Гермиона зажала рот рукой, стараясь сдержать внутри рвущуюся наружу горечь. Она копилась где-то в горле, грозясь вылиться слезами… Гриффиндорка вспомнила то утро, когда услышала от Драко заветные слова. Пусть он произнес их неосознанно, совершенно не для ее ушей, но… Но ведь он произнес их! Затем в памяти всплыл и тот день, когда он вновь ударил ее, перед самым балом… Смогла бы она отдать Джинни флакончик, если бы боль в щеке не напоминала ей, кто она на самом деле?

Рабыня. Гриффиндорка успокаивала себя тем, что если сегодня не умрут Пожиратели, то завтра умрут их рабыни, замученные, забитые плетьми. Грязнокровка открыла глаза, жадно глядя вдаль. К своему изумлению, она заметила, что по залитой солнцем дорожке шагает юноша. Гермиона приподнялась на мысочках, стараясь лучше разглядеть, кто решился наведаться в гости. Однако она уже знала ответ…

Теодор Нотт шагал быстро, высоко задрав голову. На его лице сияла обворожительная, полная радости улыбка, что грозила вызвать обморок у Джеки. Юноша держал руку на бедре, ближе к карману, в котором лежала его палочка. Он готовился применить оружие, лишь завидев слуг Драко. Домовой эльф, что не хотел открывать ворота, уже был оглушен заклятьем, потому Тео знал, что сможет справиться и с остальными эльфами, не мучаясь чувством вины.

Тео думал о том, как обрадуется Гермиона, как счастлива она, должно быть, сейчас, понимая, что от свободы ее отделяют лишь несколько часов… Эвелин выполнит задуманное. Бомба заложена прямо под столом, за которым обычно и собираются Пожиратели. Они даже не успеют понять, что их убило…

Больше всего Нотта радовала мысль о том, что Малфой умрет, заваленный камнями. Теодор ненавидел всех чистокровных, всех Пожирателей, но Драко он ненавидел сильнее всего. Каждая клеточка его тела желала ненавистному слизеринцу самой страшной участи. Тео понимал, что он не может больше глядеть на то, как крепнет положение Малфоя в обществе, как слизеринец поднимается по карьерной лестнице все выше и выше. «Он не заслуживал всего этого», – думал темноволосый юноша, оглядывая бескрайний сад.

Улыбка соскользнула с лица Теодора, оставив за собой лишь тонкую ниточку плотно сжатых губ. «Прекрасный дом, множество слуг, красавица-рабыня… Он не заслужил…», – с горечью думал слизеринец. Нотт приблизился к аллее перед домом, остановился, чтобы оглядеть поместье с ног до головы. Павлины подняли головы, любопытно разглядывая гостя. Что-то шевельнулось в окне, привлекая внимание Нотта, и он чуть прикрыл рукой глаза, стараясь спрятаться от палящего солнца. Однако, его бесцеремонно прервали шаги, послышавшиеся где-то впереди.

– Что вы тут делаете, мистер Нотт? – спросил зеленокожий домовик, выбегая на залитую солнцем аллею.

Тео ничего не ответил. Он лениво, нехотя повернулся к слуге и смерил его надменным, злобным взглядом. Домовые эльфы до безумного преданы своим хозяевам. Даже будь те самыми кровавыми тиранами или отчаянными злодеями, домовики всегда встанут на сторону хозяев… Слизеринец никогда не питал ненависти к эльфам, но их слепая преданность заставляла Тео ненавидеть знатные дома еще сильнее, ведь те навязывают собственные взгляды на жизнь невинным тварям, не способным к мышлению…

Нотт в мгновенье ока схватил палочку, лежавшую в кармане, и, выкрикнув оглушающее заклятье, отправил домовика в мир сновидений. Подняв глаза вверх, чтобы получше разглядеть силуэт в окне, Тео понял, что упустил загадочный образ… Теперь там пусто и лишь не задернутая штора свидетельствует о чьем-то недавнем присутствии. Тео усмехнулся, не скрывая собственной радости. Все внутри тщеславного юноши ликовало, предвкушая легкую победу и сладость, что таится за ней.

