Дебола даже не шевельнулся с места, усталая плоть несчастного ныла от невиданных напастей. Но всё равно мысли не выходили из головы, эта возня и прикосновения наполняли сердце страхом, но из-за изнурения и боли он не мог пошевелиться. Дебола сказал сам себе:
- Ладно, будь что будет, я всего лишь умру!
Он совсем затих, словно у него ничего не болело и ничего ему не мешало, и стал ждать, что же будет дальше. Время проходило в ожидании, а шума возни не было слышно, да и никто не лез к нему. В конце, когда Дебола начал радоваться тому, что ум его вернулся на место, из темноты вдруг послышался испуганный голос, который осторожно спросил:
- Ты осетин?
Дебола какое-то время не отвечал, потом обрадовался и ответил:
- Осетин-то я осетин, но что мне делать?
Голос у Дебола был таким осипшим и усталым, словно он целую неделю провёл на пиру, распевая песни и веселясь. Можно было подумать, что он оказался в тюрьме из-за сильного опьянения, но это предположение опровергалось стонами во время разговора.
- Если ты осетин, то что с тобой, почему стонешь?
Дебола теперь поверил, что действительно слышит осетинскую речь. На сердце стало чуть веселей, и он сказал в ответ:
- Подойди поближе.
Тот, кто говорил из угла, тут же оказался рядом с Дебола, и завёл с ним разговор. Дебола узнал Быдзеу и обрадовался:
- О-о, Быдзеу, а ты как сюда попал, кто тебя привёл?
- Я тоже здесь не по своей воле. Правильно говорят, что властный - сильный. Ты кто? Откуда меня знаешь?
- Так ты меня уже не знаешь, Быдзеу, нет?
- Честно говоря, я тебя не припоминаю.
- Ты не помнишь Дебола?
- Ты Дебола, Дебола! - воскликнул испуганный голос и спросил торопливо:
- Что случилось, что с тобой?
- Не видишь разве? Хотя как меня можно видеть, темно же, но ты меня не узнал, так что спрашиваешь. Избили, раздавили меня и силой бросили сюда. Проведи рукой по моему лицу, и тогда узнаешь про мои дела.
Быдзеу стал искать в темноте лицо Дебола и когда нашёл, провёл ладонью по нему:
- Ты где так сильно вспотел? Тебя, наверно, много гоняли туда-сюда?
- Это не пот, Быдзеу, а красная кровь! Кровь гнева!
- Это кровь?!
- Кровь это, кровь. Кипящая кровь! - сказал Дебола и, тяжело застонав, опустил голову вниз.
Быдзеу на какое-то время впал в удивление и не мог произнести ни слова, потом заговорил.
- Как?! Ты ранен, в тебя стреляли, ты убегал? - забросал он вопросами Дебола.
Тот глубоко вздохнул, и начал медленно говорить о том, что с ним произошло. Быдзеу слушал так усердно, что не было слышно его дыхания. У него в голове рождалось и пропадало множество мыслей, но сказать он ничего не мог: Дебола говорил много, и конец своего повествования закончил решительными словами:
- Если ещё моя душа вырвется из этой тюрьмы, тогда что надо будет делать, я знаю хорошо. Ожесточённая, безжалостная борьба, другой дороги для себя я не выбираю...
- Это как, разве можно, чтобы царь призывал людей, а солдаты их избивали? Это что такое? - возмущённо произнёс Быдзеу, высоко поднял брови и направил вопрошающий взгляд на Дебола. Тот простонал и вздохнул.
- Эх, завидую тем, кто свободен, я знаю кто царь, кто пёс, кто осёл!.. Эх, несчастный я, вырваться бы на свет. Увидеть бы ещё Овражное.
Слово за слово, и оба отошли от начала. Понемногу они стали забывать о своих горестях. У Дебола уже не болели раны, только иногда рана живота колола сердце, и он тогда начинал стонать.
* * *
Пока Царай и Будзи искали городские казармы, солнце стало заходить и своими последними лучами, как столбами, опёрлось на горы и в последний раз, подобно хорошему хозяину дома, внимательно смотрело на лицо земли, удостоверяясь в том, что всё на своём месте, что земля хорошо убрана.
Как только они вошли в ворота казармы, то откуда-то послышались звуки свирели. Люди бежали во двор и встали на свои места, но свирель не умолкала:
- Ду-ду-ду, у-ут-тут-тут-тут-тут!
