— Ну а если не полегчает? — заторговался Пензев.

— Ну тогда другое дело, можно пораньше бросить, пойдем ко мне. Валентина куропаток в грибном соусе сделает.

С ребят эти слова словно хомут сняли.

— А что, бугор дело говорит.

— С похмелья ничто не вышибает, как кувалда.

— Пошли, что ли? Пусть Дошлый Вале помогает куропаток ощипывать или сам иди, Михаил, если молодую не доверяешь.

— Ну-у, у нас это не принято, — протянул Ушаков. — Я порядочный…

Мишка нахлобучил Дошлому шапку на глаза.

Монтажникам нравился Михаил. И на свадьбе все было по уму, и Валя понравилась. Со всеми и пела, и плясала, и выпивала, а может, только вид делала. Тут не принято зырить друг за дружкой, хоть и много гостей было. Считай, весь Заполярный, но все свои, ни одного человека лишнего, что-то лэповцы с механизаторами завелись, так Ганька Вязников зыркнул на своих, и все тихо, только Пронька горланил до посинения; «Устелю свои сани коврами, в гриву алые ленты вплету, прозвеню, пролечу бубенцами и ее на лету подхвачу». Ему и то сказали, пой как все, и не ори ослом. Обиделся.

Бакенщиков тоже подрулил — опрокинул ковшик, тост сказал.

— По мне, так не стоит тащиться к Михаилу: после вчерашнего скребут, моют. Кому мы на радость, — подал голос дядя Коля. — По мне, дак лучше в столовку. Сядем в уголок, мы никому, и нам никто. А, бугор?

— Нельзя же над собой так издеваться, — невесело засмеялся Колька Пензев. — Пусть Дошлый идет в столовку, а мы через час подрулим. Не помирать теперь же.

— Не помирать, — сдался Михаил, — это верно. Если бы не нужда, черт бы ее пил.

— Правильно, бугор, молодец, Миха, — подхватило несколько голосов. — Давай, дуй, Дошлый.

Прокопий Ушаков побежал организовывать стол. Логинов взялся за чертежи, рулетку, парни — за кувалды, пошли пластину рубить. Вывалились из будки, как гудрон из бочки — тягуче, нехотя. Сидел Михаил за чертежами, а мысли вокруг бригадирства. Что-то цыган ни да, ни нет не сказал по поводу моего назначения. Может быть, приглядеться желает, что из этого получится? Это похмелье может боком вылезти бригаде. Но и бригаду надо понять. Никто против похмелки не возразил, а если бы я заартачился? Зачем палку перегибать? Какие из нас сейчас работники — окриком не возьмешь. Но и приказа нет, какой я бригадир? А уже в бутылку полез. Ну, дела, как быть? Первухин умел все так обставить, что комар носу не подточит. То Первухин. Мне до него далеко. Авторитет не соль, взаймы не возьмешь. Горбом да умом, и то не всякому в руки дается эта птица… Первухин, бывало, и один выходил против бригады, и перетягивал ее на свою сторону. У него чутье было: если видит, что не тянет его идея, тут же сделает такое «коромысло», что никому и в голову не придет, что он против бригады, еще поддержит, дескать, я только с вами. Но это только на данный момент ослабит гайку, потом закрутит по-своему.

Тактику Первухина Михаил не раз улавливал. Знал про это и Шавров, но помалкивал. У них с бригадиром разладу не возникало. Они понимали друг друга. Иногда, разве только для вида, проявят друг другу недовольство. И то зачастую Первухин уступит, да и старшой не прет буром — и все ладно да складно.

Если в столовку пойдем, хоть и в обед, да примем по маленькой, никуда не денешься, старшой будет знать. Вроде и причина уважительная, свадьба, бригадира обмыть. Как без этого? Но все равно Логинова беспокойство подмывало, что-то раньше не испытывал он такого. Рабочее ведь время — это одно, а другое — не смог Логинов удержать бригаду, не нашел ключика… Вот и при Первухине, бывало, кто-нибудь под мухой являлся на работу, увидит Шавров и в первую очередь оттянет как следует бригадира. И не сообразишь, откуда у цыгана берется язык. А бригадир одно скажет: дескать, мужики, на вас пятно…

Вот и сейчас Логинов смотрит в окно на монтажников, кусает губы и не знает, как выкрутиться. А у парней настроение хорошее. Молотят кувалдами. Колька Пензев полушубок долой, дядя Коля и тот расстегнулся, машет, пар валит. Вот бы повернуть дело так, чтобы заглушить похмелье. Сплоховал, надо бы Дошлого предупредить, чтобы вернулся ни с чем, вроде не нашел.

