- Глупости, все прошло лучше некуда, - привычно парировал Сэм, пока не забрал, наконец, его папку, продев за резинку руку и устроив папку на спине. Он шел чуть позади Габриэля, и не думавшего обходить лужи после вечернего дождя. Они не настаивали на утренней встрече, а ответившая в тот день Сэму вежливая секретарша сообщила, что относительно изобразительных искусств остались только вечерние часы, на которые Сэм и согласился прежде, чем даже рассказал об этом Габриэлю. И хотя он выдержал немало ядовитых комментариев в свой адрес, обещаний никогда больше не разговаривать и обиженных взглядов – как посмел он без спросу – он все равно настоял на своем. Ничего страшного, обещал он, не будет, если кто-нибудь посмотрит то, что ты рисуешь. И потом он использовал главный козырь. Он попросил сделать это ради него самого, и тогда Габриэль со вздохом достал из-под кровати коробку, с самого дна которой к Сэму полетела пыльная папка. Там были и старые пробы, и совершенно новые рисунки, не только ангелы, как он боялся, но и улица, и город сверху, и все это только набросками, черно-белыми линиями и изредка чудесными красками посреди однообразных набросков что-то, что в скетче выделялось сильнее всего – красное закатное солнце или огромная серо-желтая луна. Рисунков было огромное количество, но большинство из них выглядели так, словно их нарисовали, как минимум лет пять назад. И, тем не менее, они все еще были невероятными, как казалось Сэму, так что он просто купил на следующий день для них папку. Оставалось дело за малым – убедить Габриэля одеться так, как будто ему не пятнадцать, а скоро девятнадцать.
И сейчас, когда он, привычно сгорбившись, стесняясь роста, смотрел на Габриэля, засунувшего руки в карманы и идущего по улице впереди, не замечающего того, что вся романтика вечера портится шумом с шоссе совсем недалеко, что железная дорога проходит едва ли не на задних дворах колледжа. Сэму удалось уговорить его переодеться, он надеялся, что его доводы навсегда останутся тайной между ними, но увидеть Габриэля таким было удивительно. Без своей яркой одежды он все еще выделялся в толпе, а может, Сэм давно не знал, как перестать выделять его. Простой джемпер с открытым горлом и длинным рукавом, натянутым на тыльную сторону кисти почти до пальцев, пусть черный, пусть делающий его еще тоньше, чем он был на самом деле, скрывал все его невозможные украшения, из которых Сэму удалось отвоевать только половину. Снимать остальную Габриэль отказался категорически, и кто знает, может быть, этого делать и не стоило. Как ему удалось убедить его сменить штаны на простые классические брюки, Сэм не понял до сих пор. Но Габриэль все же натянул их, пообещав ему много изощренной мести. Они сделали его выше, а в кои-то веки причесанные, а не разлохмаченные, оставленные ниспадать кое-как по сторонам лица и иногда на лоб, неровно подстриженные от затылка к макушке, волосы открыли лицо и пусть серьезнее не сделали – трудно сделать серьезным человека с такой мимикой лица – но все же изменили. И то, как он разговаривал в кабинете с профессором, оказавшимся женщиной еще за тридцать, но уже под сорок, ухоженной и неброско накрашенной, как держал себя, сидя ровно в кресле против ее стола, смотря прямо на нее, не смущаясь игриво, когда она говорила хорошее о его работах, и, кивая, когда отмечала недостатки. Она обсудила с ним какой-то рисунок, а он пожал плечами, не собираясь отвечать. И женщина улыбнулась – она была, вероятно, покорена так же, как и Сэм, и он отчасти почувствовал себя ревнующим. Стеклянная стена ее кабинета в аккуратном офисе на тихой улице, несмотря на беспокойный район, позволяла Сэму наблюдать. И ее костюм, и ее туфли, и картины на стенах, которые были совершеннее фотографии, и то и дело сбиваться на ярко-зеленые кеды, в которых Сэм уступил. Очередной вопрос – и Габриэль мельком посмотрел на него через стекло, без улыбки, но с какой-то уверенностью в том, что он рядом. Прошло еще несколько минут, и он неуверенно замялся, убирая волосы назад и оставляя их падать на лоб снова. Снова посмотрел на Сэма – на этот раз с вопросом, и хотя вопроса Сэм не знал, он просто кивнул, улыбнувшись – что бы там ни было, этого Габриэлю хотелось, хотя для решения ему нужна была поддержка. Габриэль ответил ему улыбкой и адресовал его кивок профессору – та с любопытством оценила Сэма взглядом, отчего он покраснел. Пожала Габриэлю руку, и вот они уже выходят из офиса.
