Аккуратно сложив бумажку, я снова поймала на себе этот взгляд. Ореховые глаза — почти черные, с озорными огоньками, пляшущими вокруг зрачков, будто языки пламени у ворот ада. За этим дьявольским волшебством, казалось, можно наблюдать вечно. С трудом оторвав взгляд, я внутренне одернула себя и, чуть подавшись вперед, протянула руку с запиской. Подайся я еще малость, могла бы коснуться его парты, а потом и руки, чуть выше — золота волос. А может, и не могла бы. Ухватилась бы лишь за воздух, за пустоту.
Знакомое ощущение, покалывание тысячами ледяных иголок - записка исчезла с раскрытой ладони. Он ведь даже не коснулся меня! Протянутая рука, словно чужая, бессильно обвисла, а я, прикусив нижнюю губу, подняла взгляд на Тейта. Такое серьезное лицо. Без тени улыбки он уперся взглядом в записку. Скорее даже не в записку, а в одну фразу или слово. Зрачки его не бегали, читая, они зависли неподвижно.
Нахмурившись, я сильнее прикусила губу до противного ржавого вкуса. Ещё мгновение и парень, скинув мятый листок на парту, размашисто что-то вывел черной ручкой. Через две секунды записка вернулась ко мне на парту. Он сам, протянув руку, положил её. Не в руку, а на парту, избегая моего взгляда.
“У нас оказалось одно совпадение в расписании. Почему я должен был приехать только через два дня?”
“Какая радость! Мне сказала твоя сестра.”
Одарив его холодным, как по мне, взглядом, в этот раз я тоже сдвинулась и, протянув руку, скинула скомканный листок ему на парту. Проводив меня безразличным взглядом, парень развернул послание и снова завис над словами. Может, у него проблемы с моим почерком?
“Сестра?” — еле разборчиво из-за размазанной гелевой пасты значил его ответ.
“Я решила, что да. Разве это имеет хоть какой-то смысл? Я была у тебя дома. Тебе не передали?” — я наскоро начеркала под его вопросом и перекинула бумажку обратно.
В этот раз он уже не игнорировал меня, а наоборот — нетерпеливо следил за каждым движением. Когда записка коснулась его парты, Лэнгдон резко, будто и не читая моего ответа, схватился за ручку. Ну какая тут логика?! Почти физически ощущая на себе его настойчивый взгляд, я снова развернула полученное послание.
“У меня нет сестры. Зачем ты ходила ко мне домой?”
Теперь уже я зависла над словами. Как он это делает?! Снова! Я жду ответов на свои вопросы, но от чего-то лишь отвечаю на его. Ну, дьявол!
“Ножницы. Ты унес мои ножницы. И мне нужны ответы.” —крупным размашистым почерком я заняла все оставшееся пространство на мятой бумажке.
Протянув руку, парень ждал. Недоверчивым взглядом я уставилась сначала на его раскрытую ладонь, что была так близка к моей парте, потом медленно и осторожно подняла взгляд на его лицо. Такое уверенное, казалось, он все знал: мое смятение, мои желания, мои мысли. В почти черных глазах я не видела отражения, но была уверена — перед ним предстает лишь жалкое, неуверенное и неинтересное зрелище. Зачем все это?
Закинув скомканный листок блондину, я резко отвела взгляд. Хотелось кричать от бессилия. Приложив ледяные пальцы к пышущим жаром щеками, я зажмурилась. Невыносимый адский клич — звонок с урока. Думаю, у ворот в преисподнюю именно такое музыкальное сопровождение.
Смотря сквозь полуприкрытые веки, я наскоро запихала тетрадь и ручку в сумку, бесшумно выдохнула и обернулась. Заветная парта справа от меня была пуста. Новенький снова ускользнул, испарился. Может, я схожу с ума?
Подойдя, кончиками пальцев я пробежала по лакированному покрытию парты. Такое холодное, будто ни одна живая душа никогда не касалась его. Вздрогнула, когда пальцы наткнулись на ледяное острие. Ножницы. Те самые, похищенные ножницы. Прижимая какую-то бумажку, они покоились у самого края одинокой парты. Закинув их в сумку, я аккуратно подняла послание. Не то, что истерзалось за весь урок. Этот был новый, аккуратно сложенный вчетверо листок.
В этот раз он постарался. Почерк был ровный и аккуратный:
“В семь. В школе. Ты получишь все, что захочешь.”
