Радист согласно кивнул. Спорить с очевидным было попросту глупо.
-Ладно! - ободрил его майор. - Чего-чего на свете не бывает! Может и впрямь не знают. Тропинка-то, судя по всему, только вчера от снега вскрылась. А позавчера еще, вполне вероятно, непроходима была.
-Ага. - оптимистично подтвердил Слава и прибавил: - Ну так мне, что, рацию-то обратно сюда перетаскивать?
-А зачем? - пожал плечами Павел. - Пусть стоит там, где прием нормальный. И ты сам тоже давай-ка к ней. Рысью. Макаров! - окликнул он ефрейтора. - Поступаешь в распоряжение Александрова. Будешь радиоузел охранять. И смотрите мне - эфир слушать, а не анекдоты травить!
-Есть!
Отправив их в тыл, майор присел на камень, между солдатами, курившими в ожидании распоряжений и проводником. Афганец, надо отметить, совершенно спокойно отнесся к тому, что ему велели дожидаться рассвета вместе с отрядом. Павел достал пачку сигарет и предложил проводнику. Тот отказался. Павел пожал плечами и задымил сам.
Солнце скрылось из виду, оставив лишь красные отблески на белых вершинах. Темнота начала сгущаться прямо на глазах.
Неторопливо скользя глазами по кругу, майор размышлял, насколько верными были его действия. Насколько верно он выбрал место засады? Насколько грамотно распределил имеющиеся у него силы? Насколько правильно сделал, не проведя глубокую разведку дальше по тропе? Если события начнут развиваться так, как предполагал Тарасов, отправляя его сюда, любой из этих вопросов может обрести решающее значение. И чем гуще становилась темнота, тем настойчивее они возвращались к нему.
Нет, место он выбрал верно. Это действительно самый удобный отрезок тропы для перехвата любого отряда. Независимо от численности и силы.
С распределением двух десятков своих бойцов тоже вроде не прогадал. Десяток человек на основной позиции. Пятеро - у рации и в резерве. Трое - с Чижовым в передовом дозоре.
Разведка. Вот что не давало ему покоя! Может зря он не отправил лейтенанта с ребятами прогуляться вперед по тропе хотя бы пару километров пока еще светло? То, что поблизости нет признаков чужаков - хорошо, но возможно дальше и обнаружилось бы что-нибудь интересное...
Нет, не стоило, еще раз твердо ответил он сам себе. Риск демаскировать собственное присутствие с лихвой перевешивал преимущества, которые мог дать разведывательный рейд. Засада только тогда - засада, когда о ней не знает тот, кому она предназначена. Если оттуда, со стороны Пакистана, действительно подбираются духи, будет гораздо лучше, если наше присутствие здесь станет для них большим сюрпризом.
Для нас, конечно, лучше.
Павел встал и подошел к обрыву. Отнял сигарету от губ и, выбросив руку вперед, посмотрел на нее. В сумраке, неотвратимо поднимавшемся из черной бездны ущелья, маленький ярко-красный уголек быстро угасал, растворяясь в темноте...
-Отставить курение. - сказал он, роняя окурок на землю и приминая его сапогом.
Приказ раскатился по короткой цепочке, погасив еще несколько огоньков.
Майор кивнул и снова поднял голову к горным вершинам, возносившимся над миром, словно высоченные антенны и ловившим последние сигналы отходящего на покой солнца.
Я чувствовал напряжение, переполнявшее его, и увидел, как резко он вздрогнул, заметив темную фигурку, торопливо поднимавшуюся с позиции передового дозора...
Глава VII
Быть может, я - картонный герой,
но я принимаю бой.
-Ваш заказ, господа. - официант поставил на стол вино и удалился.
Лена подняла бокал и выжидательно посмотрела на Кирилла.
Он же медлил, погруженный в себя.
-Эй, на палубе! - она окликнула его и покачала бокал. - Не пора ли перестать хмуриться и поднять тост за прекрасных дам?
Кирилл мрачно усмехнулся и, взяв свой бокал, лишь церемонно приподнял его вверх, исчерпывая этим процесс тостования прекрасных дам.
-Эй, ну будет тебе! - Лена протянула руку и потрепала его по плечу. - Ну что случилось-то? Ну не вышла картина! Что - в первый раз?!
Кирилл вздохнул и отвернулся.
Внизу, за бортом парусника вращала свой пестрый водоворот вечерняя ялтинская набережная. В свете фонарей и бесчисленных кафе и ресторанов фланировали курортники всех мастей. И разгулявшиеся хмельные компании, бодро перемещавшиеся из одного заведения в другое. И солидные семейные пары с чадами, которым вообще-то давно уже пора было спать. И одинокие индивидуумы, с усталым видом командировочных, на минутку заглянувших на этот праздник жизни. И девушки, из числа тех, что выглядят на миллион, но после хорошего торга соглашаются долларов на сто - сто пятьдесят.
Всем было весело, все были при деле.
И лишь Кирилла веселье будто обтекало, обходило стороной, опасаясь его мрачного вида...
...Вечером, как обычно, они прибыли на свое место и устроились: живописец за мольбертом, натурщица - на своем камне-пьедестале, солнце - поодаль от них, у линии горизонта.
Смутное, неясное чувство неудовлетворенности, овладевшее им еще несколько дней назад, когда картина начала обретать цельный вид, нарастало по мере того как приближалось время сделать последние штрихи, поставить точку в работе. Кирилл чувствовал, что намеренно оттягивает этот момент, хотя мог бы завершить полотно еще пару дней назад, доведя его дома, в мастерской. Но, вопреки этому, он упорно продолжал работу на натуре, ожидая, что в один прекрасный миг какая-то недостающая деталь займет свое место, придав композиции завершенность.
Завершенность...
Вот чего катастрофически не хватало его работе. Будучи технически выверенной, доведенной до серьезного уровня, на каком-то другом, высшем, если угодно, уровне, картина казалась незавершенной...
...Одолеваемый такими мыслями, Кирилл и приступил к доводке полотна, надеясь на озарение, которое могло нагрянуть в последний момент. Натурщица прилежно сохраняла заученную позу, солнце прилежно скатывалось к горизонту, живописец прилежно пытался понять - чего же именно не хватает ему, чтобы признать картину законченной. Больше всего его бесило то, что с точки зрения техники, письма полотно было просто идеально - ни прибавить, ни отнять! Он понимал, что может простоять перед мольбертом еще неделю, но не изменит этим ровным счетом ничего. Тупик. Одно слово - тупик.
Промучив себя, Лену и кисть еще около часа и всего несколько раз прикоснувшись к холсту, Кирилл, дождался пока солнце коснется водной глади, и опустил руки. Как в прямом, так и в переносном смысле...
-Готово? - спросила Лена, видя, как он отложил кисть и отошел на шаг назад, любуясь своей работой.
Ничего не ответив, Кирилл продолжал рассматривать картину в последней, отчаянной попытке понять: чего же ей все-таки не хватает?
Бесспорным представлялось одно - картина удалась. Удалась общая рамка вечернего морского заката с невидимым солнцем, укрытым за черным камнем-пьедесталом. Удалась женщина на камне. Удалась, даже без ее глаз, играющих в этом не последнюю роль, печаль, с которой она провожала угасающее солнце. Все было на своем месте, все было красиво, исправлять ничего не хотелось. Абсолютно удавшаяся, доделанная, законченная картина.
И при всем этом - абсолютно мертвая...
Ах, черт! Ему захотелось заорать как от боли! Да что же это такое?! Что же это за наказание-то?! Написать отличное, технически безупречное полотно и испытывать при этом только одно желание...
