— В том-то и дело, а как попасть на лед?

Ушаков походил у воды, прикидывая, прицеливаясь.

— Может, «мост» наведем, как делали? — неуверенно предложил Михаил.

— Не успеем, на неделю работы. Эта сатана ждать не будет, — кивнул Ушаков на Моркошку. — Ишь, как притаилась, только и ждет…

— Ну а что ты предлагаешь? — нетерпеливо перебил Ушакова Логинов. — Предлагай! — Воткнул с силой в берег лом.

— Другого не вижу. Как брали Амгу, так и тут…

Михаил выдернул из земли лом, щупая дно, добрел до закрайка, обколол кромку, оперся на лом, вылез на лед.

— Сам-то не «мырни» — осторожнее, Ушаков. Главное, проверь тот берег, где выходить будем…

Логинов совал лом под лед и комментировал, где какая глубина. Наконец нашел подходящее место, неглубокое и, главное, отлогое.

— Под тем берегом промерь.

Михаил сходил за реку, потыкал дно, вернулся.

— Во, Прокопий, — отметил он на ломе глубину.

— Не сказать, что глубоко. Но кто знает, в каком месте обломится лед.

— Никто не знает, — соглашается Логинов.

— Что зря каркать? Лом-то в руках — проверь.

Логинов долбит проруби, а Ушаков шарит по берегу глазами, где поядренее лес. Михаил долбит проруби, промеряя лед, «ощупывает» дно.

— Ну как?

— Давай, пробуй!

Ушаков поездил по заберегу, на лед никак не выберется: то крошится, то глубоко — в закрай упирается радиатором.

— Так не получится, надо, как там, на Амге.

— Отцепляй «пену», Прокопий!

— Иди помогай.

Логинов опускает ноги в воду и съезжает по льду, самая кромка отламывается, и вода ее крутит, плавает куском сала. Ушаков выбрасывает из «пены» трос, поджидает Логинова. Вдвоем они едва-едва переваливают бочку за борт, две пустые выбрасывают, оставляют в «пене» бочку с маслом и электродвигатели. Логинов еще смотрит на бочку с маслом.

— Пусть лежит, — опережает его Ушаков.

— Ослабел?

— Ослабел, двумя руками плеть не согну, — смеется Ушаков.

Деревья на стлань Прокопий выбирает помощнее. Развернувшись, тягач так ставит, чтобы при падении дерево не захватило кабину. Логинов, захлестнув один конец вокруг ствола удавкой, другой вяжет за фаркоп. Сучья тоже не обрубают, так и волокут на переправу. Лебедкой помогают заволочь конец хлыста на лед, другой оставляют на берегу. Под середку лесин подкатывают бочки. Край льда тоже подмащивают кустарником, чтобы опора лучше была. Как только навели стлань, «пену» опять на буксир…

— Ну, была не была! — Логинов идет через настил на лед, пробует раскачкой. Ноет лед. Ушаков на всякий случай открыл дверку, вывел тягач на стлань, лед треснул, стал оседать.

— Давай, Пронька! — замахал руками, заторопил Логинов.

Тягач рванулся вперед, под гусеницами застреляло. Ушаков поддал газу, и тягач бежал без останову, за ним тянулась черная полоса воды. На середине круто повернул вверх по течению. И когда выскочил напротив косы, где Логинов оставил вешку, Ушаков бросил тягач к берегу. Еще сильнее заухал лед, затарахтела «пена». Логинов бежал впереди, добежал до закрайка, спрыгнул в воду, за спиной услышал звон, как будто разбилась витрина. Оглянулся, нет тягача. Только мутная волна катилась на берег.

— Фу ты, черт! — За льдом и не увидел, как к берегу над водой двигалась половина кабины. Еще секунда-две, выглянула пробка радиатора, оголилось ветровое стекло. За тягачом, как баржа на буксире, плыла «пена» с моторами для башенного крана.

Логинов опустился на землю. Ушаков вывел тягач на угор, заглушил двигатель.

— Вот ты, холера! Чуть не сглотнула, — отплевывался Ушаков. — Хрен бы ей в сумку!

С Ушакова стекала вода, его знобило. Логинов кинулся разводить костер. Когда затрещали дрова, Ушаков сбросил мокрую одежду.

— Ты видал, Миха, какая купель, — кивнул он на речку.

— Теперь ты святой, Прокопий. Русалку полагается.

— Но-но, Миха, ты брось, шути, да не так. Я не татарский хан, по десять жен иметь…

— Ладно, не заводись, — подвертывая половчее портянку, сказал Логинов. — Попьем чайку, ты занимайся машиной, а я сбегаю во-он в тот лесок.

