– Ма-а-ама! – заголосила женщина.

Вольф с лязгом распахнул дверь.

– Немедленно прекратите хулиганство! – негодующе воскликнул он.

Медведков – ибо это был, конечно, Медведков – выпрямился во весь немалый свой рост и мрачно поглядел на Вольфа.

– Это еще что за хрен с горы? – спросил он тихо, но многообещающе. – Не слыхали такого, не видали…

– Кого вы там преследуете? – продолжал Вольф. – Потрудитесь найти зеркало и с его помощью убедиться в своем скотском подобии, прежде чем приставать к женщинам!

«Хорошо сказано, – одобрил себя Вольф. – Как на соискании. Но этот тип не оценит. Как бы внушить ему подоходчивее, чтобы он все понял и убрался?»

– А это не женщина, – зловеще произнес Медведков, надвигаясь. – Это мне жена. Это она тебе, небось, женщина, клизма ты очкастая.

– Как вы смеете?.. – начал было возвышать голос Вольф.

Тррах!.. Щелк!.. Звяк, звяк… Тяжелый и, должно быть, грязный кулак Медведкова врезался в лоб Вольфу. Темные очки слетели прочь и разбрызгались о бетонную стену.

– Коля! – закричала Анжелика откуда-то сверху. – Что ты делаешь?!

Ббух!.. Стук-стук-стук… Не менее весомый кулак Вольфа вопреки воле хозяина и чаяниям Медведкова влепился последнему в зубы, и тот покатился по ступенькам вниз, прямо в объятия участковому уполномоченному, вызванному кем-то из неравнодушных жильцов с других этажей.

«Зараза, – подумал Вольф, растерянно глядя на кровоточащие пальцы. – Оказывается, это больно – бить кулаком в лицо!»

И тут он вдруг осознал, что впервые за последние пятнадцать лет выругался.

Распростившись с Дедушевым, который был весьма огорчен результатами визита к патрону зловредной империи, Колобов сбегал в гастроном за минералкой. Поборолся с искусом прикупить сигарет – и здесь ему удалось убедить себя, что райские условия для роллитян тоже ни к чему, и некоторая острота ощущений пойдет им только на пользу. Держа в охапке четыре бутылки «Арзни» и блок «Винстона», он свернул на тропинку, что вела к дому. Про себя он именовал этот отрезок дистанции «Аллеей сфинксов» – главным образом из-за многочисленных старушек, дневавших и едва ли не ночевавших на скамейках на всем протяжении пути к подъезду, где ни один прохожий не мог бы укрыться от скрупулезного исследования и систематизации под перекрестным огнем их дальнозорких глаз.

Сегодня старушки настороженно и выжидательно молчали, глядя на Колобова. Напрасно он ломал себе голову, чем вызван такой нездоровый интерес к его персоне, и не учудил ли он вчера чего-либо нештатного, возвращаясь от Бабьева. Лишь подойдя к самому крыльцу, он догадался о причинах их повышенной боеготовности.

На самой последней скамеечке «Аллеи сфинксов» в полном одиночестве сидела крепенькая, будто молодая репка, красивая девушка по имени Верочка Лисичук. Наряд ее, разумеется, не мог пробудить в старушках ничего, кроме осуждения: белый, подчеркнуто просторный блузон плюс розовые, чересчур короткие даже по мнению Колобова брючки. И самое-то странное, что все эти модные нелепицы смотрелись на Верочке очень мило. Прямые соломенные волосы девушки были увязаны на макушке высоким жгутом. Верочка Лисичук делала вид, будто читала интересную книгу, но прикидываться она не умела. Да и книга-то в ее руках называлась «Живое и мертвое в индийской философии» – разве мыслимо такое читать юным девам?

Внутри Колобова что-то хрупнуло и оборвалось. «Неужели меня дожидается? Вот не было печали…»

– Верочка! – с живостью, более приличествующей бодрящемуся селадону, нежели научному сотруднику с восьмилетним супружеским стажем, пропел Колобов. – Какими судьбами в наших краях?

«Убить тебя мало, – мысленно ощерился он в свой собственный адрес. – Нет бы прикинуться шлангом и незаметно юркнуть в подъезд! Теперь-то уж Роллит накрылась бесповоротно. А собственно, чего я засуетился? Что же, мне теперь и с девушкой не поболтать, тем более – сотрудницей родного института?! Всего-навсего тесные контакты третьего рода между дружественными цивилизациями Роллит и Найви!»

