— Ах ты рыбья душа!

Тренев так и застыл, словно неожиданно прихваченный морозом.

Милюнэ почувствовала, как Агриппина Зиновьевна изо всех сил ударила мужа.

Сжавшись в комочек, Милюнэ ожидала своей доли наказания. В лучшем случае ей придется расстаться с местом.

На восходе солнца Агриппина Зиновьевна, утомленная, охрипшая от ругани, уснула.

Ранним утром Милюнэ разбудил глухой взрыв.

Будто сдвинулась сама земля, весь низменный правый берег Анадырского лимана, на котором располагались дома Ново-Мариинского поста.

Наскоро одевшись, Милюнэ выбежала из дома.

К лиману с криком бежали люди:

— Пошел лед! Лед тронулся!

Большие торосы, грядой возвышавшиеся у самого берега, шевелились, терлись друг о друга, валились и двигались, ровняя галечный берег, подхватывая с собой всякий мусор — тронутые ржавчиной жестяные консервные банки, пустые бутылки, обрывки тряпок, куски облезлой шерсти, олений волос, собачье дерьмо — все, что было спрятано под снегом.

Освобождение Анадырского лимана ото льда значило, что по-настоящему кончилась полярная зима, пришло короткое, но долгожданное лето с кораблями, новыми людьми, новостями, газетами годичной давности, но все же газетами, и новыми товарами… Через месяц начнется страдная пора на Анадыре-реке — путина, великая рыбная ловля.

Комитет общественного спасения распределил участки между промышленниками и владельцами сетей.

Сооне и Грушецкий остались при прежних рыбалках, хотя требовали отведения новых участков. Тренев осторожно намекнул другу, что нынче не время спорить и требовать.

Мир и спокойствие воцарились в анадырском комитете после отъезда Каширина. По-прежнему собирались у Тренева, играли в карты и обсуждали будущее Чукотки.

Милюнэ тайком от хозяйки бегала к Тымнэро.

— Самая главная еда у них называется котлет… Для приготовления берут мясо, срезают кости, а потом кусками суют в железную машинку навроде челюстей. Глотает машинка это мясо, жует, а с другой стороны выпускает…

— Что ты говоришь, Милюнэ? — Тынатваль сморщила в брезгливой гримасе лицо.

— Это правда! — уверяла Милюнэ. — С другой стороны машинки выходит измельченное мясо. Разве только без дурного запаха.

— И как нутро у них не выворачивает от такой еды! — осуждающе замечала Тынатваль.

— А то есть у них другая чудная еда — длинная, как веревка, а изнутри пустая, макарон называется, — продолжала Милюнэ.

Как не хотелось уходить из яранги, но надо было — Агриппина Зиновьевна не любила, когда Милюнэ надолго отлучалась.

Обычно после ухода поздних гостей Милюнэ мыла посуду и слушала жаркие споры хозяйской четы. Она уже кое-что понимала и догадывалась, что Агриппина Зиновьевна попрекала своего мужа. Тренев защищался и, кажется, оправдывался.

— И кончится дело тем, что ты останешься на бобах! Сейчас самое время лезть вперед, к власти! Все боятся, никто не знает, что будет дальше. А мое сердце чует — по-старому уже не будет! Те, кто похрабрее да порасторопнее, — те и вылезут.

— Что-то таких у нас на Анадыре не видать, — заметил Тренев.

— Вот и хорошо — этим надо и пользоваться!.. Представь себе, Вань… Проходит смута, настает спокойствие и твердость власти, а ты — губернатор Чукотки. Вся пушная торговля в наших руках, Каширин копает для нас золото, дикари платят ясак… Зимой будем уезжать в Калифорнию или во Флориду… Эх, какую жизнь упускаешь, Вань!.. Может быть, это наш последний шанс.

Обогнув остров Алюмка, моторно-парусное судно «Полар Бэр» торгово-промышленной компании Гудзонова залива медленно, словно на ощупь, пробиралось к мысу Обсервации.

