-Уверен?

-То есть? - не понял Александров. - Конечно, уверен.

-Откуда такая уверенность?

-Ну так... устав-то один на всех. Мы же все... - он остановился.

-Голубые береты? - улыбнулся я.

-Ну да.

-И ты полагаешь, Тарасов точно будет знать - что мы собираемся делать?

-А разве - нет?

Я пожал плечами.

-Самая большая ошибка, сынок, думать, что армия способна обтесать всех под один стандарт. Ясно понятно, что это - мечта любого командира, начиная от комода и заканчивая Верховным главнокомандующим - иметь под своим началом одинаковых, отлитых по одному шаблону солдат, абсолютно предсказуемых и легко прогнозируемых в виду своей одинаковости. Но эта мечта из разряда неосуществимых.

-А почему, Павел Васильевич?

-Почему? - я усмехнулся и посмотрел на ефрейтора. - Ты, Славик, до армии вроде бы слесарем был? Так?

-Так точно. - ответил Александров. - Слесарь-фрезеровщик.

-Ну вот и скажи мне, слесарь-фрезеровщик, если взять дюжину болванок, отлитых из разных металлов, ну или же - сплавов, это - не суть, и выточить из них на самом точном станке по самому точному шаблону одну и ту же деталь, можно ли будет различить эти детали?

-А то как же! Непременно. Коль уж они из разных сплавов... - он вдруг осекся.

-Ну что, сообразил? - улыбнулся я.

-Сообразил.

-То-то же! И отличить эти детали можно будет без особого труда, и вести себя они будут совершенно по-разному. Даже при условии, что работать будут в одинаковых условиях. Большое дело - изначальный сплав.

Слава молчал.

-Поэтому-то армия, меняя и обтесывая людей, меняет всех по-разному. - закончил я, помедлив. - Одних она меняет настолько, что он не в состоянии пожалеть других. А кого-то - настолько, что других пожалеть он еще может, а вот себя - уже нет. Все зависит от изначального сплава.

-И он нипочем не угадает: какое решение вы приняли?

-Ну, разве что угадает! - усмехнулся я. - А нужно, чтобы знал наверняка. В виду чего будет тебе следующий приказ: сейчас же ступай к рации и не высовывайся на передовую ни при каких обстоятельствах. Если только от Тарасова, штаба авиабазы или же Верховного главнокомандующего не поступит непосредственно на мое имя радиограмма. - прибавил я, подумав. - Во всех остальных случаях - сюда ни ногой. Твое дело - держать связь с Тарасовым, присматривать за ранеными и за десять минут до времени "Ч" настроить передатчик на условленную волну. Вопросы?

-Вопросов нет. - ответил Александров.

-Выполнять.

-Есть.

После того как он ушел, я еще плотнее прижался к гранитной глыбе и запрокинул голову. Некоторое время я просто смотрел вверх, вдыхая студеный, пропахший снежком воздух и вспоминая Корнеева, любившего, неизвестно для какой надобности, считать звезды в такие же ясные ночи. Жаль, что я остался без своего лучшего снайпера. Очень жаль. Сейчас бы он мог многое решить.

Я думал о Корнее и Чижике, параллельно с этим размышляя о своем неестественном, применительно к данному моменту, спокойствии. Хотя, с другой стороны, о чем мне теперь беспокоиться-то? Меньше чем через час по позиции душманов ударят наши штурмовики. Меньше чем через десять минут по нашей позиции ударят душманы. И мне сейчас остается думать только о том, чтобы угадать крохотный зазор между двумя этими ударами и попытаться отвести ребят назад.

Других поводов для беспокойства у меня сейчас не имелось. О чем может беспокоиться человек, принесший в жертву самое дорогое, что у него есть - свою жизнь?

Что может быть дороже жизни?

-Идут!

Я обернулся к Макару, наблюдавшему за тропой.

-Идут?

-Идут, товарищ майор. - подтвердил он. - Точнее - подбираются.

Взяв прибор ночного видения, я осторожно высунулся из-за камня. Да, действительно: на пределе эффективности прибора наблюдалось едва заметное шевеление между неровностями рельефа. Словно крупные камни неторопливо, то ускоряя, то замедляя движения катились вверх по тропе. Чушь какая-то! Разве могут камни катиться вверх?

-Приготовиться! - негромко сказал я.