– Здравствуйте, Вадим, – сказала Верочка. – Я загадала: если вы притворитесь, что не заметили меня, то я не заговорю с вами. А если наоборот…

– Ну, это уж чересчур! – разливался соловушкой Колобов. – Такой критерий страдает излишним либерализмом. Чтобы тебя не заметить, нужно быть слепым от рождения.

– Вы не пригласите меня в гости? – спросила Верочка и пошла пятнами.

– Приглашу, – сказал Колобов. – Если вы поклянетесь не открывать там своих очей. Я нынче не прибирался.

Пропуская Верочку вперед, он спиной ощутил нахлынувшую с «Аллеи сфинксов» волну осуждения.

– Вот, – донеслось до него. – Жена за порог…

– Все они нонеча таковы. А вот давеча бывало…

На лестнице и в прихожей Верочка упорно молчала, прижимая «Живое и мертвое» к себе, словно щит. «Ну и амбре тут у меня, – устыдился Колобов. – Как в гусарской казарме, или где они там жили». Проходя в комнату, девушка украдкой бросила взгляд на себя в пыльное зеркало. Как бы ненароком одернула блузончик, дотронулась до стянутого шнурком с двумя красными шариками соломенного хвостика на макушке.

– Веруня, хочешь кофе? – спросил Колобов с наивозможнейшей непринужденностью.

– Хочу, – промолвила Верочка. – Как тут у вас…

– Паршиво, ты имеешь в виду? Загажено? Да, имеет место. Но ведь еще полвоскресенья впереди, успеется навести глянец.

– Нет, не то. Я хотела сказать – уныло.

– Уныло? – Колобов развел руками. – А как должно быть в квартире одинокого, пусть даже временно, мужчины?

Тут он вспомнил внутреннее убранство квартиры Вольфа и устыдился вторично.

– Свинарник, конечно, – пробормотал он. – Пойдем, что ли, на кухню, там как-то уютнее.

– Хотите, я у вас тут подмету? – вдруг предложила Верочка. – И пыль сотру?

– Это зачем? – окончательно смутился Колобов. – Не надо этого!

Потом они сосредоточенно, самоуглубленно пили кофе.

– Вот начитаешься индийской философии, – попытался сострить Колобов, – умная будешь. Серьезная.

– Я не от этого серьезная, – промолвила девушка.

– А от чего?

Верочка молча уткнулась в чашку.

– Еще? – спросил Колобов.

– Нет, спасибо. Много кофе вредно.

– Да, на сердце плохо отзывается. А нам с тобой ой как нужны здоровые сердца.

«Не то фиг твои найвиане меня спасут», – добавил Колобов про себя, собрал чашки и понес их в мойку.

– Вадим, – сказала Верочка. – Давайте я вымою посуду.

– Нетушки. В этом доме привилегия мыть посуду навечно закреплена за мной. Никто так искусно не управляется с посудой, как мы, мужики.

Он покончил с чашками, махнул полотенцем по столу и сел напротив Верочки. Некоторое время они в полной тишине смотрели друг на дружку. «Что же мне с ней теперь-то делать? Самое умное – выпроводить как-нибудь. Дернула же нелегкая за язык. Или тряхнуть стариной, закружить девочке голову?.. Тоже, соблазнитель сыскался, бонвиван немаканный. На себя бы лучше посмотрел, да тошно небось».

– Так что у нас случилось, Верунчик?

– Что случилось? – медленно повторила она, словно с трудом вникая в смысл вопроса. – Ничего не случилось… Спасибо за кофе. Я, наверное, пойду. Уже поздно.

– Поздно?! – возопил Колобов. – Час пополудни!

– Мне в библиотеку.

– Так не работает же библиотека!

– Ну… все равно, я пойду, – Верочка решительно поднялась.

В прихожей она, упорно не выпуская из рук нелепую в сочетании с ней книгу, влезла в туфельки и принялась возиться с замком.

– А он у вас не работает, – сказала девушка с укоризной.

– Да я знаю, – досадливо произнес Колобов. – Как-то все странно…

– Ничего странного, – ясным голосом проговорила Верочка. – Я вас люблю.

Она испытующе посмотрела на Колобова, ожидая, что того ошеломит ее признание. Она не знала, что Колобов уже был подготовлен.

– Веруня, – сказал он ласково. – Ну зачем тебе это?

– А это всегда незачем. И некстати. Может быть, потому что сегодня воскресенье. И греет солнышко.