У Гермионы перехватило дыхание. Она зажала рот рукой, стараясь сдержаться. Должно быть… Если Тео пришел, то все кончено. Драко, наверняка, давно покоится под грудой камней, а его серые глаза закрылись навсегда… «Ты больше не рабыня, Гермиона. Почему же ты не рада свободе?» – спросило подсознание, словно издеваясь над ней. Жаль, что у гриффиндорки не было ответа на столь сложный вопрос. Она получила то, чего так страстно хотела, но лишилась… Лишилась Драко. Своего мучителя, своего хозяина, своей любви…

Любовь? Странно, правда? Как легко самая сильная ненависть, может породить любовь. Хрупкую, словно цветок, слепленный из тонкого цветного стекла. Зачем наше сердце устроено так, что не может отличить столь разные чувства? Гермиона вдруг почувствовала себя ужасно грязной. «Только падшим женщинам нравится, когда с ними обращаются, точно с рабынями», – подумала она, делая глубокий вдох. «Он мертв, Гермиона. Забудь! Забудь! Забудь!» – приказала себе гриффиндорка.

В кабинете Малфоя не было зеркал, потому девушка повернулась к шкафу с книгами. Стеклянная поверхность дверцы показала ей жалкую, бледную девушку с покрасневшими от слез глазами. Холодные пальчики больно обожгли щеку, стирая катящиеся по ней слезы. Грязнокровка постаралась выдавить из себя полную ликования улыбку, репетируя ее перед появлением Теодора.

Кожу девушки теперь покрывал легкий загар. Драко позволил ей выходить на улицу, и грязнокровка приобрела его, нежась в лучах солнца. Жаль, что лету пришел конец и вскоре кожа Гермионы вновь станет болезненно-бледной. Гриффиндорка знала, что впереди ее ждет тяжелый путь, полный испытаний и лишений. Возможно, приход к правильному, прежнему укладу займет много времени, но он наступит! Наступит! Пусть и не во времена Гермионы, нет… Может быть, с помощью труда будущих поколений магическая Англия вернется к прежней довоенной жизни…

Взгляд девушки скользнул внутрь полки, закрытой на ключ, сквозь свое отражение. Одна старая, потрепанная временем книга привлекла внимание Гермионы. «Сказки барда Бидля» – гласила золотая надпись на ее корешке. Губы затряслись от новой порции боли, прокатившейся по телу.

– Прости, Драко, прости… Но ты бы поступил также, если бы только встал на мое место, – прошептала Гермиона, разворачиваясь к двери.

«Все, кто любят тебя, все, кого любишь ты, страдают, умирают, уходят… Ты не должна больше открывать сердца», – предупредила себя девушка. Гермиона решила, что должна всецело посвятить себя борьбе за свободу грязнокровок, за искоренение неравенства. Гриффиндорка отворила дверь и прошла по длинному, казалось бы, бесконечному коридору. Холодок пробежал по коже Гермионы, когда та увидела перед собой обездвиженного домовика. Ноги отказывались идти дальше…

«Он просто оглушен. Пройдет пара часов, и эльф очнется», – заверила себя девушка, переступая через холодное тело. Каждый шаг давался ей нелегко. Ноги дрожали под тяжестью страха пред новой жизнью. Гермиона так давно не была свободна, что сейчас подобная перспектива пугала ее все сильнее и сильнее… Теодор ждет в конце пути, наверняка, готовит поздравления с победой.

Странно, но Гермиона не чувствовала себя победительницей. Чувство вины жгло нутро, а походка ее походила на походку ободранной кошки. Кровь стучала в висках, отвлекая, заставляя взгляд блуждать по пространству, не замечая ничего вокруг. Гриффиндорка спустилась по лестнице, ведущей к главному входу в поместье. Холодок вновь пробежал по телу, когда пред взором предстал он…

Теодор, окруженный телами домовых эльфов, стоял, полный гордости. Ему плевать на чужие жизни, плевать, что для этих существ мир рухнул тогда, когда последний их хозяин погиб под холодными завалами. Нотт не желал даже думать о том, что путь, который он избрал – неправильный и бесчеловечный. Слизеринцу совершенно плевать на тысячи искалеченных судеб, на то, что большинство Пожирателей, пришедших на собрание – чьи-то дети, чьи-то отцы, что лишь пытались выжить в новом мире, подстроиться под нового правителя, как подстроился он сам…

Джеки стояла рядом с юношей, забрасывая его вопросами. «Почему ей наплевать на оглушенных эльфов?» – спросила себя Гермиона. В зеленых глазах Джеки светилось счастье. Лишь от близости к своему «спасителю». Теодор уже успел объяснить ей, что времена порабощения кончены. Ошейник ее оказался разрезан. Черный ремешок валялся на холодном мраморном полу…