Слышались голоса командиров.
- Все по местам, живо!
- Что ты там ещё делаешь, иди быстрей!
- Ты как одет?
- Равняйтесь, справа налево!
Когда все построились и выровнялись, тогда им начали раздавать маленькие медные котелки и деревянные ложки. После раздачи послышалась команда:
- Смирно!
Все резко застыли в ряду.
- Шагом марш!
Все, как один, подняли ноги и двинулись, слаженно опуская ноги на землю.
- Левой! Левой! Левой!
Так строем они отправились на ужин.
Пока длился ужин, солнце унесло свои лучи с вершин гор, и темнота пугливо начала красться с гор к степям. Когда ужин закончился, их опять заставили построиться в ряд, и они вышли во двор казармы. Там прозвучала команда:
- Стой!
Все одновременно встали.
- Разойдись!
Каждый ушёл куда хотел. Когда же наступило время отдыха, то свирель своим дивным голосом позвала новобранцев ко сну. Все разделись и закутались в одеяла. Наступила первая ночь после первого дня.
* * *
В бане новобранцы прыгали с раскрасневшимися лицами в солдатской форме. Наверно, к ним тепло так глубоко никогда не проникало, и у некоторых лица блестели подобно краснобоким яблокам. У худощавых лица покраснели, но в отличие от других не разбухли, а блестели, словно смазанные жиром верёвки. Выходя из двери, они собирались во дворе бани. Сбиваясь в группы, говорили друг другу о дивной печи:
- Вот это чудо! Плеснёшь в неё воды, и она начинает шипеть, а потом из неё обильно выходит пар.
- Если туда, куда брызгают водой, бросить человека, то что будет? - спросил один и тут же над ним все в один голос стали весело смеяться. Сам парень тоже понял, что задал не очень умный вопрос, и поэтому решил оправдаться:
- Я не про горячую сказал, а про холодную!
Опять все рассмеялись над ним и спросили:
- А кто должен быть холодным? Человек или печь?
Парень заметил, что над ним начали подтрунивать и решил уйти в сторону, но его схватили за локоть:
- Куда убегаешь, ответь нам.
Вырвавшись, он ушёл к другой группе новобранцев, и стал слушать их разговоры, но уже помалкивал.
Из молодёжи кто-то крикнул ему вслед:
- Закинуть тебя в печь, тебе бы ничего не было. Только лишь сгорел бы дотла и больше ничего.
Пока вели разговоры, тем временем новобранцы все вышли из бани и каждый искал своего товарища. Из-за того, что все были одеты в новую солдатскую форму, которая была одинаковой у всех, то приходилось громко звать друг друга, и затем выходцы из одних сёл собирались в группы во всех углах двора.
Начальники в последний раз вышли к новобранцам и, оглядев их, скомандовали:
- Становись!
Каждый быстро побежал занимать своё место и вскоре все оказались в рядах.
- Те, кто выше ростом, встаньте правее! - послышался властный голос командира.
Новобранцы засуетились и, кто был выше ростом, шли направо, но когда сталкивались двое одинакового роста, то начинались раздоры:
- Я выше тебя.
- Ну уж нет, сам иди вниз.
- Я не пойду, иди сам - ты ниже меня.
Ссоры не прекращались, пока младшие командиры не ставили их по местам. Но тот, кого ставили внизу, недовольно пялился на другого. А этот другой задирал голову повыше, как будто отличился в большом деле.
Тотчас же вспыхивала новая перебранка:
- В сторону, мишень! Встань выше, а не то врежу тебе.
- Ты кого назвал мишенью?
- Встань ниже, гнилой пень!
С такими пререканиями и толкотнёй ряды понемногу стали выравниваться. Наконец, все нашли свои места, ссоры прекратились, но тех, кто сверлил глазами других, было предостаточно.
- Что, ещё не построились, ещё не закончили? - спросил их начальник.
Некоторые хотели пожаловаться ему из-за своих мест, но тот не стал выслушивать их жалобы, и они замолчали. Все стояли на своих местах, и ряды колыхались, как в летний день пшеничная нива. Наконец, когда споры утихли, и каждый основательно закрепился на своём месте, тогда начальник оглядел ряды. Кого надо, тех подравнял, затем громко скомандовал:
