— Да ладно тебе, — отработал задний ход Зуев-младший. — Уж и в масленщики.

— Нет, не ладно. Слово есть слово, честь есть честь…

Егоров порылся на верстаке, нашел ключ и вскрыл крышку.

— Ну вот! Смотри, — ткнул ключом. — Масло едва достает нижнюю риску, гробишь машину… Черт с тобой, с паршивой овцы не наскребешь и клока шерсти, — сплюнул Егоров и спустился с экскаватора.

Зуев молча пошел за маслом.

Зинке, соседке Егоровых, дома не сиделось. Сбегала на почту, в столовку, заскочила в магазин. Увидела Зуиху, сразу к ней.

— Слышала, кому экскаватор посулили? — коротко, погромче спросила Зинаида Зуиху.

— Вроде бы твоему, — откликнулась Зуева.

— Как же моему, держи шире карман. Мой-то полоротый, — запричитала Зинаида, — будет колматить на этой дрыгалке до скончания века, кто ему даст. Живет с начальством, как собака с кошкой. Мой ведь любит правду, а кому она, правда, нужна. Господи, люди на книжку деньги — деньга деньгу родит, а мы последние копейки — вчера сотню снесла…

Вокруг Зинаиды грудились бабы.

— Мы-то, олухи царя небесного, — взвизгнула какая-то женщина. — Наши-то мужики языки съели, а мы, бабы, что смотрим!..

— А что делать? Экскаватор не унесешь в сумке — не маргарин.

— Видали ее, — вздернула Зинаида остренький подбородок, словно намереваясь тяпнуть за нос сказавшую невпопад женщину. — Ты бы молчала, у тебя Иван годен только доски тесать…

— Чего будут давать? — протиснула в круг голову глуховатая Ефросинья, теща Ложкина, — колбасу?..

— Черта лысого, бабушка, — рыкнула в лицо старухе Зинаида.

— А свежую не привезут?

Бабы захохотали, засмеялась и Ефросинья.

— Глухая я, бабоньки, смолоду еще отужела на ухо — в клепальном цехе работала, вот и отужела. Вы уж меня простите, глухую тетерю.

— Небось, как твоему Ложкину сунули экскаватор, так сразу услыхала, — нападала все Зинаида.

— Господь с тобой, пошто ты, девка, мелешь что ни попадя, — оттопыривая шаль, округлила глаза бабка Ефросинья. — Пошто так, откель у людей такое зло, не приведи бог. Савелий нонче сам отказался от машины, настоял, чтобы Егорову отдали. Сказал, мужик двадцать годов как рыба об лед бьется. Пошто так-то, не узнавши — народ смущаешь…

Зинаида завертелась и, словно вода сквозь песок, просочилась из магазина, побежала к Глафире.

А Егоров уже обошел добрую половину экскаваторов и уже направился было в парк тяжелых машин, но остановился; начнут приставать с обмывкой. Какая обмывка! Если бы все по уму — разве плохо, и сам бы за милую душу сотку пропустил — почему бы с товарищами не посидеть, Глаша и пельменей налепила бы. Хариус вяленый есть и сорога копченая. Сам летом на Ахтаранде коптил, под белую куда с добром пойдет. Пусть и машинисты, и помощники, всем места хватит, хоть и с женами придут. Ведь не каждый день новые экскаваторы. Слова хорошие поговорить. Егоров и сам по такому случаю скажет, как не сказать. Егоров стал придумывать слова, чтобы, поскладнее вышло, но как вспомнил, как это все не так — опять нехорошо стало. Повернулся и пошел к своему экскаватору. Парни встретили своего старшего машиниста весело. Тут же у старого экскаватора, на снегу, детали от нового. Значит, Игнатьев решил, что лучше всего монтировать на своем месте. Что ж, правильно. Егоров смахнул рукавицей снежинки с ближайшего блока.

— Егоров, где патефон? Какая без музыки жизнь…

Не было на стройке человека, который бы не знал про егоровский старенький, но вполне исправный патефон.

— Патефон принесу, — сказал Егоров. — Но, а что стоять так, лясы точить, Матвей Денисович. «Да, постарел Матвей, — вдруг замечает он. — Тоже скоро на слом, на пенсию. Был мужик, нет мужика. Экскаватор тоже, пока был новый, земля под ним дрожала, а постарел, «ложку» донести до кузова, не расплескав, не может: трясется, как паралитик какой, но был, да свой. — Егоров взялся за домкрат. — Нет, не поднимается рука, — бросил домкрат. — Схожу к Ложкину, что он скажет…»

— А ты, Матвей, ступай-ка затопи печку, лишнее из будки повыбрасывай, наведи марафет.

