Мрачное чудовище, жаждавшее крови и плоти, трансформировалось с каждым ударом его сердца. Распадалось на атомы, и у каждого атома находилось свое собственное лицо, свое выражение глаз. А значит, все было не так уж плохо. Да, масса неуправляема, но с индивидуальностями можно вести диалог.

Он заметил несколько поднявшихся рук и взглядом указал на ближайшую.

– А скажите пожалуйста, – задыхаясь, спросила школьница, белый верх, темный низ, два больших банта. – А зачем вы пишете?

– Я уже немного ответил на этот вопрос, – сказал Кармазин. – Во мне сидит ген писательства. Зачем я дышу? Зачем я разговариваю? Зачем я пишу? Я так устроен. Чтобы вы не подумали, будто я таким образом намекаю на свою исключительность: тот же ген не дает покоя тысячам и тысячам людей. Сколько в стране писателей, не знает никто. Кто-то сумел с ним справиться, и не исключено, что среди таких излечившихся оказались несбывшиеся гении, а над кем-то он обрел полную власть. Как надо мной и толпами других графоманов. Когда я был совсем юн, то надеялся, что смогу зарабатывать литературным ремеслом. Жизнь разбила мои амбиции в пух и прах. Пришлось работать по основной профессии, заниматься тем, что я не любил и не слишком-то умел. А когда надежды на финансовое благополучие окончательно рухнули, литература непредвиденно начала приносить мне доход… – Он выдержал паузу, желая оценить реакцию на свои слова. Ничего, кроме сосредоточенного внимания. – Вы же понимаете: на самом деле нет никакого гена писательства. Это метафора. Есть определенное свойство натуры, природа которого не поддается рациональным объяснениям.

Подросток в белой рубашке с длинными рукавами и форменной жилетке с какой-то неразличимой эмблемой на груди спросил:

– А вы читали роман Жужелицкого «Заурядный патруль»?

– К сожалению… – замялся Кармазин. Второй вопрос, и сразу неудачный. – Я не любитель полицейских детективов.

– Это фантастика, – сердито уточнил подросток.

– Фантастику я ценю еще меньше. И абсолютно не понимаю тех, кто ее сочиняет. Это странные люди. Возможно, инопланетяне. А взгляните на меня: что во мне странного?

Подросток неуверенно пожал плечами и сел.

– А вы хороший писатель? – донеслось откуда-то с галерки.

«Отличный! – подумал Кармазин. – Что если сказать об этом вслух? Но что сгодится для городских тусовок, мало подходит для районной библиотеки. Да вообще для любой библиотеки. Принципиально иной контингент. Он отвергает плоские шутки, но ждет откровений. Я могу подарить этим людям откровение? Черта с два. Но ведь я и вправду отличный писатель…»

– Если очень упорно заниматься своим делом, – начал он издалека, рассчитывая не впасть в саморекламу и одновременно обозначить ясное понимание собственной цены, – есть шанс достичь в нем некоторых успехов. А я пишу с того момента, как научился пользоваться пером. Не гусиным, конечно, я не настолько стар… шариковой авторучкой. Сейчас какие в ходу? Кажется, гелевые… Вообще кто-нибудь в этом мире еще пишет руками?

– Да-а, – выдохнул зал.

– А вот я уже потихоньку отвыкаю, – вздохнул он с притворным сожалением. – Но речь не о том…. Легкого старта у меня не получилось. Как я уже говорил, деньги появились много позже. Поэтому у меня было изрядное время для совершенствования. Невозможность оставить писательство при полном отсутствии мотивации очень способствует профессиональному росту… Я не гениален – небеса вообще неохотно осыпают людей божьими искрами. Но хорошим писателем вполне могу себя назвать. Вы ведь не собрались бы здесь ради встречи с плохим писателем? Хотя… это было бы, пожалуй, не менее познавательно.

– А кем вы стали бы, не будь вы писателем?

– О-о! – Кармазин обвел аудиторию повлажневшим взором и приосанился. – У меня были альтернативы, друзья мои! Помимо основной профессии, которую я ненавидел светлой ненавистью… Да, выбор был. Ну, например… Когда-то я сочинял музыку. И даже играл в составе нескольких рок-групп. На ритм-гитаре. Это было ужасно давно. То, что я сочинял, было добротной, неглупой попсой. Если бы я начал тогда и не бросил в минуту душевной слабости, а продолжал бы поныне… Человеческой натуре свойственно развиваться. Быть может, в музыке мои творческие успехи оказались бы намного внушительнее…

Мужчина с пылающим взором привстал с места и вопросил, приподняв указательный палец:

– Вы верите в бога?

