Целый день смотреть на мертвый город сквозь пелену головной боли было выше моих сил. Пусть другие офицеры борются с апатией и безнадежностью, сквозящей в глазах окружающих. Нужно решать вопросы с поиском продовольствия и питьевой воды? Естественно. Чистки колодцев? Само собой. Готовить временные бараки и распределять обязанности? Безусловно. Только мне все это вдруг стало совершенно по барабану. Потому что хватит.

Мне нужна пауза, и плевать, что вокруг война и плохо всем. Неважно. В этом бесконечном море подступающей тоски я должен найти берег, где еще осталась надежда. Мне никто ее не подарит, не принесет, не покажет — мне придется искать ее самому. Но как это сделать, если нервы уже на пределе, если психика уже звенит от перегрузок? И поэтому я вышел из так и не состоявшегося запоя только для того, чтобы бросить все и «взять отпуск». И в этот раз никто не сказал мне «нет»…

Отпуск всегда начинается с составления планов. Куда поехать, что посетить, где отдохнуть. Что купить, отремонтировать или продать. Отпуск — время, когда мы ставим перед собой особые цели. И мой отпуск здесь не стал исключением. Передо мной стояли, как минимум, две насущные задачи. Первая и наиболее срочная — научиться не замечать, что творится вокруг. Горе и страдания, лишения и тяготы чужих людей. Научиться ходить по городу так, словно недавно оглох и ослеп. Потому что иначе не хватит сил, и так не вовремя вернувшееся сострадание добьет меня раньше врагов. А оно мне надо?

Вторая задача была намного проще и привычнее — высвободившееся время пришлось отдать обучению. Мне здесь жить, а значит, пора открывать все заново, я и так слишком долго шел к этому простому выводу. Потому что мир вокруг — чужой, неприветливый, но он единственный, и другого уже не будет никогда. Потому что «оставаться в живых» и «знать» на войне слишком часто становятся синонимами.

Я выторговал жизнь для негодяя и убийцы, ценность которого была сомнительна, но он знал Роркский и местную географию. А я не знал ни того, ни другого…

— Ну что, Тониар, добрый вечер, — я — не Глыба, пугать людей вежливым обращением не умею, не стремлюсь, да и не нужен мне был страх этого охотника. Что мне до его страха?

— Ночь уже, — буркнул Тони, скосив взгляд в маленькое сквозное окошко на улицу.

— Будем считать, что ты так здороваешься. Ты знаешь, кто я? — это было не так важно, но начинать все равно с чего-то надо.

Тониар сидел на земляном полу, прижавшись спиной к холодной каменной стене крохотного подвала, и заметно мерз.

— Не знаю. Говорят, что в тебя призрак талли вселился. А еще слышал, что папа у тебя Высший. Что ты сам Высший, только в тело человека заключенный. За дерзость Владыке. Много чего несут, только не поймешь, где чушь, где правда.

Похоже, отмалчиваться переводчик не пытался, пусть и говорил хмуро, выплевывая слова сквозь заметно стучащие зубы.

— Допустим. Холодно сидеть?

Он хотел ответить что-то резкое, но взглянул на свои закутанные в тряпки пальцы и передумал.

— Холодно, — тихо признал Тони. И зыркнул на меня исподлобья.

— Я могу приказать, тебя переведут наверх, в комнату, где тепло и сухо. По крайней мере, пока ты будешь говорить со мной — будешь греться. И есть. Но будет одно условие, Тони. Знаешь, какое?

Тони нахмурился еще сильнее, но отвечать не стал.

— Это был вопрос, — простая констатация факта, ничего более. Произнесенное равнодушным тоном утверждение.

Я встал и повернулся к пленнику спиной, направляясь к выходу.

— Не знаю, — неожиданно ответил охотник.

— Условие одно — отвечать на вопросы. Сразу. Без пауз. Честно. Откровенно и без утайки, — я произнес, подойдя к двери. — Только поздно, Тони. Теперь у тебя будут целые сутки на то, чтобы подумать…

Я зашел к нему на следующее утро, едва солнце разогнало темноту, не став дожидаться окончания обещанных суток. Странно, в прежнем мире мне нравилось спать по утрам, здесь же — как отрезало, и ладно бы засыпал рано.

