– Не жалует нас генерал Маммона, – буркнул старик. – Бросает пехоту на пулеметы, а сам военными парадами командует.
Плевать поэту на красоту ритуала (о парадах), на воображаемые реверансы (о котелке; или наоборот). Я улыбнулся:
– Угощайтесь, – предложил сигарету. Старик отказался:
– Хотя бы одну трехлинейку на взвод выдавали, как в сорок первом.
– Прошу, – проявляю настойчивость в оказании небольшой гуманитарной помощи. – Вы и без трехлинейки как с трехлинейкой.
– Вы мне трехлинейкой не тычьте, – деда заклинило, словно затвор винтовки, – я не в плену!
– Артур Анатольевич, при чем тут трехлинейка? Это я в плену (стереотипов? предрассудков? покрова Майи?) … в плену вашего таланта. – Стою как дурак с протянутой рукой. – Богом прошу!
– Не гневите Бога, рано вам еще. – Старик смягчился; стал ворчлив. – Видели живую трехлинейку, со штыком? держали в руках? А туда же: в плену таланта!.. Не стойте как на паперти. – Сделал одолжение, закурил.
Когда-то его стихи гремели на всю страну…
Нет, это не о нем. Его не гремели.
Говорят, ему многие пытались подражать.
Присев на корточки, притворяюсь библиофилом, заинтересованно рассматриваю книги (встречаются же подобные экземпляры!). Взял первую попавшуюся.
– Вергилий, год издания тысяча девятьсот семьдесят первый. Состояние, сами видите, превосходное. – Артур Анатольевич пускает носом дым.
На кой мне Вергилий?
– А вот Вергилия я, пожалуй, возьму.
– Обратите внимание на шестую книгу «Энеиды», особенно финал. Не зря именно он, Вергилий, Данте кругами водил.
Пробегаю глазами по шестой книге (радую глаз писателя): Севилла… Коцит… Ахерон… Время судьбу вопрошать: вот бог! вот бог!.. ширь Стигийских болот, – никаких карандашных пометок на полях, жаль.
– Сколько я вам должен?
Артур Анатольевич ушел в размышления:
– Учитывая, что вы у меня постоянный покупатель, а постоянство надо ценить, измерять, так сказать, в рублях, делая скидки, как в супермаркете, – книготорговец по-стариковски хихикнул, – с вас пятьдесят рублей.
По-моему, он слишком ценит постоянство. Точно, он себя обсчитал. Ну, да Бог с ним. Легкий поклон творцу:
– Творческих успехов.
Старик не ответил.
Засунув Вергилия под мышку, – теперь таскай целый день за собой, библиофил! – я хмыкнул: неплохое ругательство. Слышь, ты, библиофил! За библиофила ответишь! А ты чего такой библиофил? Я из тебя библиофила сделаю! – Вот оно, чудо русской речи: любое слово можно превратить в ругательство; отбиблиофилить. И наоборот: он родился под созвездьем Библиофила! Все молчали, никто не смел произнести священное – Библиофил!
О каких политических, социально-экономических, Великия, Белыя, Малыя, и прочия системах можно говорить на русском языке, чтобы не обосраться перед потомками? Вселенная языка, существующая как взрыв (террористический – антитеррористический акт), уничтожающая, зарождающая любую систему; морально устаревшая система (что взорвалось? что спрашивает, что взорвалось? и т. д.), – существующая как… толчок, меня занесло на повороте:
– Блин!
– Под ноги смотреть надо!
– Извините!
Пройдет век, и каждое третье слово изменит смысл. Бесконечное переодевание в надежде, когда-нибудь скинув одежды, не изведать стыда, представ перед Ним. – Это мы, Господи! – Интересно, какой в этом взрыве молчания будет смысл? Какой смысл в скольжении по поверхности: выяснении отношений между образом и подобием; в тоске дубликата по оригиналу; вопле дубликата: пошел ты на-а-а-а-а… в конце падения, мгновенное – уй! Какой смысл в отказе от выяснения отношений? Какой на фиг смысл? Если все прахом будем, восстанем из праха, все пойдет прахом, прах твою ах! отряхнем прах с колен? Если будем?
