Улица вывела нас к кольцу, огибавшему большой ухоженый сквер.

Сюда же лучами выходили еще несколько улочек.

Продолжали подъезжать все новые машины. Из них с шумом высаживались гости, прибывшие на торжества.

По периметру сквера тянулись ограды особенно богатых вилл.

Из распахнутых ворот одной из них докатывался шум многолюдного празднества. Переливалась всеми цветами иллюминация, доносились звуки оркестра, гул голосов и взрывы смеха. Все это можно было разглядеть за зеленью сквера — по другую его сторону. Впрочем, как и охрану на въезде в усадьбу.

Рядом с воротами, по синим всполохам мигалки, угадывалась машина полиции.

Гиль притормозил перед выездом на кольцо.

— Перейдите через дорогу и постарайтесь не мозолить глаза. Посмотрим, можно ли вас туда как-нибудь провезти.

Я быстро пересек улицу и, сделав вид, что ищу кого-то по табличкам на оградах, стал краем глаза следить за происходившим по другую сторону сквера.

Автомобиль Гиля стал около машины с мигалкой, метрах в двадцати от ворот. Рядом с ним с светящимся жезлом в руках торчал полицейский. Он тщательно изучал какие-то бумаги, протянутые Гилем. Потом вернул их и качнул жезлом в сторону ворот. Гиль подъехал к воротам. И тут он был вторично остановлен — уже другой службой. Я видел, как Гиль вышел из машины и открыл перед охранником багажник. Тот заглянул в него, потом в салон машины. Махнул рукой в сторону въезда.

Гиль, который оживленно перекидывался с ним репликами, вдруг хлопнул себя по лбу и сокрушенно что-то сказал. Охранник понимающе кивнул. Машина откатилась от ворот и поехала по кольцу в мою сторону.

На ходу я вскочил в нее.

Гиль молчал. Лицо его было мрачным.

Машина мчалась темными зелеными проездами в сторону сверкающих многоэтажных домов.

Сверху опять закружили разноцветные листовки и этикетки...

Из бокового проезда бесшумно выкатил тяжелый грузовик с погашенными фарами и замер посреди перекрестка. Я охнул и ухватился за сиденье. Гиль подался вперед, вцепившись в руль.

Почти не снижая скорости, мы влетели на тротуар по одному из наклонных въездов к приусадебным гаражам. Бок машины подбросило кверху, и какое-то мгновенье она неслась, накренившись, на двух колесах. Мы пронеслись впритирку к грузовику, и Гиль круто вывернул руль. Визжа протекторами, автомобиль обогнул смертельную преграду и снова оказался на дороге.

Через сотню метров, промчавшись, через несколько перекрестков, мы оказались в торговых кварталах.

— Ну, вот и еще работнички фирмы "Эдем",— процедил Гиль сквозь зубы.— Эти ребята имеют, видимо, более четкие инструкции.

Он кинул взгляд в зеркало заднего обзора и сбросил скорость.

— Где же они сели на хвост?— бормотал он.— Значит, кто-то еще торчал под вашим домом...

Петляя по узким улочкам и темным дворам запертых на ночь магазинов, мы миновали мрачные, одному Гилю ведомые, замусоренные проезды и выкатили в путаницу прибрежных улочек. Через несколько минут перед нами замаячили мачты яхт-клуба.

Машина остановилась в неосвещенном переулке, не выезжая на набережную.

Гиль откинулся на сиденье и сквозь прикрытые веки смотрел на покачивающиеся впереди верхушки мачт.

Наступило тягостное молчание. Тихо урчал двигатель. Издалека, от волнорезов, доносился шум волн.

— А знаете, Рон,— проговорил Гиль,— я, пожалуй в нокдауне... И для меня это не очень привычное состояние.

Он задумчиво протянул руку к радиотелефону и нажал несколько кнопок. Поколебавшись, вернул телефон на место.

— Даже связаться со стариком Кольбергом, чтобы вытянуть его с виллы, сейчас рискованно. Думаю, люди Мора сидят на всех каналах связи... Но и оставаться в этой машине теперь опасно, да, пожалуй, и бесполезно... Среди во-он тех посудин болтается яхта Кольбергов. Пока что переберемся туда.

— У вас есть доступ?

— Яхты, Рон, — это еще одно из моих увлечений. И по уже известной вам причине эта белоснежная красавица нередко находится именно под моей опекой во время морских прогулок. В богатых домах, знаете, не любят расширять круг "допущенных". Так что для меня-то как раз вход на нее свободный.

