От отряда Логора, стражников и ополченцев, всего нашего разношерстного воинства, принявшего бой в каменных развалинах города, выжило меньше сотни. Кто из них хорошо сражался? Кто из них умело прятался? Нет способа, который бы позволил отделить первых от вторых. Но теперь они вместе стояли вдоль длинной линии костров и смотрели на жаркое пламя.

Жителей города и окрестностей тоже осталось немного. Тех, кто не запаниковал, не попытался бежать, не остался в пустых, незащищенных жилищах, и тех, до которых Рорка попросту не успели добраться. Двести человек, женщин, детей, подростков, стариков из почти полутора тысяч. Тела погибших тоже лижет огонь, и не важно, что они не боролись за жизнь с оружием в руках, они тоже защищали город — своим трудом и своей верой.

Из восьми десятков Высших на ногах осталось четверо, да еще несколько тяжело раненых боролись за жизнь. Не привыкли Алифи прятаться за проемами окон, стрелять врагам в спину, таиться и выживать, как крысы. Львы выходят в бой с громким рыком, широкой грудью сминая врагов. Сейчас тела львов горели ничуть не хуже тел крыс, пусть костры у них и были чуть выше и ярче.

Из четырех сотен людей, пришедших с ними, осталось человек сорок — тех, кто не торопился умереть, кто хотел жить больше, чем убивать. Сейчас они были обезоружены и заперты в подвале одного из чудом уцелевших домов.

Черный дым уносил потери, сушил слезы, смирял сердца. Черный ветер уносил жизни вдаль, оставляя за собой только золу, пепел и мертвый город. И треск костров не мог заглушить слитный гул множества голосов, прощающихся с близкими и друзьями. Одна фраза для всех, одна судьба на всех.

— За павших. За свет. За Высших, что ведут к свету.

И только мои искусанные в кровь губы шептали имена.

Отгорели погребальные костры, пепел и золу уже развеяли по ветру. По одной щепотке с каждого пепелища собрали в большие глиняные вазы и отправили на север к Аюр, чтобы великая река унесла прах защитников Валенхарра к далекому морю.

Не прошло и недели с момента, как восемьдесят рыцарей Алифи и четыре сотни пехотинцев-людей вышли из заставы Лаорисса на южном берегу Аюр. Тяжелый бой перемолол отряд, оставив только жалкие крохи, скорбная процессия из четырех суровых всадников и нескольких разбитых телег отправилась в обратный путь. Оставшиеся в живых Высшие не стали вести переговоры, они отказались выехать в Лорры к призраку последнего принца Беллора, забрали с собой раненых и оружие погибших рыцарей. Все остальное забрали мы. Отличную броню, породистых скакунов, седла и уздечки, украшения и деньги — нам они были нужнее. И людей. Люди были важнее вещей и богатств. И все, что мы передали Алифи в дорогу, — пятерых возниц для телег с ранеными и две большие вазы с пеплом.

Прах погибших рыцарей ссыпали в те же вазы, что и пепел городских оборванцев. И я лично на глазах побелевших от ярости Высших перетряхнул закупоренные сосуды, чтобы никто не смог отделить прах человека от праха Алифи. Могучей Аюр все равно, золу какого костра нести на своих волнах. И триста оставшихся в живых людей: воинов и жителей города — наблюдали за этой сценой. И все, что позволили себе Высшие: громко, отчетливо дать клятву. И судя по этим озвученным перед сотнями свидетелей обещаниям, лучше бы мне умереть прямо сейчас, не дожидаясь, во избежание. Ничего, я рискну. Когда ходишь ежедневно по лезвию ножа, поневоле начинаешь по-другому воспринимать риски. Угрозой больше, угрозой меньше — какая уже разница?