- Я не могу рисовать по заказу. Да и формулировка эта: «Рискните». Я что, двух голых инопланетян нарисовать должен? Президента? День Независимости в студенческой общаге? Я буду сидеть каждый день и думать о том, что мне надо…
- Она ведь не дала тебе срока, - наконец он поравнялся с Габриэлем, беря его под руку. В такой поздний час на улице, во влажную прохладу, никто не желал выходить, а те, кто проходил, были не в том состоянии, чтобы что-то видеть.
- Это все равно ничего не меняет. Зная, что на меня рассчитывают, я не могу в принципе ничего сделать, я хочу убежать, - признался он, останавливаясь прямо посреди проезда. Над ними влажно шуршали поблекшие листья дерева, что подпирало стену учебного корпуса уже много лет, заглядывая в темные окна и борясь со стеклами в них.
- Для ответственности у тебя есть я, - Сэм пусть и не избавился от своей неловкости, но в моменте для физического контакта не сомневался уже давно. Он притянул к себе Габриэля за плечи.
- Я не рисую профессионально, и я не умею… Так, как остальные. Они посвятили этому всю жизнь, а я едва ли могу предложить на показ тридцать зарисовок, и то слабых для звания рисунков, - он уткнулся в мягкий ворот куртки Сэма лбом, обнимая его за талию под распахнутыми полами ее. – И тем более меня нельзя заставить что-то сделать. Я бунтую в тот же момент.
- Плохой из меня бойфренд, если я не найду способа, как этого избежать, - улыбнулся он, неосознанно поднимая взгляд на административное здание, которое скрывало собой частью общежитие. – Разве у нас сейчас есть ректор?
- Неделю назад назначили, какого-то клоуна по имени Эрик, якобы за его достижения в работе с общественностью и уникальную методику управления общественным мнением, - пожал плечами Габриэль. – Я только машину видел, из последних, вся экологическая и дорогая, что весь университет, но говорят, низенький самодовольный лысеватенький типчик, который обманывает вежливым общением. И наивным юмором. Но до студентов он не снизойдет, я бы этого не боялся. А что? Кто-то узнал, что бегающая по столовой еда – моих рук дело?
- Бегающая что? – и Сэм отмахнулся, не желая слышать ответ. Он начал пропадать на этих компьютерных занятиях только два дня назад, но Габриэль уже заскучал настолько, что вернулся к старым фокусам. – Никогда не видел, чтобы окна горели, - он показал на самый верх административного здания, недавно построенного в старом стиле, с лоджиями, застекленными от пола до потолка, которые как бы являлись продолжением кабинета. – Там даже кто-то ходит.
- Да какая разница, - он потянул Сэма за руку в сторону здания, собираясь пройти по главной дорожке к Студенческому Дому. – Нину беру на себя, - подмигнул он, в мгновение ока превращаясь в старого доброго… или не ко всем доброго, но точно знакомого хулигана с вечно улыбающимися глазами и совершенно немыслимым поведением. Он побежал вперед, заставив Сэма догонять его, но просчитался, забыв о том, насколько Сэм сильнее его, пускай и стесняется этого. Он перехватил Габриэля у самого угла здания, на бегу намочив края штанин собственных джинсов темными брызгами.
- Нечестно, у тебя ноги длиннее, - возразил Габриэль, отбиваясь для вида. Взглядом же он интересовался, каким будет этот вечер, и Сэм не сдержал совершенно дурацкой улыбки – он понял вопрос, и это было удивительно, без слов.
- Мне их укоротить? Сойдет за подарок на день рождения? – их прервал возмущенный полукрик с пятого этажа корпуса, именно там, где сейчас горел свет в кабинете ректора. Они оба подняли головы, сперва подумав о том, что их застали, но тут же успокоились, обнаружив на этой самой площадке, открытой всем взглядам, рассерженную девушку, прижимавшуюся спиной к стеклу, и невысокого мужчину, который не давал ей и на шаг отойти от стеклянной стены. – Это же студентка? – она была настоящей блондинкой, одной из немногих на потоке, считалась первой красавицей, и теперь отбивалась от настойчивых ухаживаний. – Мы должны, может, помочь?