Засунув Вергилия под мышку, засунув язык в задницу (язык мой – враг мой), лишив себя мысли, лишив мысли слов, оборвав дорогу к себе… не получилось. Все имело названье, имело свою мысль. Все имело все. И средоточием глобального совокупления оставался человек. Любой выступ хотел, чтобы на него наткнулись, любая ложбинка хотела, чтобы в нее спустились; любая дырочка хотела, любой стручок… Я наблюдал чудовищные позы. Видел спящих с открытыми глазами, – они были повсюду; они двигались: ели мороженое, перебегали проспект перед автомобилями, сидели в автомобилях. Мне показалось, что я сплю.
– Ущипните меня!
Никто не знает, кем он проснется,
а те, кто знают, не знают вдвойне,
ибо сладок их сон и горек будет хлеб пробуждения.
– Садо-мазо?
Я обернулся: розовые щеки, вьющиеся белые локоны, зубы – подушечки «Орбит» без сахара; улыбка ведущего с телеканала MTV; моложе меня года на два. Мечта для куклы.
– Что? – не понял вопрос.
– Ты просил ущипнуть? – Улыбка в прямом эфире. – Гурман (очень кокетливо)! Нас, продвинутых, так мало! Меня это тоже возбуждает.
– Труси горбиком, вприпрыжку.
– Что?
– Роняя красных дымящихся мышей!
– Извините. – Экран погас.
Словно кошка нагадила. Был в гостях: милые люди, милая сиамская кошка (ну, не люблю я кошек); расставаясь, целуемся в коридоре. Обуваюсь – мокрые носки (ах ты, тю-тю-тю, мерзавка!); идешь домой, и чавкает в башмаках.
Ты видел, – обращаюсь к Вергилию, не вслух, конечно, довольно недоразумений, – почему бы на его месте не оказаться блондинке, лет восемнадцати, почему на месте блондинки оказалась ее мечта? Чужие мечты расстраивают (почесал маковку). Мы смотрим чужие фильмы, мы персонажи чужих лент, и вообще, я болтлив. Может, самому что-нибудь написать? сценарий, как думаешь?
Сценарная заявка.
Место действия: Москва, Ленинский проспект.
Время действия: наши дни.
Главный герой, на вид двадцать пять – двадцать семь… нет, не так… двадцать семь с небольшим… точнее, двадцать семь лет, пять месяцев и четырнадцать дней. Не надо стыдиться возраста! Выглядит на двадцать три. Главный герой, которому на днях исполнилось двадцать семь лет, пять месяцев и четырнадцать дней… на днях четырнадцать дней? Ну, да Бог с ним… с Вергилием под мышкой… к главному герою подходит герой любовник второго плана и предлагает сексуальные услуги. Первый посылает второго на три буквы…
Глупо, все как в жизни.
Сценарная заявка.
К главному герою подходит блондинка, лет восемнадцати: розовые щеки, вьющиеся белые локоны, зубы – подушечки «Орбит» без сахара; улыбка ведущей с телеканала MTV. Кокетливо поправляя волосы…
Я поморщился. Мечта для куклы мужского пола.
Зато появилось заглавие: Отсутствие дара, или Жесткое порно.
Сценарная заявка.
Отсутствие дара, или Жесткое порно.
Чернуха… Заявка летит в корзину.
Сценарная заявка.
Главный герой, на вид двадцать пять – двадцать семь…
Было…
Сценарная заявка.
Главный герой подходит к блондинке…
Заворачиваю заявку.
Сценарная заявка… Сценарная заявка… Сценарная заявка…
лето духота вид с высоты птичьего полета с Вергилием баба Зина герой любовник второго плана Ленинский проспект панорама Ленинский проспект стоял в обе стороны незаметно покосившись на томик под мышкой как на градусник обезображенный лифт подушечки «Орбит» без сахара подробное описание главного героя на вид двадцать пять – двадцать семь…
Я заткнулся.
Когда-нибудь примерно так перед глазами пронесется вся моя жизнь, если верить кроликам, имеющим опыт клинической смерти. Напоминает истерику, вполне объяснимую в данной ситуации. Кстати, о кроликах. Однажды я гостил в деревне, и хозяин, добрая душа, решил побаловать меня крольчатиной; в его клетках этих пушистых зверьков было около ста штук. Так вот, кролик, которого он с вечера наметил на завтрашний ужин и должен был на рассвете убить (поднять за задние лапы, встряхнуть, ударить палкой по голове), целую ночь верещал и метался в клетке, а все сородичи сторонились назначенного, как прокаженного.