Главное, что триста измученных тяжелыми испытаниями и потерями людей видели, как Высшие вынуждены были отступить перед человеком. И пусть эти свидетели не изменят судьбы мира, это начало. Стоя возле черных пятен сожженных костров, встречая ненавидящие взоры рыцарей Алифи, я чувствовал, что в этот раз они отступили не только из-за меня одного, а может, и вовсе не из-за меня. Триста пар глаз — стена, о которую разбилось презрение Высших. Вдребезги. В пыль. И где-то там за моей спиной в тяжелых муках зарождалось гордость. Казалось бы, какая мне разница до чувства гордости чужих людей в чужом мире? Но когда нет достойных целей — и это цель.

Только через сутки после ухода рыцарей из города Логор выпустил пленных пехотинцев из Лаорисса и передал им письменный приказ старшего из Высших, переводивший их под командование Глыбы. И не столь важно, как был получен такой приказ и какими угрозами он был подкреплен? Главное, что наш сильно поредевший отряд пополнился еще четырьмя десятками душ.

Я знаю, что спасителей положено носить на руках, а не выкручивать им руки. Но стыдно почему-то не было.

Логор сидел напротив меня и хмуро смотрел прямо в глаза. Чего он хотел этим добиться? Чтобы я отвернулся? Признал ошибки? Я думал, что окружающие уже разобрались во мне достаточно, чтобы не делать такие глупости. Я и в хорошем настроении не подарок, а сейчас я и мое хорошее настроение оказались в двух разных мирах. Я смотрел на Глыбу и не отводил взгляда. Два тигра? Две побитых псины? Мне было все равно.

— Они пришли в чужой город, чтобы спасти нас, Мор.

— Я знаю, командир.

Глаза в глаза. Словом на слово. Ответом на вопрос. Безразличием на упрек.

— Они не прятались, не ждали, вступили в бой сразу, с марша, рискуя жизнями ради нас.

— И это я знаю, командир.

— Они потеряли здесь почти всех друзей и товарищей.

— Я потерял своих друзей еще раньше. И ты тоже. Что это меняет?

Вокруг никого, кто мог бы вмешаться в этот странный диалог, прервать дуэль взглядов и остановить разговор.

— Мы — не они, Мор. Каждый из них зарубил десятки врагов.

— Правда? Тебе виднее.

— И это все? Скольких убил ты, спрятавшись за каменные стены?

— Я? Не знаю. Некому было считать, и никто не пришел, чтобы сказать, что я его убил. Может, пятерых. Может, семерых. Какая разница, командир?

— Есть разница. Они подарили нам жизнь.

— Свою жизнь я подарил себе сам, а еще мама с папой. Да Энгелар с Валлором поучаствовали. И все, остальные тут абсолютно ни при чём.

Фехтовать словами можно не хуже, чем шпагами. И ранить словами можно не хуже. И защищаться, если умеешь. Я умел. Преподавать столько лет и не научиться спорить — это еще сильно постараться надо.

— Ты убил их.

Фраза — выпад. Укол в сердце, не предполагающий ответа. Финальный, ставящий точку. Только не здешнему офицеру со мной словесными пикировками заниматься. Лучшая защита — нападение, и какая разница, что сказано это для других битв и других ситуаций?

— Да, — я не стал уклоняться или избегать укора — моя броня из принципов и убеждений крепка и одной смертью Алифи ее не пробить. Встречный вопрос, рубящий и жестокий. — А ты бы предпочел, чтобы они убили меня, Логор? Тогда бы ты был спокоен и не мучился?

— Они бы не убили, Мор. Им бы никто не дал этого сделать.

Атака? Защита? В словесном поединке — это трудноуловимые детали, решающие многое.

— Кто бы не дал? Кто бы заступил путь Высшему? Может быть, ты?

— Я, — и слишком уверенным был ответ, чтобы можно было отбросить его просто так. — Почему ты ни в кого не веришь, Мор? Как вообще так можно жить?

— Ты спрашиваешь, как жить? Не ты ли забыл остановить Варина? Я очень злопамятен, командир, а если даже забуду, то посмотрю на свою правую руку и все равно вспомню, кто за меня заступался и когда. Никто. Никогда.

Логор опустил плечи.