-Заговорил. - не стал отрицать очевидного Кирилл. Он не спускал глаз с приближавшегося моря. Ему не хотелось упустить неуловимый момент, когда цвет полотна изменится и оно, будто по мановению волшебной палочки, из свинцового превратится в синее. Или черное?
-Нормально! - улыбнулся Паша, аккуратно заправляя машину в очередной вираж. - Значит, процесс пошел! Значит, постой отработаешь. Кстати, у нас же, здесь, - музей. Ты в курсе?
-В курсе. - кивнул Кирилл, подавляя вздох разочарования: словно оправдывая свое название, момент так и остался не уловленным: морская панорама сменила цвет в одно мгновение, в который уже раз сохранив секрет перевоплощения: выйдя из виража, машина понеслась к ослепительно-синей бухте, такой же синей, как и все море до самого горизонта. - Я на этот музей уже заранее настроился. Если Лена меня окончательно не запашет и у меня найдется минутка, чтобы съездить в Феодосию...
-Да, не бойся! - расхохотался Паша. - Я присмотрю, чтобы она не эксплуатировала твой гений круглые сутки напролет! И в Феодосию мы обязательно выберемся... да, кстати, вот мы и дома.
Он притопил педаль тормоза и дорожный знак КОКТЕБЕЛЬ "Мерседес" миновал, обмахивая стрелкой спидометра шестидесятикилометровую отметку.
*
-За встречу!
-Ура!!! - празднично зазвенел хрусталь и шальные брызги шампанского окропили салатницу с оливье.
Убавив вино наполовину, Кирилл поставил бокал на стол и поднял глаза.
Елена сидела напротив него. Нет, она в отличие от мужа за прошедшие полгода изменилась довольно сильно. Стала какой-то... другой. Кирилл не мог подобрать слова, точно описавшего бы, выразившего бы изменения, произошедшие с ней. Не мог и чувствовал, что это его задевает. Как художника, разумеется...
...Она встретила их на террасе.
Как только машина оказалась внутри ограды усадьбы, взгляду Кирилла предстал изящный двухэтажный домик на высоком каменном цоколе, который, пожалуй, можно было засчитать еще за один этаж. Выстроенный, по всей видимости, на месте старого, дом был настолько грамотно вписан в плавный уклон старого тенистого сада, что казался ровесником могучих дубов и раскидистых платанов, а не современником "Мерседеса", нырнувшего в темную пещеру гаража, высеченную в каменной толще цоколя. Дом не спорил с природой, не навязывал ей своего главенства, не подминал ее под себя пышными формами. Напротив, все в нем было подчинено гармонии с ней, со старыми деревьями и, конечно же, с угловатой, колючей вершиной Карадага, дрожавшей в раскаленном полуденном мареве, создавая фон композиции.
Придирчиво осмотрев особняк, Кирилл согласился, что его вполне можно назвать замком...
После традиционных охов-ахов, обниманий, похлопываний по спине и дружеских (строго с разрешения мужа!) поцелуев в щечку, хозяйка повела его в дом. Показав гостю его комнату (солидные габариты и роскошный гарнитур - в базе, из опций - вид на море и Карадаг), Елена предложила ему небольшую экскурсию. Просто так, чтобы не скучать в ожидании приглашения к столу. Они прошлись по четырём спальным комнатам верхнего этажа из которых самая большая, с шикарным балконом на море, естественно принадлежала хозяевам, и спустились вниз. Здесь доминировала огромная, в полдома гостиная, с которой соседствовали столовая и библиотека. В последней, наряду с огромными книжными стеллажами, подпиравшими потолок, разместились классический зеркальный бар и массивный бильярдный стол.
В целом же, закончив экскурсию в гостиной у накрытого стола, Кирилл пришёл к выводу, что внутреннее пространство дома слегка... перегружено. Хозяева словно боролись с какой-то, видимой им одним пустотой, стараясь поплотнее заполнить комнаты мебелью, а коридоры - всевозможными вазами, тумбами и прочими забавными, но непрактичными предметами.
Уже оказавшись в гостиной, он обратил на это внимание Елены.
-Ты находишь? - удивилась она. - Странно, а я почему-то никогда этого не замечала. Кстати, узнаешь? - и она указала на небольшой рисунок, висевший на стене.