Тренев неторопливо одевался, соображая, как ему держаться с американцами.

Можно будет обойтись строго — внушить капитану, что заход в территориальные воды России без особого разрешения властей грозит штрафом… А можно вообще об этом не заговаривать, тем более что американцы никогда не испрашивали разрешения на заход в чукотские воды, считая это излишним… В Ново-Мариинске английский знали двое — Тренев и бывший американский моряк норвежского происхождения Волтер. Третий знаток английского — Каширин — в отъезде.

Тренев тщательно побрился, побрызгался остатками одеколона, надел суконный сюртук и критически оглядел себя в зеркало. Не мешало бы постричься, но времени на это уже не было.

Глядясь в зеркало, Тренев представлял себя во фраке, как мечтала Агриппина Зиновьевна, в цилиндре, в руках черная трость с белым набалдашником из моржовой кости. Именно из моржовой, а не из слоновой…

На берегу уже была приготовлена лодка — утлое суденышко, щедро залитое черным варом. Лодка принадлежала Волтеру и, это означало, что и он поплывет на судно. Кроме Тренева, в лодку сели Желтухин, Сосновский, Грушецкий и Бессекерский.

Шел прилив, и надо было грести изо всех сил, чтобы не промахнуться, не проскочить мимо корабля. На весла сели Бессекерский и Волтер.

Стоявший на носу Сосновский ловко ухватил брошенный с корабля конец.

Шхуна была знакомая, но капитан новый. Он встретил у борта представителей местной власти. Не успели все поздороваться с капитаном, как Тренев услышал знакомый голос.

— Мистер Тренев! Рад вас видеть здоровым и живым!

Тренев поднял голову и увидел на капитанском мостике старого знакомого Олафа Свенсона. Американец, не очень представительный с виду, был одет, как простой матрос.

Олаф умел располагать к себе людей. Он не гнушался чашкой чая, поданной грязными руками эскимосской хозяйки, входил в яранги не зажимая носа, знал эскимосский и чукотский языки в пределах, достаточных для торговых сделок.

На все другие торговые и транспортные корабли местные жители обычно не допускались из «гигиенических соображений», но на корабль Олафа Свенсона, где в кают-компании всегда был накрыт стол для чаепития, их приглашали с радушной улыбкой. И еще одно обстоятельство — Олаф Свенсон никогда лично не торговал спиртным и, во всяком случае на словах, был ярым противником спаивания местного населения.

Сам Олаф Свенсон поддерживал личные связи лишь с несколькими жителями прибрежных селений. Остальное население довольствовалось легендами о добром и отзывчивом, справедливом американце.

Обычно Олаф Свенсон редко заходил в Анадырский лиман, предпочитая плавать в районе Берингова пролива, где были сосредоточены его фактории. Но в эту навигацию первым он сделал заход в уездный центр, чтобы разузнать о политическом положении края.

Тренев поднялся на мостик и прошел вместе с сопровождавшими его анадырцами в каюту капитана, где их ждал улыбающийся, весь сияющий радушием Олаф Свенсон.

— Здравствуйте, господа! — сказал он, пожимая всем руки, заглядывая в глаза. — Вы превосходно выглядите! Тяготы полярной ночи идут вам на пользу. Рассаживайтесь, чувствуйте себя как дома…

Вошел стюард с огромным медным подносом, уставленным разнокалиберными бутылками и стаканами. Здесь было множество сортов виски, джин, имбирное пиво и даже безалкогольное пиво для трезвенников. Таковых среди анадырцев не оказалось, и большинство предпочло янтарное неразбавленное пшеничное виски.

Пока гости насыщались фруктами, пили и закусывали, Олаф Свенсон говорил сам:

— Во-первых, позвольте вас, господа, поздравить с победой революции. С установлением новой демократической власти… Однако, судя по сообщениям наших газет, Россия не достигла стабилизации. Идет противоборство различных партий, и какие-то большевики во главе с Лениным пытаются захватить власть.