— Ладно, а сколько брать? — по-своему понял Матвей.

Егоров медлил с ответом.

— Дело говорит дядя Матвей. Как же на сухую? Экскаватор не соберем.

Матвей подставил шапку.

— Ну, старшой? Отмерзнут уши.

— Да погодите вы!

— Не с той ноги встал, — сказал Матвей уже в спину Егорову.

Егоров спустился к реке. Где же должен стоять экскаватор Ложкина — в забое на канале или на второй полке карьера? А может быть, Ложкин дома, интересно, в какую он смену? Подвернулся самосвал, Егоров остановил его.

— К Ложкину?

— К нему и еду, — сказал водитель. — Поворотную цапфу везу. Садись, — водитель открыл дверку.

Егоров сел в кабину. Еще издали он увидел ложкинский экскаватор. Ходовая была разбросана, траки валялись в стороне.

— Растележился? — поздоровавшись, кивнул Егоров на ходовую.

— Грешен. Цапфу надо поставить, крана нет. Не допросишься, сам бы побежал, так тут надо кому-то. Кремнев захворал, Санька зуб пошел выдергивать.

«Не знает, наверно, Ложкин насчет новой машины», — решил Егоров.

— Давай схожу за краном. — Егоров как будто за этим приехал.

— Если можешь, Егоров, подмогни, — согласился Ложкин.

Егоров с Ложкиным были одногодки и по возрасту и по стажу работы. Вместе они получали и удостоверения экскаваторщиков. Тогда Ложкин был парень загляденье: пышная шевелюра, кареглаз, рассеченная губа немножко подводила, а так — огонь парень. И теперь он еще ничего, только поседел, и намного раньше Егорова, да глаза малость припухли, да плечи стали поуже — ватник сзади обвис. Интересно, со стороны поглядеть, а какой я?

— Ну, так что? — намекнул Ложкин.

— Бегу, бегу…

Егоров возвратился к Ложкину с двуногой стойкой, тракторным краном КП-25, прозванным «кочергой».

— Куда ты эту холеру, — завозмущался Ложкин, но, увидев за «кочергой» тягач с бревном на тросу, подошел вплотную к Егорову.

— Хочешь базу поднять этой загогулиной? Да ты знаешь, Егоров, сколько весит основание экскаватора?

— Знаю, сорок шесть тонн.

— Ну, вот. «Кочерга» твоя только на двадцать пять тонн рассчитана. Так что от колес только ошметки полетят.

— Разговорился. А мы не будем давить на колеса. — Егоров велел бревно подтянуть поближе к «кочерге».

— Поглядим, поглядим, — отошел Ложкин.

— Глядеть потом будем, несите пилу, распускайте хлыст…

— Понятно. Вместо колес чурки, ловкач ты, Егоров.

— Ну что ты, Ложкин. Ставь вот сюда «кочергу», — Егоров рукавицей промел землю. Потом замахал, приглашая кран.

Поставили «кочергу», подмостили под балку чурки, подбили клинья. Ложкин еще поползал под краном, попинал чурки.

— Так, — сказал он, вылезая из-под крана, — в ажуре, — и подозвал крановщика.

— Оцени-ка, Витюха.

Крановщик поприседал, позаглядывал под кран.

— Грободелы, первый раз так вижу…

— Опускай так, — насупился Егоров. — Разговорчивый шибко…

Крановщик опустил стропы, Ложкин уложил их как следует в зев на гак, закрыл замок и подложил дощечки, чтобы не порезало трос.

— Ну вот и хорошо, — одобрил Егоров. — Вот и ладно. Корову на баню потащим. Прибавь-ка обороты, — крикнул он крановщику. А когда тросы натянулись, дал отмашку рукой.

— Стоп!

«Кочерга» задрожала от напряжения. Опорная балка вошла до упора пером в чурки.

— Ага, «закусила», — радовался Егоров.

— Насухо-то, Егоров, горло драть будет…

— Размочим, Ложкин, обязательно. — Егоров забыл и зачем он приехал к Ложкину. — Ты следи за трактором, Витюха, и смотри прямо на меня, больше никуда!

— А куда еще, — высовывается крановщик, — начальству в рот.

Егоров скрестил над головой руки. Казалось, стало слышно, как работает вечная мерзлота. Будто сквозь землю стального ежа протаскивают, а земля вздрагивает.

— Вира!

Запели шестерни, под нажимом стропов хрустнуло дерево. Загудел металл. Егоров впился в «кочергу» глазами. Похожая на огромного жука, база поползла, отделилась от земли.