«Что же вы так, сударь, – подумал Кармазин иронически. – Не того я от вас ожидал. Считайте, что я разочарован. Но каков вопрос, таков и ответ, третий закон Ньютона никто покуда не отменял».

– Не хочу оскорбить ничьих чувств, – сказал он. – Заранее приношу извинения. Нет, не верю. Я прочел Библию в достаточно зрелом возрасте, от корки до корки… мне как писателю это было необходимо… и у меня возникло слишком много вопросов, а предлагаемые ответы меня не устроили. Не сложилось.

– А в чем смысл жизни? – тотчас же откликнулся мужчина.

«Черт, вот теперь хороший вопрос, – вынужден был признать Кармазин. – Туше! Но хороший опять-таки не для библиотеки, а для затяжных посиделок с философскими заходами исподволь и серьезной выпивкой для расторможенности языка и воображения. А значит, объяснение последует хреновенькое, средне-сдельное…»

– На такой вопрос никому еще не удалось найти ответ, который устроил бы достаточно многих. Кстати, религия и есть способ найти универсальное решение загадки бытия. Хотя все мое существо противится мысли о том, что от рождения до смерти я всего лишь отбываю некий предварительный срок перед жизнью подлинной и вечной… смысл которой ясен еще менее. Вы ведь не рассчитываете, что я окажусь мудрее величайших мыслителей всех эпох? – Мужчина едва заметно помотал головой: нет, на такое счастье расчета у него не было. – Кто как, а уж я точно знаю, что не скажу на сей счет ничего гениального. Заниматься бесконечным самосовершенствованием? Это будет утрачено вместе с тобой. Оставить после себя след в науке или искусстве? Хорошая попытка, но дано не всякому, и шансы невелики. Построить дом, посадить дерево, вырастить сына? Слишком достижимые задачи для нормального человека, которому по исполнении намеченного все равно придется задуматься о дальнейшем. Оставить после себя добрую память? Это не может быть смыслом жизни, это ее результат. – Теперь Кармазин адресовался исключительно к Пеппи-Две Косички, и ему нравилось, как старательно она кивает в такт его словам. – Ну, там много еще всего… Поскольку я человек простой, даже примитивный в своих претензиях, со мной дело обстоит проще. Любить близких. Любить окружающих. Всех не получится, но хотя бы тех, кто поприличнее… Любить себя. Достичь внутренней гармонии. Всемерно уменьшать количество зла в природе. Кажется, ничего нового я не сказал. Хотя вот еще тавтология напоследок: бессмысленно тратить всю жизнь на поиски ее смысла. – Он усмехнулся. – Одно я знаю точно: смысл смыслом, но уйти нужно красиво и необременительно для окружающих…

На исходе второго часа, когда Кармазин немного осип, а паузы делались все тягостнее для всех, Диана Самвеловна вскинула ладошку и объявила:

– Очевидно, настало время поблагодарить нашего гостя!..

– Есть ли жизнь на Марсе?

Кармазин поискал глазами, откуда исходил этот последний, абсолютно нелепый вопрос. Пеппи Две-Косички, кто же еще. Долго же она выжидала своего часа.

– Зависит от Марса, – сказал он, усмехаясь. – Есть Марс созданный воображением мыслителей на протяжении сотен и сотен лет. Красная Планета, расчерченная каналами, неудачливый древний двойник Земли. Руины угасающих цивилизаций, которым либо вовсе нет дела до человечества, либо, напротив, есть настоятельное желание завоевать, поработить или употребить в пищу. Этот Марс полон собственной странной жизни, которая больше напоминает искаженное отражение нашей в кривом зеркале фантазий. Дея Торис ссорится с Аэлитой из-за капитана Йорка, а конфедерат Джон Картер обсуждает с красноармейцем Алексеем Гусевым основы нового марсианского парламентаризма… И есть высохший каменистый шарик, где нет ничего, кроме пыли, а единственным проявлением активности является какой-нибудь особенно упрямый марсоход. Такой Марс никому не интересен, кроме ученых. Я слышал, на фотографиях, сделанных аппаратами, люди находят какие-то пирамиды, человеческие фигуры… Это всего лишь попытка соединить два Марса в один. Людям свойственно наполнять реальный мир воображаемыми объектами. Собственно говоря, это относится не только к Марсу.