— Если охота, дуй, прочисти ружье, отведи душу, — согласился Ушаков. — Теперь, считай, мы дома. — У Прокопия в руках дымили паром штаны, пахло нагретой соляркой.

Большое белое солнце, как облупленное яичко, скатилось над зазубринами леса и упало в дымчатую морошь, за горизонт, и сразу потянуло сыростью. Ушаков надернул еще не просохшие штаны и куртку и подсел к кружке чая, оставленной Логиновым. Чай уже остыл, и он вылил из кружки в котелок, снова пихнул на жар. Котелок поворчал, и тут же шубой поднялась заварка, пока Ушаков прицеливался выхватить котелок, заварка вспучилась и поплыла из котелка, запахло веником. Пронька потянул носом, поглотал слюни, выручил котелок, снял с булки корку, подержал над огнем и стал есть, запивая чаем.

— И куда в меня лезет? — удивился он, когда от булки остался небольшой клинышек. С приварком бы, конечно, не столько шло хлеба.

Ухи бы похлебать, закуривая, размечтался Прокопий. И речка вот, сиг, наверное, прет на икромет, шурует. Зря удочку не прихватил. В этой спешке Женю даже не поцеловал. Можно было и на кран к ней влезть, что здесь такого, раз дома не было. Все этот Мишка: давай, давай. Но и он тоже Валентину не видел. Наши, наверное, думают, мы тут гусей настреляли. Интересно, Женя переживает? Переживает! Ушаков закрыл глаза, поначалу только волны и голоса услышал, потом прихлынула цветная толпа, и Женя тут же, и он пытался увидеть ее, помахать ей: все в порядке — живы курилки… Очнулся от сильного озноба, открыл глаза, костер прогорел, а сразу и не сообразит, где он, схватился с места, распахнул куртку, присел над углями — душу унять не может.

— Где же Миха? — поозирался Ушаков.

Лес изрядно замутился. Только речка белым огнем полыхает, отсветы от неба по льду полощут. Что-то не слыхать, не стрелял, не заблудился бы. А я тоже хорош. Скоро светило вылезет, а у меня конь не валялся. Эх, Дашки нет. Прокопий пересилил себя — кинул на угли валежнику и побежал к тягачу. Дело — оно держит, оно и лечит.

— Дремлешь? Дремли-дремли, счас разбудим. — Прокопий достал ключ, ведро из «пены», сбегал к речке, ополоснул его. Залез под тягач, подставил ведро и стал откручивать на картере пробку. Как и ожидал, вначале из картера хлынула вода — это Прокопий на палец почувствовал, а когда пошло масло, он секунду подождал и ввернул пробку.

— Немного воды, — не то удивился, не то констатировал Прокопий. Долил масла, проверил аккумулятор. Поначалу хотел завести, но раздумал — такую тишину будить. Сел на радиатор и уже взялся за сигарету, как щелк, щелк, щелк — у Прокопия дыхание перехватило. Как выводит, вот черт, симфония. «Хоть бы у Мишки ружье заело», — только так подумал, грохнул выстрел, второй.

— Ну, это в белый свет, как в копеечку палит. Где Михе в такой мути выделить? — радуется Ушаков и тут же огорчается: — Такую песню оборвал, обормот!

«Сколько же я подремал? — стал прикидывать Ушаков. — Далеко, нет за это время Логинов упорол? Если судить по выстрелу, не должен бы далеко. Опять, в такую погоду за сто верст по воде слышно, а погодка шепчет — вон уже зарябила марь, стебли видно стало, вот-вот вылупится светило, птички-то что творят!» Прокопий хотел подняться, но никаких сил не осталось, он только привалился на капот, как тут же опять отдались по железу выстрелы. Теперь уже глухо-глухо, видать, из распадка.

— Вон чо! — вырвалось у Прокопия. — Может, Логинов пуляет — на помощь кличет? — заскулило сердце. — В беду какую угодил?

Ушаков — живо к костру. Корку хлеба в карман, топор за ремень и айда на выстрелы, где скорым шагом, где подбегом. Он обогнул уже залив, вошел в распадок и тут увидел: кто-то идет навстречу. Остановился, не понять: человек не человек. Да ведь это Миха. Прокопий побежал навстречу.

— Ты откуда сорвался? — встретил его Логинов и потряс перед его носом глухарем. — Видал?..

Ушаков отвернулся.

— Недоволен? А вот уха из петуха! — Логинов стал вытаскивать и кидать к ногам Ушакова серые комки рябчиков.