— Это ваш паспорт?

— Да, сэр. Могу только выразить самое искреннее сожаление, что вовремя не заметил просроченную дату и не предпринял должных мер по ее продлению, сэр.

— И тем самым накликали на себя множество проблем.

— Да, сэр, я конечно же все понимаю, но… но позвольте мне, пожалуйста, все вам объяснить. Дело в том, что меня попросили перегнать эту машину в Стамбул только в понедельник вечером, а выехал из Афин я уже во вторник, то есть не далее как вчера рано утром. Причем в такой спешке, что просто-напросто не успел или, может даже, каюсь, забыл проверить свои документы.

Он снова опустил глаза на мои документы:

— Кстати, здесь написано, что вы занимаетесь журналистикой, а таможенному инспектору вы назвались шофером. Как это прикажете понимать?

Ничего себе вопросик! Это могло означать только одно — такой зануда будет копать до самого конца. У меня сердце ушло в пятки.

— Видите ли, сэр, я только временно выполняю функцию шофера. Конечно же я был и остаюсь самым настоящим журналистом, но жить и кормить семью как-то надо, а с нашей профессией, сами понимаете, сэр, это далеко не так легко…

— Значит, сейчас вы шофер и, значит, в ваших документах имеется еще одна существенная неточность, так?

И что теперь прикажете ему отвечать? Соглашаться — рыть самому себе яму; возражать — навлекать на себя его праведный гнев… Ладно, попробуем поиграть в его игру.

— Превратности судьбы, сэр. Понимаете, там, в Афинах, у меня собственный автомобиль, на котором я время от времени подрабатываю извозом пассажиров, сэр.

Слегка нахмурившись, он снова перелистал мои дорожные документы.

— Здесь написано, что эта машина принадлежит некоей Элизабет Липп. Она что, ваш работодатель?

— Временно, сэр.

— И где она сейчас?

— Полагаю, где-нибудь в Стамбуле, сэр.

— Вы что, не знаете?

— Меня нанимал ее доверенный агент, сэр… Сказал, что надо доставить ее «линкольн» в Стамбул, куда она прибудет морем, так как не любит долгой езды на машине.

После моих слов последовала довольно долгая и неприятная пауза. Он снова внимательнейшим образом просмотрел мой паспорт и дорожные документы, затем резко вскинул на меня глаза:

— Кто эта женщина по национальности?

— Не знаю, сэр.

— Сколько ей лет? Как она выглядит? Что за человек?

— Я никогда ее не видел, сэр. Все дела имел только с ее агентом. Больше ни с кем…

— Значит, она едет из Афин в Стамбул пароходом, что занимает двадцать четыре часа, а машину отправляет проделать путь в тысячу четыреста километров по горным дорогам. Но если ей нужна машина в Стамбуле, так почему бы тогда не перевезти ее с собой на пароходе? Так ведь и проще, и дешевле, разве нет?

Что-что, а уж это мне было более чем понятно. Я и сам думал об этом. Но сейчас оставалось лишь пожать плечами.

— Сэр, поймите, мне заплатили за то, чтобы я перегнал машину из Афин в Стамбул. Не более того. Причем заплатили очень хорошо. А до планов и причуд этой, похоже, весьма экзотической дамы мне, поверьте, нет никакого дела.

Он еще раз внимательно на меня посмотрел, достал из ящика стола чистый лист бумаги, что-то на нем написал и передал стоявшему рядом таможенному инспектору. Тот пробежал по нему глазами, молча кивнул и быстро вышел из комнаты. Когда за ним со стуком закрылась дверь, начальник снова повернулся ко мне:

— Итак, вы утверждаете, что о владелице этой машины ровным счетом ничего не знаете. Хорошо. Тогда расскажите мне о ее доверенном агенте. Он что, из какого-нибудь туристического бюро?

— Нет, сэр, он американец, близкий друг отца фрейлейн Липп. Во всяком случае, так он мне сказал.

— Как его имя? Где он сейчас находится?

Я как можно подробнее рассказал ему все, что мне было известно о мистере Вальтере Харпере и характере наших с ним взаимоотношений. Исключая, само собой разумеется, тот досадный эпизод в отеле с его дорожными чеками…

Офицер молча меня выслушал, время от времени кивая. Однако к тому времени, как я закончил повествование, его манеры почему-то заметно изменились — отношение ко мне, как ни странно, стало чуть ли не доброжелательным. По крайней мере, внешне.

— Скажите, а раньше вам когда-нибудь уже доводилось ездить этим маршрутом? — неожиданно поинтересовался он.

— Несколько раз, сэр.

— С туристами?

— Да, сэр.

— А одному, без туристов?

— Нет, сэр. По дороге в Стамбул им всем, как правило, хочется посмотреть Олимп, Салоники…

— Послушайте, а вам, случайно, не показалось предложение мистера Харпера… ну, скажем, несколько странным?

Убаюканный его ласковым, почти дружеским тоном, я даже позволил себе слегка улыбнуться.