Подойдя к нему Кирилл улыбнулся. На простом картонном листе, обрамленным изящной рамочкой, яркое, полуденное солнце, сверкавшее где-то в зените, проливало свои лучи на широкую морскую равнину. На переднем плане равнину замыкал берег, изогнутый длинной лукой. В центре, на берегу, стоял могучий, вековой дуб. Все, и его корни, тугими жилами вспучивавшие песок, и его ветви обнимавшие небо, и его темная, грубая, посеченная ветрами кора излучали силу и мощь. А вокруг дуба, обивая и льня к нему, струилась тоненькая лиана, терявшаяся затем в раскидистой кроне. И там где нежный побег, усыпанный цветами, соприкасался с жесткой шершавостью темной коры, та светлела и теплела...
-Сохранили?
-Спрашиваешь! - возмутилась Елена.
-К столу! - скомандовал Паша...
...Кирилл едва успел осушить бокал, как хозяин поднял бутылку шампанского, прохлаждавшуюся в ведерке со льдом и освежил хрусталь.
-За Карибы?! - улыбнулась Елена.
Кирилл поднял бокал и украдкой взглянул на рисунок. Нет, как ни крути, а она сильно изменилась...
А застолье, между тем, шло своим чередом.
Наравне с хозяевами, за столом, в добрых патриархальных традициях восседала немногочисленная домашняя челядь.
Мария Ивановна, красивая крупная женщина либо только еще подбиравшаяся к пятидесятилетнему юбилею, либо едва миновавшая его живо напомнила Кириллу "Русскую Венеру". Та же тяжелая славянская стать, то же ощущение здоровой, обузданной силы во всем теле. И лишь темно-русая коса, уложенная на голове наподобие короны в старорежимном, советском стиле, нарушала цельность образа. Распустить бы ее да одежды поубавить. И можно в сауну. Кустодиев в стиле модерн.
Гордая, прям как у образцового курсанта осанка, плохо вязалась с теплом больших карих очей женщины. Когда она выслушивала очередную просьбу Лены (распоряжение - не вполне уместное в данном случае определение), из уголков ее глаз разбегались солнечные лучики морщинок. Чувствовалось, что в этом доме она претендует на более значимую роль, нежели простая прислуга. Так оно, в общем-то, и было на самом деле. Мария (она сразу же попросила Кирилла забыть о ее отчестве, сказав, что приберегает его для подчиненных) совмещала обязанности горничной и повара, а в длительные периоды отсутствия хозяев превращалась в домоправительницу, ведая всем хозяйством.
Пару в этом непростом деле (и только в нем, если Кирилл правильно все понял) ей составлял Федор Петрович. Привязать его к какому-то конкретному полотну оказалось сложнее. Он, скорее, представлял собой собирательный образ этакого бывалого, матерого, потрепанного, но не сломанного жизнью мужика. Твердо знающего, в чем ее, жизни, смысл, но не торопящегося оповещать о своем знании всех и каждого. Может в силу элементарного недоверия ко всем и каждому, а может - в силу присущей ему немногословности.
Петрович (он как раз предпочитал обращение по отчеству, приберегая свое имя неизвестно уж для кого) судя по всему обогнал Марию на десяток лет. Хотя, запросто могло оказаться, что это - лишь видимость, печать жизненного опыта, отмеренного не столько годами, сколько километрами, пройденными за эти годы. Чувствовалось, что он как следует поскитался по свету и наверняка - за казенный счет. В хорошем смысле слова. В любом случае, его крепкая, мускулистая фигура внушала уважение. И даже зависть. Не факт, что в его годы сам будешь выглядеть так же, подумал Кирилл. Клетчатая ковбойская рубашка туго обтягивала широкий разлет плеч, а в треугольнике расстегнутого ворота виднелась порядком застиранная морская тельняшка.
Портрет завершало загорелое, обветренное лицо, широкое и чуть плосковатое, с носом, не то чтобы откровенно свернутым набок, но явно сломанным и неважнецки залеченным во времена оны.
Насколько понял Кирилл, в хозяйстве Петрович умудрялся совмещать плохо совместимые профессии садовника и водителя, обихаживая одновременно и сад и гараж. А, кроме того, охранял усадьбу.
