— Деньги есть, — деловито объяснил Булатов. — Сегодня у Громова приняли казенную кассу.

— Я лежала, лежала, а заснуть не могу, — рассказывала Милюнэ. — Все вспоминаю Главную революционную песню, которую сочинил Карл Маркс.

— Кто тебе сказал, что «Интернационал» Карл Маркс сочинил?

— А кто же еще? — удивилась в свою очередь Милюнэ. — Может, Ленин?

— У Мандрикова надо будет спросить, — сказал Булатов.

— Так вот слушай: там есть такие слова — кто был ничем, тот станет всем! Сегодня мы стали всем!

— А что — верно! — согласился Булатов. — Теперь мы — все! Вечером первое заседание ревкома Чукотки. Открытое, таиться не будем нынче! Вытащи из сундучка мой морской бушлат и красную повязку на рукав сделай, — попросил он жену.

— Сегодня вечером? — переспросила Милюнэ. — Надо успеть! Бушлат я тебе потом достану и пришью на рукав красный лоскут. А сейчас мне надо идти.

— Куда?

— В уездное правление, — ответила Милюнэ. — Убрать, помыть… Там же грязно. Я там плюнула кровью, когда Струков ударил меня.

— Ты посмотри на себя в зеркало. Я не хочу, чтобы мою красавицу видели такой…

— Пусть видят! — твердо сказала Милюнэ. — Пусть видят, что я чуть не вознеслась в зенит, в царство «окровавленных»…

— Что ты говоришь! — изумился Булатов.

— Знаешь, если бы Струков застрелил меня, — объяснила Милюнэ, — то сейчас я уже была бы в зените, на самом верху северного сияния. Там живут те, кто погиб в боях, тот, кто окровавился в сражении.

Разговаривая с мужем, Милюнэ торопливо одевалась, натянула на себя камлейку с пушисто отороченным капюшоном.

По дороге Милюнэ несколько раз останавливалась и любовалась трепещущим на легком ветру красным флагом.

— Ты что сюда явилась? — удивился Мандриков. — Тебе надо дома лежать.

— Не хочет она, — развел руками Булатов. — Говорит: убрать надо — первое заседание первого ревкома, чтобы чисто было!

— Мне очень хорошо, я совсем не больная, — уверила Милюнэ, беря все еще стоявшее здесь ведро с водой и тряпкой.

— Сильно-то не уставай, Маша! — сказал Мандриков. — Все равно вечером все затопчут.

— Ну и что! — возразила Милюнэ. — Я еще возьму кумача и покрою стол. Будет хорошо?

Мандриков отомкнул денежный ящик и, подавая деньги Милюнэ, сказал:

— Вот на эти деньги купишь кумача на стол… А тут запишем первый расход ревкома. — Он достал приходо-расходную книгу и открыл новую страницу. — Четыре аршина кумача…

Члены ревкома — осталась лишь охрана у тюрьмы и радиостанции — шумно рассаживались, поздравляли друг друга, улыбались. Мандриков начал тихим, но твердым голосом:

— Товарищи! Разрешите открыть первое заседание ревкома Чукотки, представляющего на крайнем Северо-Востоке Советскую республику, власть рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Прежде чем продолжать заседание, нам надо избрать секретаря и его помощника, чтобы все, что здесь мы говорим, записывать, а потом оповещать широкие народные массы. Власть наша народная, и мы не собираемся ничего утаивать! Какие есть соображения?

Берзин вышел вперед.

— Такие у меня соображения, — сказал он. — Михаил Куркутский является в нашем ревкоме представителем местного коренного населения. Человек он грамотный, учитель. Пусть он и будет секретарем, а помощником к нему, думаю, можно определить товарища Александра Булатова. Он способный, хорошо и чисто пишет, и нам надо будет многие наши воззвания и решения писать на больших листах и вывешивать для всеобщего сведения и обозрения.

— Пусть они будут секретарями! — крикнул моторист Фесенко.

— Возражающих нет? — спросил Мандриков.

Таковых не оказалось.

Куркутский и Булатов тоже уселись за столом председателя. Там уже лежали приготовленные чистые листы бумаги и карандаши.