Мы бегом спустились к ржавым воротам яхт-клуба.

Гиль приветственно махнул рукой охраннику, выглянувшему из будки. Калитка открылась и тут же захлопнулась за нами.

Мы быстро шли по проходу между швартовыми тумбами. С двух сторон мерно покачивались разнокалиберные суда и суденышки — от корабельных шлюпок до роскошных прогулочных яхт.

Гиль уверенно шел впереди, держа курс на белоснежное легкое судно, на корме которого латунно поблескивало имя "Наяда".

Он взбежал по сходням на палубу... И неожиданно замер, сделав мне знак остановиться.

Я проследил за его взглядом.

В иллюминаторах "Наяды" горел свет.

Гиль осторожно запустил руку в отворот своей куртки. Тускло блеснула сталь пистолета. Долетел еле слышный щелчок предохранителя.

Бесшумно ступая по палубе, мы обогнули аккуратно сложенные у борта бухты канатов. Я остался в тени мостика, прижавшись спиной к надстойке, а Гиль так же бесшумно двинулся дальше, осторожно обследуя палубу. Через минуту, вынырнув из-за темнеющей на носу массивной туши кабестана, он вновь оказался около меня. Палуба была пуста.

Иллюминатор двери в каюту, был занавешен изнутри.

Гиль, держа наготове оружие, настороженно вглядывался в узкую щель между занавеской и краем иллюминатора.

Теперь, стоя рядом с дверью, мы услышали в тишине, странные звуки доносившиеся изнутри. Мне показалось, что кто-то тянул на одной ноте заунывную песню.

Разглядеть что-либо внутри Гилю не удалось, но монотонные эти звуки заставили его лицо удивленно вытянуться. Он отвел руку с пистолетом за спину и осторожно приоткрыл дверь.

Теперь явственно доносились чьи-то всхлипывания.

Внизу у иллюминатора, уронив голову на руки, сидела за столиком молодая женщина. Плечи ее вздрагивали от приглушенных рыданий. И очень странно в этот момент выглядело в пустоте каюты черное вечернее платье и поблескивающие в неярком свете драгоценности на ее полуобнаженных плечах.

Услышав скрип двери и наши шаги по лестнице, она испуганно вскочила.

И я сразу же узнал по давешней фотографии в газете дочь Кольберга.

Глаза ее были красными от слез.

— Яэль?— растерянно произнес Гиль, незаметно пряча оружие.

— Я убежала!— резко сказала Яэль и отвернулась к иллюминатору.— Не могу там находиться!.. Слышать этот смех, эти разговоры... Все время видеть перед собой это улыбающееся чудовище и знать, что отец... что мы...

Голос ее сорвался. Она разрыдалась и уткнулась в плечо Гиля.

Я видел, с какой осторожностью Гиль поддерживает ее, и присвистнул про себя: " Да он любит ее!.. Ну, дела! Полюбил пастух царевну..."

Рыдания стихли. Яэль сердито отдернула голову и опустилась в кресло.

— Где вы были раньше?!— воскликнула она, глядя на меня исподлобья.— Ты ведь все можешь, Гиль! Почему ты раньше его не нашел?!.

Она сидела, покусывая кулачок, потом тихо сказала:

— Я туда не вернусь!.. Не хочу... Не могу... Только вот отец... Яэль закрыла лицо ладонями.

Я стоял, прислонившись к переборке и глядел в иллюминатор, понимая, что мое участие в этой ситуации неуместно.

За стеклом иллюминатора покачивались другие суда. На некоторых шла своя круглосуточная жизнь. В морской воде, утихомиренной волнорезами, отражались огни отелей на берегу.

Потом мой взляд скользнул вверх. Я стал наблюдать, как к рекламному дирижаблю неторопливо взбирается по светящейся паутине светлячок, рассеивая свою очередную порцию рекламы. Я вспомнил бумажные фирменные бутылочки, осыпавшие нас с Гилем на подъезде к усадьбе Кольбергов.

И тут...

Я уцепился за некую мысль. И содрогнулся, уловив ее смысл. Потом увидел темное от отчаяния лицо Яэль, мрачно курившего Гиля. Сбросил оцепенение.

— Скажите, Яэль, правильно ли я заметил, что вон тот воздушный шарик привязан как раз над вашей виллой?