Только расслабился, чтобы вытолкать партнера по симбиозу на поверхность, как раздался звонок в дверь.

Посмотрел на часы. Вроде бы по времени Медик должен в школу свинтить. Ладно, пойду, шугану пацана, а то будет звонить как дятел. Набрасываю на бедра полотенце и выглядываю за дверь. Песец, приплыли. Стоит за дверью майор милиции Медведев собственной персоной. Не ожидал, что Вовка подключит тяжелую артиллерию. Стоит, смущенно улыбается и чего в руке держит. Ага, тортик! Тортики мы любим.

— Пустишь?

Я отступаю в сторону, давая пройти и зачем-то сообщаю:

— Только я не одет.

— Ничего страшного, — весело комментирует дядя Витя и нагло направляется прямо на кухню, командуя, — Давай, принимай гостя!

Располагаю его за столом и ставлю на огонь чайник.

— Чего вы там опять не поделили? — сразу с места в карьер кинулся мент.

— А что теперь милиция стала заниматься пацанскими разборками? — иронизирую я.

— Ну и язва же ты стал! А ведь был таким молчуном. Слова не вытянешь, — не сдержался вовкин отец.

— Расту, взрослею, умнею. Никто мне мозги через жопу не отбивает, — скромно так сообщаю.

Виктор Васильевич открыл было рот, но осекся, помрачнел и грустно сообщил:

— Вовка мой вчера учудил. Подошел ко мне с ремнем и попросил выпороть его.

— В чем вопрос дядь Вить? Радуйтесь! Сын ваш сам напрашивается. И повода не надо искать. Настоящего советского человека вы воспитали: исполнителен, послушен и зад подставляет по первому требованию — мечта любого начальника.

Лицо дяди Вити побагровело, глаза сузились, он привстал с табуретки. Надо же, какие резкие превращения. Впечатление было такое, что сейчас набросится и голыми руками порвет.

— Смеешься, гад! А мне не смешно. Парень в школу не пошел. Лежит на диване и в потолок смотрит. Простить себе не может, что на тебя руку поднял. На себя руки теперь хочет наложить.

Твою ж в качель… Не ожидал таких страстей от мелкого пацана. Надеюсь, что ничего другого, кроме дружеского тяготения, у него ко мне нет.

Надо чего-нибудь говорить, а то этот сердитый папашка смотрит на меня очень знойно.

— Виктор Васильевич, вы же понимаете, что это он вам сказал несерьезно. Да и я не девка, чтобы по мне страстью пылать. Найдет он себе еще друзей целый взвод. Он очень общительный у вас. Вы ему объясните…

— Вот и не ломайся, как девка. Сказано тебе с моим сыном дружить — будешь дружить. Не то кровью в туалет долго ходить будешь.

Даже мандраж в виде легкого подрагивания конечностей у меня приключился. От этого мелкого испуга поднялась и накрыла с головой волна бешенства.

— Не вопрос. Хотите? Доставайте ремень и начинайте свое садомазо-шоу. Я готов. Только потом чтобы я никого из вас никогда больше не видел.

Сбросил с себя полотенце на пол, представ голым перед обалдевшим милиционером. Виктор Васильевич потерянно опустился на сиденье, будто сдулся.

— Что с вами делать… Вырастили на свою голову, — тихо произнес, даже прошептал он.

Блин, чуть не сделал то, из-за чего бы потом ненавидел себя. Я не Вовка и покорно бы в руки его отца не дался. Поблизости от меня на плите лежала сковородка. Вполне бы мог ею отбиться от грузного мента, выскочить голяком с криками о помощи на лестничную клетку и похоронить его ментовскую карьеру навсегда.

— Прости ты меня, парень. Мне на работу надо ехать, но боюсь его оставлять одного. Люблю я его, дурака малохольного. Может быть, помиритесь? Всегда же раньше вместе были, — отвлек меня от размышлений голос Виктора Васильевича.

— Дядь Вить, как можно одновременно любить человека и бить его? Да еще во время сексуального созревания? Он же у вас извращенцем вырастет!