Нет, Михаил Вячеславович, одернул себя Логинов, это подвох, этого не простят… Михаил за рукавицы и — на улицу.

— Думай не думай, Михаил, — подтолкнул Логинова Пензев. — Женился, теперь поздно думать, надо было раньше, когда в девках ходил…

— Что ему кручиниться, с такой-то жинкой, — вступился дядя Коля. — Ты ведь, Никола, вчера от зависти надрывался.

— Да куда ему с такой физиономией в калашный ряд. Скажи, Колька, когда ты в последний раз умывался? — подхватили монтажники.

— Как когда? — Пензев наморщил лоб, припоминая. — На седьмое ноября. Я теперь только по большим праздникам умываюсь.

Колька Пензев было снова закинул кувалду над головой, но увидел Ушакова, опустил, не ударил по зубилу.

— Замах сгубил. Пень, — подойдя, сказал Пронька. — Не дали вина. Нигде нету.

— Ну-у, — занудил Пензев.

— Гну-у! Энзе главного командования и то не устояло, схрупали, лошади. Куда в вас только лезет?

Логинов обрадовался такому повороту. Но вида не подал. Построжал.

— Тебя, Прокопий, только за смертью посылать.

— А тебе жениться не надо, — показал желтые, прокуренные зубы Пронька.

— Тебе отдать, да? — пошел на Проньку Пензев.

— Если ты такой умный, — перекинулся Ушаков на Пензева, — сходи добудь… Я хоть, — Пронька похлопал себя по груди, — выплакал…

— Ну что тогда тянешь кота за хвост?

Ушаков — в обогревалку. Монтажники побросали кувалды, зубила и потянулись за Дошлым.

Прокопий поставил бутылку на стол.

— Вот, — сказал он. — Если кто-нибудь принесет хоть глоток сверх этого, руби мою лебединую шею.

— Не заводись, Пронька, — остановил Михаил. — Ребята знают тебя как порядочного — на нет и суда нет.

— В глаза закапать и то на всех не хватит…

— Я отказываюсь в пользу дяди Коли, — сказал Логинов. — Ему труднее, чем мне. Пусть мою долю он выпьет.

Дядя Коля покашлял.

— Что я, у бога теленка съел? Мне, конечно, нелегко, братцы, сознаюсь, но надо по-братски, по глоточку, да всем. А тебе спасибо, Михаил. — Дядя Коля взял бутылку, прицелился глазом, словно пересчитал всех, потом большим пальцем засек на бутылке метку, булькнул в кружку. Бутылку к глазу. Кружку подал Проньке Ушакову, второму — Логинову. Себе последки вылил, жиденько плеснулось. Он еще потряс бутылку над кружкой, поставил ее под стол. Обтер спекшийся рот тыльной стороной ладони и состроил такую гримасу, будто собирался глотать жабу, а проглотил нектар.

Пронька тоненько хихикнул. Логинов тяжело вздохнул.

— Не вздыхай тяжело, сколько пива, столько и песен, бугор. — Пензев перевернул кружку и стукнул по дну. — Ставим точку.

Но и слабое похмелье не прошло мимо Шаврова. Старший прораб так и не мог понять, что произошло в бригаде. Он еще утром заметил, как маялся Спиридонов, но все доработали до конца смены. Чем это Логинов их так покорил? Может, после работы решили продолжить вчерашнее? Но и этого, как видно, не произошло. Разошлись после работы, каждый сам по себе. И на работу утром пришли все как один — стекла незамутненные.

— Вот и хорошо, перемаялись, а сейчас как хорошо, — сказал дядя Коля. — Кто выдумал эту язву, эту «гамыру»?

— Как кто? — подхватил Колька Пензев. — Бог Дионис, он, говорят. Будто изобретал на радость, а вышло на горе людям.

— Ну, когда подопьешь, то весь мир бы обнял, а назавтра хоть в гроб ложись, тошно, лучше не вспоминать, — отозвался дядя Коля. — Вчера не добавили — сегодня человеками выглядим. А правда, бугор, государству большая прибыль от спиртного?

— Кто его знает, это как смотреть, с какой стороны заходить.

— Может, еще и прогорает, — вздохнул дядя Коля. — Еще как прогорает. Мы ведь об этом не думаем. Ходим и невдомек, как будто так и надо. К нам как-то прошлым летом лектор приезжал, рассказывал о вреде этой штуки, — дядя Коля щелкнул себя по горлу, — так мы его после лекции в канаве подобрали. Вот ведь как: и знает человек, а все равно жрет…