========== Мертвая гимназия ==========
***
Тишина в вечернем школьном коридоре, если подумать, не является чем-то необычным. Но первое впечатление всё же — оцепенение. Не такое, когда ты чего-то испугался, нет. Это оцепенение было скорее ступором или удивлением, чем-то на подсознательном уровне. Вездесущая пустота, отсутствие хоть каких-либо признаков того, что всего несколькими часами ранее здесь же можно было задохнуться от перенасыщения запахами и звуками. Школа омертвела без своих учеников.
Когда на улице только смеркалось, внутри, в коридоре, без единого выхода к свету, царила непроглядная тьма. Часто моргая и щурясь, в целях разглядеть хоть что-то, я обернулась на дверь, в которую только что вошла. Спортзал, я вошла через спортзал — единственный известный мне запасной выход. Вечером там проходили тренировки по баскетболу, и дверь, выходившая на задний двор школы, не запиралась. Это, кстати, я случайно узнала из незатейливого трепа одноклассниц, которые регулярно приходят туда в надежде завладеть вниманием какого-нибудь имбецила-спортсмена. Никогда не думала, что подобная информация окажется полезной!
Если доверять зрительной памяти, то, завернув направо, можно было попасть к раздевалкам, а налево — в главное крыло школы. Вытянув руки вперед, я взяла курс прямо, пока не уперлась ладонями в шероховатую поверхность стены, а затем свернула налево и пошла, кончиками пальцев пробегая по старой краске коридорных стен. Обманчиво теплый ярко-желтый свет резко ударил в глаза, когда я, проделав путь через северное крыло школы, завернула в главный холл. Источником раздражающего света оказалась подсветка “гордости школы”. Да-да, та самая, что есть во всех школах: стеклянный шкаф с кубками, наградами и фотографиями выпускников, которые стали успешными и знаменитыми, что, без сомнений, директор рад приписать как личное достижение школы.
Бристольская гимназия имени Святого Батория — престижное, как обещают нам буклеты и рекламы, заведение, принимающее в ряды учеников лишь самых одаренных подростков. Летом — лакросс, зимой — баскетбол, строгая форма, оригинальная эмблема с вышитой золотыми нитями лошадью и кругленькая сумма, которую родители любимых детишек должны ежемесячно перечислять на счет. Всё, что полагается престижному образованию и, как обещает сама администрация, гарантирует успешное будущее. На самом же деле это всего лишь старое обветренное кирпичное здание, возвышающееся на сером высохшем газоне. Клянусь, вы бы не нашли весомых отличий от других школ в этом прогнившем от постоянной влаги городе.
Оперевшись спиной о чей-то шкафчик, я поморщилась и отвела взгляд от раздражающего освещения. И что мне делать теперь? Вытащив мятую записку из кармана, я прочла уже и так знакомые слова:
“В семь. В школе. Ты получишь все, что захочешь”.
Семь, я в школе. И что я тут делаю?! Мысль о том, почему я безоговорочно доверилась тому, кого едва знаю, всплыла в голове впервые. До боли прикусив нижнюю губу, я смяла записку и запихала её обратно в карман ветровки.
“Я поступала и глупее!” — мысленно заверила я себя.
Это, кстати, было чистой правдой. Прогоняя мысли о том, почему я вообще ещё жива, я оторвалась от металлического ящика и направилась к главной лестнице. Всего в здании школы было три этажа: первый, что вмещал в себя спортивный зал, раздевалки, столовую и несколько кабинетов администрации школы, второй этаж полностью отдавался под кабинеты, а третий был занят различными студиями, актовым залом и залом для конференций. Ах да! Еще был чердак. Пыльный и тесный, он был завален старым школьным инвентарем и всевозможным хламом.
Чердак всегда был заперт, а ключи хранились у охранника. Отчего я была уверена в том, что мне нужно именно туда?
— Ты же знаешь, куда нужно идти! — это было похоже на шепот, очень знакомый шепот, который дрожью прошелся по моему телу.
Ни секунды не сомневаясь, я подняла глаза на лестницу. Его волосы даже в темноте отливали золотой рожью. Я нервно сглотнула и пошла по ступенькам. Казалось, даже если бы я захотела в этот момент остановиться и убежать прочь — прочь от него, прочь из школы, прочь от всего — не смогла бы. Но я и не хотела.
