- То, что вы предлагаете, бывает только в кино, - высказал свое мнение Сэм, кутаясь в куртку от неприятного пейзажа вокруг. Сумрак улиц, уже пустых, в этот пятничный вечер, заставлял думать о том, что дома нет только у них. Так ему казалось несколько секунд, но потом он снова вспомнил о комнате Габриэля. Комнате, что стала для них собственным маленьким домом, тем местом, что всегда приятно вспомнить, когда идешь по такой вот неприятной улице. Есть, куда идти. Они периодически оглядывались на дорогу в надежде поймать автобус, но здесь они ходили редко. С грязной реки тянуло сыростью и холодом, потому Сэм не возражал, когда Габриэль пробрался под расстегнутые полы его куртки, спасаясь от холода. Они стояли на остановке и смотрели на темный мост, что возвышался над ними и уходил над складами через реку на другой берег, где тоже было сейчас темно. – Даже если вдруг прокатит, и он установит камеру через нашу якобы компанию, как мы ее потом используем против него? Любая запись без ведома человека считается незаконной и не имеет юридической силы, тем более, что это действительная подстава.
- Как без ведома? Он сам ее поставит. Главное – подгадать момент и успеть провести и Дина, и Каса через весь план до того, как он снимет пленку. Более того, полагаю, он забудет вовсе, что дома у него стоит вообще камера, и после потребует от парней, которых я найду обязательно, убрать запись. Только вот незадача, они окажутся честными и помогут такому милому парню, как Кастиэль и отдадут запись нам. Может, ты и догадаешься, что это подстава, но не тогда, когда контора действительно существует. Правда, не в этом городе. Трудно доказать, да и шума будет столько, что он попросту уйдет сам. В конце концов, Захария не дурак, - с этим он закрыл глаза, собираясь подремать, используя Сэма как подушку. – Может быть, ты мне, наконец, расскажешь, что такого страшного было в твоем сне? – спросил он сонно, только обнимая его еще сильнее, когда Сэм, вздохнув, все же постарался закрыть его и своей курткой. Благо Габриэль был худощавым и невысоким.
Его вопрос снова заставил его вернуться в удушающую комнату, к вспыхнувшему неестественному свету и медленно опускающейся на пол фигуре. Он старался не думать об этом, но не узнать было невозможно. Это был Габриэль. Хотя не такой, каким Сэм привык его видеть, это были все еще его глаза, его мимика, его черты лица и даже упрямый подбородок, хотя и не такая бросающаяся в глаза одежда. Он видел смерть Габриэля. Что же такого страшного, интересно, было в его сне? Он опустил взгляд на лохматую светловолосую макушку, представляя, что бы он испытал, если бы в том странном мире умирал его Габриэль. Сердце останавливалось на краткий миг, когда он пытался понять, что почувствует, когда его не станет. Это было неправильно. Как будто с ним ушел бы весь этот мир, как будто он рядом с Габриэлем был нереальным. Слишком нарисованным. Слишком отретушированным на кинопленке. И хотя он может коснуться бетонной опоры моста, содрать чье-то объявление и недвусмысленную рекламу борделя с огромным номером телефона на ней, это все равно не гарантия того, что мир на самом деле есть. Потому он провел по волосам Габриэля, снова убеждая себя в том, что то был только сон, а здесь его жизнь. Габриэль поднял голову, не понимая, чем заслужил прикосновение. Его взгляд был действительно сонным – Сэм пожалел, что разбудил его среди ночи своими переживаниями – и не требующим ответа. Потому, когда Сэм только коснулся его губ своими в подобии поцелуя, он не отстранился и не стал требовать продолжения. Он просто чуть улыбнулся и снова закрыл глаза, утыкаясь лбом в грудь Сэма. Наконец на горизонте появился одинокий медленно едущий автобус, всегда пустой в обратную сторону, и им нехотя пришлось отстраниться друг от друга.