— Товарищи, — продолжал Мандриков, — нам надо принять воззвание Анадырского ревкома к трудящимся Анадыря и Анадырского уезда с разъяснением политики советской власти и призывом поддержать трудящихся Анадыря, свергнувших колчаковских ставленников… Вот это воззвание:

«Товарищи далекого Севера, люди голода и холода, к вам обращаемся мы с призывом присоединить свой голос и разум к общему голосу трудящихся России и всего мира.

Да здравствует коммунистическое равенство!

Долой капиталистов, спекулянтов!

Третий год рабочие и крестьяне России и Сибири ведут колоссальную борьбу с наемниками богатых людей Америки, Японии, Англии и Франции, которые хотят затопить в крови рабочий народ России. Русское бывшее офицерство, сынки купцов-спекулянтов объединились вокруг господина Колчака и, получая от бывших союзников оружие и деньги, приступили к уничтожению рабочего и крестьянина. Советские войска, одухотворенные жаждой равенства и свободы всех, кто трудится, разбили армию Колчака и сейчас подступают к Иркутску.

16 декабря рабочие Анадыря свергли в Анадырском крае ставленников Колчака и объявили власть Совета рабочих депутатов. Цель переворота — оказать моральную поддержку в борьбе товарищам России и Сибири и уничтожение частной торговли, замена общественным натуральным обменом…»

Воззвание заканчивалось призывом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Да здравствует Советская республика!»

— Ранее этого воззвания, — сообщил Мандриков, — мы отправили на все радиотелеграфные станции, которые имеют связь с анадырской, обращение к телеграфистам, а также сообщение об установлении советской власти на Чукотке. Наша ближайшая задача — распространить наше влияние на весь обширный край. Это будет нелегко: единственный транспорт — собачья упряжка. Но в ближайшее время мы должны отправить две группы: одну — в верховье реки Анадырь, в Марково и Усть-Белую и в оленеводческие стойбища, вторую — на север, на мыс Дежнева, где засилье американских торговцев особенно велико…

После принятия воззвания ревком распределил обязанности.

Берзин остался комиссаром охраны с широкими полномочиями, Василий Титов был назначен комиссаром радиостанции.

— Товарищи! — Голос Мандрикова охрип. — Есть еще одно безотлагательное дело: утвердить состав следственной комиссии. Поскольку дело серьезное, я решил сам возглавить эту комиссию. Какие будут предложения по составу?

— Товарища Титова! — сказал механик Фесенко.

— Хорошо, — кивнул Мандриков и сделал знак Куркутскому внести в список Титова.

— Товарищи! Товарищи! — Волтер торопливо поднялся: — У меня такое соображение: ввести в состав следственной комиссии коммерсанта Тренева.

— Зачем эту лису в следственную комиссию? — выкрикнул ингуш Мальсагов.

— Пусть какой есть! — убежденно настаивал Волтер. — Победившие не должны терять голову! Мы пришли устанавливать братство людей…

— Трудящихся! — поправил Мандриков.

— Да-да, и трудящихся! — быстро согласился Волтер. — Надо и представителей имущих классов привлекать. Тех, которые осознали справедливость нашего дела и перешли на нашу сторону. Особенно образованных и грамотных. Тренев — человек демократически настроенный. Он терпел оскорбления от Громова. Если мы привлечем Тренева в следственную комиссию, никто не обвинит нас в диктаторстве и узурпаторстве…

При голосовании Мандриков и Титов прошли единогласно, а против Тренева голосовали трое — Мальсагов, Фесенко и Булатов.

— Товарищи, — обратился Мандриков к членам ревкома. — Нам предстоит большая и тяжелая работа. Экспроприация, то есть изъятие товаров и ценностей из рук торговцев в народное пользование. Укрепление нашего влияния на всем пространстве Чукотки… Пусть нас мало сегодня, но завтра будет больше. В скором времени трудящиеся Камчатки установят и на своем полуострове советскую власть. А до той поры нам надо держаться!

Тренев воспрял. Куда делся его бледный, чахоточный вид! Он важно шествовал по анадырским улицам, улыбался всем, говорил ласково и даже несколько нравоучительно.

Обеспокоенная этим Агриппина Зиновьевна пыталась его утихомирить: