Серая дорога, уложенная огромными, грубо отесанными каменными плитами, уходила в небо. Прямая, как стрела, и суровая, как воин, что стоял у ее начала. Дорога к Путевой Скале. Дорога, в конце которой открывается путь в бездну.

Где-то там, наверху, мрачный каменный утес обрывается и стеной падает в кипящее далеко внизу море. Где-то там, под ногами, волны бушуют и разбиваются пеной о подножие рвущейся ввысь каменной громады. Здесь — только грубо отесанные плиты, горы по правую руку и солнце, падающее с небосвода за далекий горизонт.

Великий шаргов стоял один. Холодный осенний ветер завывал в ущельях, шептал умирающим листьям редких эдельвейсов, спускался вниз по каменным плитам и разбивался о неподвижную фигуру Рорка. Так воин и ветер вели беседу о Пути и Цели.

Пять вождей уже увели свои кланы в поисках врагов и славы. Клан Заката и Клан Теней, самые сильные, многочисленные и безудержные, ушли на восток, чтобы закончить то, что не смогли закончить их предки, — города Алифи должны быть разрушены. И шарги ушли, чтобы забрать чужие мечты, надежды, жизни. Чтобы разрушить неприступные ранее стены, сжечь многочисленные посевы, втоптать в пыль былое величие. Восток уже содрогнулся от поступи десятков тысяч копыт. И ветер шептал Великому о принесенных жертвах и Пути к славе.

Кланы Песка, Рыси и Черного ветра, хитрые и гибкие, ушли на юго-запад, чтобы встретить основные войска врага, измотать в мелких схватках, заставить увязнуть в боях и не дать возможности вернуться. Потому что там будет решаться судьба юга. И коварные Вожди все дальше заманивают врага, и все обильнее кровавая жатва, которую собирают степные луки и кривые мечи. Да, южные города Алифи еще стоят, еще лелеют надежды, еще живут призраками несостоявшихся побед, но время катастрофы уже близко.

Потому что Клан без имени тоже заждался вкуса побед, запаха крови и вида поверженных врагов. Уже подготовлены позиции, и ловушка готова захлопнуться, навеки истребив саму память о гордых рыцарях света. И ветер пел песню о великой Цели, отбивая такт скрипом камней и шорохом листьев.

Изучающих сущее тоже нет рядом. Они уже надели свои маски и вышли на поле брани. Их сила, их ненависть, их искусство смерти приближают победу. Слишком долго маги врага не знали поражений, слишком много в них стало спеси и слишком мало страха. Трое изучающих сущее, но одно лицо на них всех. Демон Ту смотрит из глазниц великих шаманов и ищет жертвы. И горе тем, кто осмелится заступить ему дорогу.

Трое вестников, его помощников — тоже с отрядами. Они — его глаза и его уши. Его сердце. Его опора. И пока они с кланами, никто не отведет взгляда перед ликом смерти. Потому что пришло время, чтобы взять все. И сила уже ломает силу. И хитрость уже убивает мудрость. Воины пустынь и степей будут стоять на руинах твердынь Севера. Так должно быть!

Мы сидели в шатре Логора и пытались согреться. Двое суток пути по плохой дороге под ливнем и сильным ветром могли доконать кого угодно. Первые сутки мы шли в совершенно жутких условиях, позволяя себе только небольшие получасовые остановки. Без обеда, без ужина, жуя вяленое мясо и сухари всухомятку на переходах и запивая холодным травяным настоем на привалах. Фока расщедрился и стал недрогнувшей рукой обнулять свои запасы лекарственных трав, без этого лихорадка и воспаление легких свалили бы каждого.

Колонна, несмотря на существенное сокращение численности отряда, сильно растянулась. Даже людям идти по бездорожью было бы крайне тяжело, земля превращалась под сапогами в кашу, ноги скользили и разъезжались. Телеги же по дороге проходили с трудом, то одна, то другая то и дело застревали в переполненных водой ямах, и приходилось вытягивать их чуть ли не волоком. Тонкая нитка дороги и такой же тонкий ручеек уставших людей, лошадей, скрипящих телег. Вода плескалась в обуви, текла под одеждой, промокшие насквозь вещи продувал ветер, и жизнь казалась безумством. Откуда в этой местности такие дожди, я понять не мог. Если, конечно, это действительно Дунай, то должна быть полная Чунга Чанга, а не этот кромешный ад. Не удивлюсь, если далеко за нашими спинами разлился от избытка осадков и так не мелкий Аюр.

Где-то там позади замеченный ранее небольшой отряд врага, хотя с таким же успехом это мог быть и авангард отряда побольше. Но, несмотря на это кольчуги, а тем более тяжелые доспехи никто не одевал. Офицеры и не настаивали, все понимали, что лишний груз в таких условиях замедляет весь отряд. Шли до вечера, потом до полной темноты, а потом еще немного. На ночь ставили только половину палаток, поскольку и караулы были удвоены, и в свободные палатки набивалось вдвое больше людей, чем обычно. Это была единственная возможность согреться. Костров не разводили, трудно найти достаточное количество сухих дров в темноте в условиях, когда вода повсюду. Стена воды вокруг и зеркало воды под ногами. Умерших раненых утром оказалось слишком много, их аккуратно уложили вдоль дороги, и это были единственные почести, которые мы могли им воздать.

На вторые сутки перехода сильный ветер все-таки унес основную часть ливневых туч дальше на запад, поэтому дождь стал утихать. Реки воды, льющиеся с небес, сначала превратились в ручьи, потом в ручейки, а потом и вовсе в капли. Но зато эта морось осталась, и казалось, что навечно. Обедом в этот день тоже пренебрегли, но на ночь остановились еще засветло возле очередной рощицы. Для костров пришлось срубить пару стволов да разобрать несколько телег, уплотнив скарб, увы, после последнего боя количество телег превышало наши потребности. Лагерный быт вновь был вменен в мои обязанности — ранение, крайняя усталость и недавние происшествия не помогли получить индульгенции. Поэтому, когда я измотанный и злой вполз в командирский шатер, там уже давно шел разговор.

Увы, на такую важную еще пару дней назад персону, как я, в этот раз никто внимания не обратил. Только солдат, разносивший еду, отвлекся и, молча, нацедил мне кружку чая. Горячий травяной настой глотками счастья скользнул по пищеводу и приятной теплой волной разлился в желудке. Небольшой походный очаг принес крохи тепла. И вот так, потягивая горячее счастье, налитое в жестяную кружку, я пытался вникнуть в суть высокоинтеллектуальной беседы.

— Что ты имеешь в виду? — Меченый грыз жесткое, как мои подошвы, мясо. С удовольствием чавкал, и как ни странно, это не столько раздражало, сколько казалось забавным. Кого он спросил и, главное, о чем, оставалось загадкой.

— Вот хочу я понять, Меченый, — Глыба жевал спокойно, уверенно перетирая мощными челюстями залежалые припасы. — То, что мы сделали — это уже подвиг, о котором стоит рассказывать истории, или это пока так, больше по мелочи?

— Не знаю, командир. Нет, чтобы слагать истории, это вряд ли. Вот я истории знаю, так там — да, подвиги. Можно сравнить, само собой.

— Твои истории, лучник, мы уже по сто раз слушали, умеешь ты сказки придумывать, давай лучше я расскажу, — Варин подался вперед, отложив в сторону кусок снеди. — Наши дела — это чих против настоящего подвига. Подвиги, в любом случае, удел Высших, и про них историй точно много. Но я расскажу ту, которую нам наставник рассказывал. Про Илланиса, принца второй эпохи. Знает кто, нет?