Ребята зашевелились, в последний раз примериваясь: насколько удобна изготовка. Потом затихли в напряженном ожидании.

Я посмотрел на часы.

Ноль тридцать шесть.

Нормально.

Слегка приподнявшись на локте и не высовываясь, я замер, выжидая.

Внезапно какой-то тихий, но навязчивый звук заставил меня обернуться. Чуть слышное бормотание, перемежавшееся негромким хлопком, доносилось слева.

-Макар! Макар, это ты?

Ответа не последовало, но бормотание усилилось, став многоголосым. Прошло мгновение, и я различил слова...

-Па-па по-да-ри, па-па по-да-ри, па-па по-да-ри мне куклу...

Макар, Иван и еще несколько ребят, словно зациклившись, все громче и громче напевали, разделенный на слога речитатив. Слово "кукла" отмечалось хлопком в ладоши.

С каждой секундой их становилось все больше и больше, а слова и особенно хлопок звучали все громче и громче.

Сперва мне захотелось заткнуть этот хор имени Пятницкого, но мгновение спустя я почувствовал вдруг, что немыслимая громада снежника, нависшая сверху, утратила свою власть надо мной и я уже не чувствую ее ледяного, могильного дыхания...

Бережно опустив приклад автомата на землю, я освободил руки и присоединился к пацанам:

-Па-па по-да-ри, па-па по-да-ри, па-па по-да-ри мне куклу...

...Горы молчали.

Казалось, даже они ошеломлены подобной наглостью.

* *

Кто-то рядом ходил и чего-то бубнил - я не слышал.

Телевизор мне тыкал красавиц в лицо - я ослеп.

И, надеясь на старого друга и горные лыжи,

Я пока пребываю на этой пустынной земле.

-В час двадцать, точно по плану, прямо у нас над головой заревело, загремело, загрохотало и, кажется, весь снег, лежавший на склоне над нами, волнами пошел вниз. Просто картина Васнецова - "Грачи прилетели". Штурмовики расстарались на славу - спустили не меньше трех лавин. Впрочем... я видел только одну. Когда стало ясно, что духам - конец, я попробовал оттянуться назад. Но не успел. Не успел...

Его голос по-прежнему доносился до Кирилла будто бы издалека, словно невнятный, едва различимый шелест волн в гальке, у полосы прибоя...

-Нам удалось уйти лишь из-под основного удара лавины. Он пришелся на караван. Я сильно удивлюсь, если там кто-то выжил. Нет, их похоронило наверняка. В отличие от нас.

Нас придавило уже краешком. Александрова же и раненых и вовсе не задело. Он сразу же принялся искать нас под снегом. А через пару часов к нему присоединился и Тарасов с основными силами батальона. Когда меня откопали, я еще дышал. Иван, пулеметчик наш - тоже. А вот Макар уже нет...

Паша прервался.

-Очнулся я в Кабуле, в госпитале. Смотрю: вроде все не так уж и плохо: руки - ноги на месте, остальное - тоже. Хоть и провалялся под снегом несколько часов, а вроде ничего, вроде отделался. Так, царапины в основном, сильное переохлаждение, несколько локальных очагов обморожения, ну и шок, конечно же. Потом - медицинский борт, снова госпиталь, уже в Союзе, комиссия... свобода, одним словом.

Ладно, вернулся я домой, в Ярославль. Очухался маленько. Стал к гражданке присматриваться: не найдется ли где свободного местечка? А кругом-то - новая жизнь. Кругом-то - перестройка, будь она неладна. Кругом-то все вверх тормашками. Масса проблем, вкупе с массой возможностей. Хочешь по старинке - на государство работай, хочешь по-новому - на себя. Да только вот и для того и для другого знания нужны. И знания совершенно иного типа, нежели имеются у отставного майора ВДВ.

Ладно, думаю, где наша не пропадала! Выкрутимся. Туда сунулся, там попробовал. Сперва на стройку подался. Дело вроде нехитрое - руководить бригадой каменщиков, на первый взгляд, не сложнее чем отделением солдат командовать. Однако есть своя специфика. Не столько в работе, сколько в отношениях. Коли мне среди новобранцев попадался человечек с гнилинкой я его от этого дефекта быстро избавлял. Не мне тебе рассказывать как это делается. Сам наверняка знаешь. А тут... Проблема вроде та же самая, а вот методы, наработанные за годы службы не подходят. Не та система отношений...