Стенограмма по памяти «…Мы идем, несмотря на любые наветы!..» (аплодисменты). «…все заметнее будущего приметы!..» (аплодисменты). «…огромнейшая экономия сметы!..» (аплодисменты). «…А врагов народа – к собачьей смерти!!.» (аплодисменты). «…как городские, так и сельские жители!..» (бурные, продолжительные). «…приняв указания руководящие!..» (бурные, переходящие). «…что весь наш народ в едином порыве!..» (аплодисменты). Чай в перерыве… «…от души поздравляем Родного-Родимого!..» (овации). Помню, как сам аплодировал. «…что счастливы и народы, и нации!..» (овации). «…и в колоннах праздничной демонстрации!..» (овации). «…что построено общество новой формации!..» (овации). «…и сегодня жизнь веселей, чем вчера!..» (овации, крики: «ура!»). «…нашим прадедам это не снилось даже!!.» (все встают). …И не знают, что делать дальше. «Спелый ветер дохнул напористо…» Спелый ветер дохнул напористо и ушел за моря… Будто жесткая полка поезда — память моя. А вагон на стыках качается в мареве зорь. Я к дороге привык. И отчаиваться мне не резон. Эту ношу транзитного жителя выдержу я… Жаль, все чаще и все неожиданней сходят друзья! Я кричу им: «Куда ж вы?! Опомнитесь!..» Ни слова в ответ. Исчезают за окнами поезда. Были — и нет… Вместо них, с правотою бесстрашною говоря о другом, незнакомые, юные граждане обживают вагон. Мчится поезд лугами белесыми и сквозь дым городов. Все гремят и гремят под колесами стыки годов… И однажды негаданно затемно сдавит в груди. Вдруг пойму я, что мне обязательно надо сойти! Здесь. На первой попавшейся станции. Время пришло… Но в летящих вагонах останется и наше тепло. Отъезд Уезжали из моей страны таланты, увозя с собой достоинство свое. Кое-кто откушав лагерной баланды, а другие — за неделю до нее. Уезжали не какие-то герои — (впрочем, как понять: герой иль не герой?…). Просто люди не умели думать строем, — даже если это самый лучший строй… Уезжали. Снисхожденья не просили. Ведь была у них у всех одна беда: «шибко умными» считались. А в России «шибко умных» не любили никогда!.. Уезжали сквозь «нельзя» и сквозь «не можно» не на год, а на остаток дней и лет. Их шмонала знаменитая таможня, пограничники, скривясь, глядели вслед… Не по зову сердца, — ох, как не по зову! — уезжали, — а иначе не могли. Покидали это небо. Эту зону. Незабвенную шестую часть земли… Час усталости. Неправедной расплаты. Шереметьево. Поземка. Жесткий снег… …Уезжали из моей страны таланты. Уезжали, чтоб остаться в ней навек. «А они идут к самолету слепыми шагами…»
А они идут к самолету слепыми шагами. А они это небо и землю от себя отрешают. И, обернувшись, растерянно машут руками. А они уезжают. Они уезжают. Навсегда уезжают… Я с ними прощаюсь, не веря нагрянувшей правде. Плачу тихонько, как будто молю о пощаде. Не уезжайте! – шепчу я. А слышится: «Не умирайте!..» Будто бы я сам себе говорю: «Не уезжайте!..» «А нам откапывать живых…» А нам откапывать живых, по стуку сердца находя, из-под гранитно-вековых обломков статуи Вождя. Из-под обрушившихся фраз, не означавших ничего. И слышать: – Не спасайте нас! Умрем мы с именем Его!.. Откапывать из-под вранья. И плакать. И кричать во тьму: – Дай руку!.. – Вам не верю я! А верю одному Ему!.. – Вот факты!.. – Я плюю на них от имени всего полка!!! А нам откапывать живых. Еще живых. Живых пока. А нам детей недармовых своею болью убеждать. И вновь откапывать живых. Чтобы самим живыми стать. |
