советская команда, как и все. Честь всего района будет на России защищать, — пытаюсь объясниться.

— Пришло письмо о твоем переводе в другую школу, — раздраженно проговорил директор и бросил на стол несколько бумажек, — Письмо твоего опекуна, предписания роно. Все формальности соблюдены. Вопрос в другом. Мы, наш преподавательский состав, хотели бы, чтобы ты остался у нас хотя бы до осени.

В этот момент в кабинет вошли физрук Алеша, Леший, Ангелина Давыдовна и классный руководитель. Наверное, урок уже кончился, и Варвара вызвала их сюда. Они сразу же сели возле меня.

— Вот, товарищи, какое дело. Наш ученик Чекалин надумал перейти от нас в другую школу. Особо отмечу, что если Паша имеет какие-нибудь задолженности, то переход может затормозиться на период их исправления.

Зря он так формально. Видно, что ему чего-то от меня нужно, но просить не хочется. А про задолженности — пустая выдумка.

— Какие могут быть задолженности? — искренне возмутился я, — Если я даю обещания, то это мое личное дело. А вот некоторые много чего обещают, но очень быстро их забывают.

— Кого имеешь ввиду? — спросил директор.

— Брось, Павел. Не по-комсомольски это на товарищей обижаться. А ты почти комсомолец. Предписание есть тебя принять. Так что, учи устав и готовься к поездке в райком комсомола, — с покровительственной улыбкой произнес Леший.

— А мне не надо в комсомол, я лучше в пионерах останусь, — убежденно высказался я.

— Опять он за свое! — всплеснула руками литра, — Тебе высокая честь оказана. И вообще… Положено вступать, значит нужно вступать.

— А если я не хочу, и мне больше нравится пионерская организация, добрая, целеустремленная, но обманутая и обесчещенная, брошенная ради карьерских устремлений своими бывшими членами.

— Просто сил нет такое слушать! — взвилась вдруг литра, — Раньше хоть молча пакостил. А теперь, что ни слово, то поперек. Стихи бы лучше написал, как обещал. А то Пастернака подсовывает. Думает, круглую дуру нашел.

— Говорят, что пастернак полезен? — заметил Николай Николаевич.

— Кто полезен? — не поняла Валентина Сергеевна.

— Пастернак! — удивленно пояснил директор.

— Почему полезен? — продолжала тупить учительница.

— Не знаю. Про это лучше с биологом поговорить. Со Степаном Геогриевичем.

— Мы не об овощах сейчас говорим, а о стихах, — сообразила, наконец-то, литра, — Чекалин мне стихи обещал написать, а подсунул чужие.

— Стихи пишет? Знаем. Мы вчера убедились в пашиных замечательных способностях, прослушав песню, подготавливаемую на конкурс. Жаль, что так поздно узнали о его талантах, — немного сменил тему и тональность разговора директор.

— Я тоже очень сожалею. С удовольствием позанималась бы с ним музыкой. У меня есть чего дать. А у тебя есть огромный потенциал, только не надо лениться, — добавила от себя Ангелина Давыдовна.

— Не знаю, как другие, но парень просто создан для спорта, — заметил учитель физкультуры, — Обещал мне участие в Кожаном мяче. А ребята под его водительством увлеклись каким-то паркуром. Без понукания сами собираются после уроков в спортзале и тренируются, как сумасшедшие. Парень в авторитете у них.

— Я предложил Павлу остаться у нас до осени. А в дальнейшем он может передумать и вновь остаться у нас. Я надеюсь на это, — сказал директор.

— Ну, не знаю… Вы все так мечтали от меня избавиться. В спецшколу хотели засунуть, в колонию, в психушку. А теперь обратный ход. Алексею Ивановичу я обещал участие в футболе летом и в майских соревнованиях по легкой атлетике. Это обещание я постараюсь выполнить. А вот товарищ Лешуков показывает плохой пример нарушения своих слов и воровства песен. Отчего возникает очень сильное желание поскорей перейти в другую школу.

— Ладно, я тебя понял. Любой вопрос можно решить к обоюдному согласию. Мы тут еще посовещаемся, а ты пока иди домой, отдыхай, — решил директор после некоторого размышления.

Я сразу же шмыгнул за дверь, проскочил бампера Варвары, не забыв вновь ей салютнуть. В ответ она только скривилась лицом. На улице поразмышлял на тем: идти ли мне к Вовке, или домой пообедать. Решил, что подкрепиться все же важнее. К тому же мне еще предстояло провести занятия кружка по паркуру. В голове проносились отголоски мыслей после разговоров в кабинете директора. Злило собственническое отношение некоторых к моей персоне, будто я кому-то из них чем-то обязан. Запретить перевод они вряд ли смогут, да и с дядей особо не повоюешь.

В ящике для писем обнаружилось письмо в конверте, но без марок и штампов. В месте адреса отправителя было указано только «Больница агрогорода „Родные просторы“». Я сразу же вскрыл конверт. На листочке печатным текстом было составлено обращение к родным и близким с просьбой забрать гражданку Чекалину Марию Михайловну из больницы по возможности в ближайшее время, поскольку ей требуется только амбулаторное лечение. Подписано письмо было главным врачом больницы.