— Добрый день, — я не смог добавить приязни в голос, поэтому приветствие прозвучало казенно и офисно. С другой стороны, не на брудершафт же мне пить с этим убивцем? Ведь, по сути — он мразь, живущая лишь благодаря моей блажи.

— Добрый, — голос пленника за ночь заметно охрип, Тони сжался в своем углу, стараясь сохранить хоть крохи тепла. Легкие штаны и длинная холщовая рубаха, что ему оставили из одежды, не слишком хорошо защищали от холода. Похоже, горячей еды ему тоже не обещали.

— Ты знаешь, почему ты все еще жив?

— Потому, что ты настоял… Я ж не глухой.

Я прислонился к толстой двери, проходить внутрь стылого и полутемного подвала желания не возникало.

— Это хорошо. У тебя была целая ночь для того, чтобы подумать. Ночь прошла, и теперь я хочу услышать ответ, Тони.

Он ответил не раздумывая:

— Да.

— Что, «да»?

— Я отвечу на твои вопросы.

— Ваши. Ты ответишь на «Ваши» вопросы. Только одних вопросов мне уже мало. Ты будешь учить меня языку Рорка, охотник.

— Но я сам его плохо знаю… — с непонятной интонацией бросил Тони, складывалось ощущение, что учить ему уж точно не хотелось.

Ну и ладно, насильно мил не будешь. Логор в таком случае ломал пальцы и, надо признать, добивался своего, но я не Глыба. Боль — не единственный способ, а чаще всего, и не самый подходящий.

— Жаль. Я зайду вечером, может, к тому времени ты узнаешь его лучше.

Мне было все равно, ну, почти. Он жив благодаря мне и умрет, если окажется бесполезен — он заслужил. Я это знал. И он это знал. Ему просто нужно было время на то, чтобы решить. А мне к этому моменту уже незачем и некуда было торопиться…

Обычный охотник из богом забытого места оказался более гибким, чем я, а может, просто менее стойким. По крайней мере, ему хватило всего двух дней, чтобы согласиться со всем, перестать перечить и задавать ненужные вопросы. Он сидел напротив, укутавшись в шерстяное одеяло, потягивая горячий настой и ловя косые взгляды часовых — в маленьких городках сплетни разносятся быстро, и кто он такой, знали уже все. Набить желудок я ему не дал — сначала работа, а точнее, учеба. Забавное, видимо, было зрелище — два хмыря с перебинтованными руками сидят друг против друга и при свете чадящего факела бормочут бессмысленные звуки. Язык врага поддавался со скрипом, но лиха беда начало.

Мне были безразличны предлоги и артикли, спряжения и склонения, да и не провинциальному работорговцу мне рассказывать такие премудрости, но запас слов, которые я худо-бедно смог бы опознать в разговоре, постепенно пополнялся. «Враг», «человек», «Рорка», «убить», «связать», «освободить», «уйти», «пленник», «раб», «цена», «оружие», «лошадь» — легко подбирать слова, когда точно знаешь, зачем они тебе нужны. Так проходило каждое утро.

Мне также нужно было научиться читать и писать — и я мучил вечерами и без того падающего от усталости Тона Фога, более-менее сносно понимающего письменность Высших. Пригодится — не пригодится — заранее не угадаешь, но чувствовать себя неучем было выше моих сил.

Дни же я тратил на занятия магией, помочь в изучении которой мне было некому. А значит, сам. Как обычно, сам, потому что выбора нет. Чародей я, в конце концов, или так, их ботинок шнурователь?

Что делать, когда знания в мире есть, а доступа к ним — нет? Когда ты чувствуешь — вот оно рядом, в руки просится, на понимание надеется, а нет ни рук, ни понимания? Когда этим знанием кто-то пользуется, с кем-то делится, но тебе приходится только смотреть на все со стороны?

Искать.

Как искать, когда зацепиться не за что? Когда стоишь в темной комнате и пытаешься найти даже не черную кошку, а черную мышь?

Думать. И еще раз думать.

Как думать, если нет данных? Совсем. Никаких. Когда не у кого спросить, и некому подсказать, в том ли ты направлении двигаешься? Шагаешь вперед или пятишься назад? И двигаешься ли ты вообще?