Вот на хрена я полез своим языком в эти сферы? Смотрит, как на ожившую статую командора. Кстати зашумел чайник. Я быстренько сходил и натянул на себя трусишки с прочими брюками. Не сидеть же голышом за столом перед гостем. Решил угостить его запашистым бразильским кофе. Достал и нарезал бутерброды с финской колбасой. При виде деликатесов, дядя Витя вдруг засуетился и сказал:

— Вот, кстати… Вовка мне рассказал, как ты отрабатываешь для своего дяди все эти вещи. На твои деньги они куплены. Ты уж извини, но сразу мы тебе отдать не сможем. Вот пока рублей пятьдесят возьми. Он торопливо вытащил и положил на стол две бумажки по двадцать пять рублей.

— Не стоит, дядь Вить. Это были подарки от чистого сердца. Заберите деньги.

— Я хорошо зарабатываю, и моя семья в подачках от всяких пиз…ков не нуждается. Возьмешь и точка.

Он придавил купюры кулаком в стол, а меня тяжелым взглядом. Не желая провоцировать мужчину на опасные действия, соглашательски киваю головой. Помолчали, шумно отхлебывая кофе.

— Ну, так как решим? — он снова поднял на меня глаза.

— А никак… Я о нем забочусь. Сам могу плохо кончить, и его за собой потяну. Пусть с хорошими ребятами общается, в школе пусть хорошо учится. А меня пусть забудет.

— Ладно, поговорили, — вовкин отец шумно встал, — А я ведь тебя, как сына своего стал воспринимать. А ты как был сученком, так им и остался.

Не прощаясь и недовольно сопя, он вышел из квартиры и демонстративно хлопнул дверью. Ну, нафига мне эти адреналиновые ралли. Вернулся на кухню и заел огорчения вкусностями. Деньги запрятал в серванте под бельем.

Вскоре дверь осторожно тренькнула. Вернулся что ли? Нервы мои малолетние не до конца дотрахал. Открываю ее, Вовка! Стоит это чудо пернатое и жалобно на меня смотрит. Даю пройти и жду, что скажет. Тот попереминался на ногах и вдруг выдает:

— Чика, то есть Паша… Можно я тебе полы помою?

— В смысле… — говорю с отвалившейся челюстью.

— Или что-нибудь другое для тебя сделаю. Только скажи.

Интересный заход. Думаю, что он эту домашнюю заготовку долго придумывал.

— Рабство отменили при царе Александре втором, если мне не изменяет память. А то бы, конечно, было бы классно иметь прислугу.

Все-таки отшутился малость, но малец не понял юмора.

— Чика, может быть, простишь меня? — заканючил он.

Блин, как же хорошо, что он побить себя не просит. И вообще, парень — настоящий друг. Больше не могу и не хочу его мучить даже ради его собственного блага. Честно ему во всем сейчас признаюсь. А дальше как карты лягут. Протягиваю ему руку и говорю:

— Мир?

Я прямо физически искупался в потоке искренней радости, хлынувшей на меня. Теперь требовалось объяснить то, что в терминах материализма не поддавалось объяснению:

— Мне нужно с тобой переговорить об одном деле, касающемся меня. Только обещай, что никому не расскажешь, даже отцу. И ничего сам не будешь делать. Лучше поклянись.

Вовка с готовностью исполнил мою просьбу.

— Ты, Вов, веришь в Бога, в ангелов и чертей всевозможных? — спрашиваю его с глупой ухмылкой.

— Бога нет! — быстро отвечает мне друг.

— Бог есть, только его называют иначе — «тот, кто ушел».

Смотрит на меня недоумевающе. А мне как-то не в жилу вести теологические споры с зазомбированными атеистической пропагандой малолетками. Решил зайти с другого конца:

— Короче, не буду тебе ничего объяснять. Просто скажу, что со мной на днях будет покончено. Поэтому я пытался с тобой рассориться, чтобы ты не пострадал. Конечно битье моей морды не айс, но на такую мелочь обидеться могут только самые маленькие дети. Если ты меня ценишь, как друга, то прими эту новость спокойно. Ничего тут не поделаешь.

Вовка смотрел на меня со смесью страха и сострадания, как обычно смотрят на душевнобольного. Блин, как мне раньше не пришла в голову такая замечательная идея. Идиот я, правду-матку решил тут резать со страшной силой. Сейчас я сделаю так, что бедный пацан сам будет шарахаться от меня, как от прокаженного. Только бы не переиграть, а то на самом деле вызовет санитаров со смирительными рубашками.

— Вовка, помнишь, я тебе говорил, что во мне черт сидит? — с загадочной мордой сообщаю ему.

— Не черт, а дьявол, — поправил меня друг.