— Monsieur le commandant,[1] лично мне это показалось настолько странным, что, полагаю, для этого могли быть только две возможные причины. Первая: мистер Харпер так горел желанием произвести хорошее впечатление на своего старинного друга и ценного делового партнера, так хотел доставить ему приятный сюрприз, что даже не счел нужным ни с кем посоветоваться, прежде чем принимать конкретное решение.

— А вторая?

— Вторая заключалась в том, что, поскольку при перевозке морем на пароходах не упакованные в специальные грузовые контейнеры автомашины должны сопровождаться владельцем или доверенным лицом в качестве пассажира, мистер Харпер не хотел присутствовать там лично, когда машину будут досматривать на таможне. Скорее всего, боялся, что в машине обнаружат то, чего там совсем не должно быть.

— Так, понятно. — Он слегка улыбнулся. — А у вас таких страхов, значит, не было?

Мы с каждой минутой, похоже, становились все ближе и ближе друг другу.

— Господин комендант, — сказал я. — Может, я человек и рассеянный, но совсем не дурак. Сразу же после выезда из Афин я остановился, съехал с дороги в кусты и тщательнейшим образом обыскал всю машину. Причем смотрел и в багажнике, и под колпаками колес, и под днищем… В общем, практически везде, где мог.

Раздался негромкий стук в дверь. В комнату снова вошел таможенный инспектор, молча положил перед комендантом листок бумаги. Тот быстро пробежал его глазами, и лицо его заметно помрачнело. Он постучал пальцами по столу, затем повернулся ко мне:

— Кажется, вы говорили, что осмотрели в машине практически все, так ведь?

— Да, сэр. Практически все. Конечно, все, что было можно в тех условиях. Без эстакады, гаража…

— А внутри дверей вы смотрели?

— Внутри дверей? Нет, сэр. Они же наглухо запечатаны. Я ведь мог повредить…

Комендант быстро что-то сказал по-турецки. Охранник вдруг крепко схватил меня за шею, больно ее сжал, а свободной рукой прощупал все мои карманы. Затем с силой швырнул меня на ближайший стул.

Я тупо, ничего не понимая, смотрел на коменданта.

— Внутри дверей вашей машины обнаружены, — он перевел глаза на листок бумаги, только что принесенный ему таможенным инспектором, — двенадцать гранат со слезоточивым газом, двенадцать боевых гранат, двенадцать дымовых шашек, шесть газовых респираторов, шесть пистолетов марки «Парабеллум» и сто двадцать боевых девятимиллиметровых патронов к ним. — Он положил бумагу на стол и резко встал. — Вы арестованы… Охрана, наденьте на него наручники и уведите.

Поскольку специальной камеры для содержания арестованных нарушителей на пограничном посту, естественно, не было, меня временно — пока комендант докладывал наверх о моем задержании и ждал дальнейших указаний — заперли в туалет и поставили рядом охранника. Туалет находился по соседству с кабинетом начальника, и через тонкие стенки мне было прекрасно слышно, что в нем происходит: за последние двадцать минут телефон там прозвенел четыре раза, и с каждым новым звонком голос господина коменданта становился все более и более почтительным.

Интересно, хорошо это для меня или плохо? Впрочем, поведение полицейских, особенно больших начальников, практически всегда непредсказуемо. В любой стране. Иногда большие начальники относятся к достаточно разумным объяснениям того или иного нарушения куда более снисходительно, чем надменные или часто просто садистски настроенные низшие чины, которые чаще всего предпочитают отыгрываться на жертве по полной программе. Хотя, с другой стороны, у больших начальников куда больше возможностей злоупотреблять своим высоким положением и порой, даже если весь вопрос заключался в самой обычной взятке, в силу тех или иных причин (или дурного настроения) тут же сделать из мухи слона… Но, признаюсь, меня значительно больше волновали, как со мной здесь будут обращаться в «физическом» смысле. Конечно же любой полицейский чин — не важно, большой или маленький — во всех случаях жизни считает свои поступки абсолютно «правильными и не выходящими за рамки его законных полномочий». Однако, как показывает мой личный опыт (хотя за всю мою жизнь меня арестовывали всего десять или двенадцать раз, не больше), в их представлении понятие «правильный и не выходящий за рамки законных полномочий» может означать практически все, что угодно, — от сигарет и горячей пищи, приносимых задержанному из ближайшего ресторана, до приковывания наручниками к стене камеры и сильнейшего удара коленкой в пах. Последнее, чаще всего если арестованному вдруг придет в голову пожаловаться… Что касается меня, то мое личное общение с турецкой полицией до сих пор было крайне для меня неудобным и нередко просто унизительным, однако тогда все мои столкновения с ними носили в основном, так сказать, «более-менее технический характер». Теперь же все было намного серьезнее: мне будет предъявлено обвинение в «попытке незаконного ввоза в Республику Турцию боевого оружия, взрывчатых веществ и прочих запрещенных предметов». На выяснение моей абсолютной непричастности ко всему этому наверняка уйдет масса времени, в течение которого со мной может случиться все, что угодно…