- Расскажи мне. Когда будешь готов. Может быть, сны – это фигня, но если они так занимают тебя, я не могу удержаться и не спросить, - и Сэм кивнул, обещая и себе, и ему, и уже какой-то частью понимая, что обещание, полное обмана, в тот момент он может дать. Все происходящее казалось правильным, они ехали обратно в дом студентов, думали о теплом одеяле на двоих и каком-нибудь веселом фильме, а если он закончится не так поздно, то, вполне возможно, им удастся найти нужное настроение для близости. И все же в этих планах, даже в грядущих зачетах, парах, переменах, знакомых лицах было что-то, что рождало в Сэме тревогу. Тревогу, которая не хотела покидать его, сколько бы он не пил успокоительного втайне от Габриэля. Это была тревога, что поднимала волосы на шее, что скручивала живот и не давала спать. Как предчувствие, как сверхъестественное, самая капля, оставшееся в организме человека, разленившегося со всей этой техникой. Ее нельзя было пересказать и нельзя пережить. Он видел, что Габриэль готов его выслушать, даже если это будет нападение маринованных огурцов или бог знает какая фигня, но не мог произнести не слова. Что-то еще крылось в его сне. Что-то, пока он еще не смог осознать.
***
«Я просто хочу, чтобы это все закончилось».
Одеяло лежало на коленях и обжигало. Он снова проснулся в поту так резко, что едва не заставил кровать заскрипеть. Потер ладонями лицо и старался изгнать из разума образ яркого огня на святом масле. По коже пробежала волна мурашек, когда он скинул с себя одеяло, а сердце продолжало колотиться так, словно он пробежал марафон. Теперь он проживал во сне еще один сон, какой-то бесконечный рекламный ролик, где он должен был угадывать, какой шаг и какое слово будет правильным. Он устал от этого. Ночью он проживал больше, чем днем. Сны были полны не только действий, но и шепота, и чьих-то голосов, и фраз, ничего для него не значащих, и чьих-то глаз, замечаний, обрывков воспоминаний, песен, мелодий, фактов, образов, запахов, цветов, как один большой коллаж, подогнанный под один сон большой кистью туманного серого цвета, из-за которого он не мог вспомнить ничего, проснувшись. Он постарался вызвать в памяти наиболее острые моменты. Ему казалось, что до сих пор он не мог запоминать сны, но этот сырой ангар, с темным асфальтом и дырявой стеклянной крышей, так и стоял перед его глазами. Но что хуже, против него снова стоял он. Не кошмар, но как будто бы от этого было не легче. Перед ним во сне снова стоял Габриэль, не тот, кого он знал и любил, но другой. Это он чувствовал всеми возможными инстинктами, не его взгляд рождал в Сэме обычное тепло и легкость, не его голос заставлял Сэма смеяться и не его акцент он ловил в словах. Другой человек, почему-то обладающий теми же физическими данными. Он вспоминал разговор, который для него был белибердой, стиравшейся сразу, как он восстанавливал последовательность слов, но, что самое пугающее – во время разговора, когда он, Сэм, прятался за другим Сэмом во сне, смотрел его глазами, подглядывал, старался скрыться, Габриэль посмотрел на него. Нечеловеческий цвет глаз, нечеловеческий взгляд выловил его среди всего сна. Боль. Его пронзила боль, когда тот Габриэль пытался заговорить с ним, и потому он проснулся.
Его Габриэль спокойно спал, обняв подушку двумя руками и растянувшись на своей половине кровати. На запястьях не было украшений, ровно как и на шее, а из одежды – простая белая майка. Он вспоминал все стереотипы о том, что подростки только и мечтают о сексе. Нет, он был уверен – гораздо более ценны были именно такие моменты. Когда он видел, как влиял на Габриэля, и когда понимал, как влияет его бойфренд на самого Сэма. Он смотрел на спокойное лицо Габриэля и позволял сну отступать.
- Я старый пенсионер, - неожиданно пробурчал Габриэль, не открывая глаз. – Я не могу вот так просто взять и в три часа ночи удовлетворить твои сексуальные фантазии или что ты там видел во сне.
«Хммм, дайте-ка я угадаю, вы, два пустоголовых болвана, разрушили мир до основания, а я должен за вами прибрать?»
Это воспоминание отдалось болью в голове. Ничего из окружающего не могло отвлечь его от возвращавшихся воспоминаний. Господи, он помнит запах святого масла. Как он может помнить его, если даже не знал, что оно существует? Он сжимал и разжимал кулаки, и каждый раз ему казалось, что он сжимает ствол пистолета или рукоятку ножа. В голове вспыхивали слова на латинском языке, который он никогда не учил специально. Казалось, что сон отступил, но его послевкусие, удушающая безнадежность и сумрак вновь накрывали его. Он судорожно потер лоб. Становилось жарко, нечем дышать. Он осторожно перелез через Габриэля и бросился к душевым, где немедленно открыл кран и подставил ладони под ледяную воду.
