— Ты омерзителен, — едва слышно прошипела я, когда его пальцы преодолели последнюю кружевную оборку и проникли под юбку.

Тут я уже не считала до трех. Отодвинув головную боль подальше и собрав всю силу, какую смогла, я съехала вниз по дверце шкафчика, по пути резким движением упираясь в грудь парня и отталкивая от себя. Сначала, казалось, никакого результата — он так и остался стоять на своем месте, будто прирос. Но потом послышалось сиплое дыхание, иногда прерываемое глухим, удушливым кашлем. Я так четко его слышала, что даже позабыла о былом звоне в голове. Вдруг исчезла и усталость: казалось, все тело пробили приличный зарядом.

Медлить было нельзя, это был отличный и, возможно, единственный шанс. Резким движением я вскочила с пола и, обогнув застывшую, по звукам — задыхающуюся, фигуру, рванула к выходу. Всего несколько метров. Откуда здесь могла взяться преграда? Но она взялась. Я врезалась в нее и закричала бы наконец, да не смогла: ужас, как будто не мог более терпеть, стянул гортань судорогой. Что кричать — я и дышать едва могла.

— Тихо-тихо…

Знакомый голос, знакомый запах. Судорожно улыбнувшись, я уткнулась носом в родное пусть не тепло, но в тот момент мне было все равно. Парень скользнул по моим плечам, поглаживая и успокаивая, потом вдруг начал легонько отталкивать от себя. Что это? Он должен был лишь прижать крепче и увести отсюда как можно скорее. Я было хотела поднять умоляющий взгляд к его лицу, но было поздно. Он развернул меня так, что перед глазами оказалось скрюченное на полу тело, что извивалось и истошно хрипело.

— Смотри! Мир становится чище прямо на твоих глазах! Он уничтожает мелкий сгусток дерьма, один из множества, что разлагаются на его почве. — Лед коснулся моего уха, или это мой спаситель что-то прошептал?

Не знаю, было ли то, что я видела, Харрисом. На судороги задыхающегося я смотрела устало и с каким-то безразличием. Эта сцена заставила меня поморщиться лишь один раз, когда изо рта пошла пена и через считанные секунды тело замерло. Голова его перекатилась на правый бок, именно так, что лицо обратилось в нашу сторону. Я видела, как густая белая пена продолжала идти из приоткрытого рта, как она по щеке скатывалась на пол и как запачкала его любимую клубную куртку.

Помню, как Тейт вывел меня из раздевалки, как провел через темные коридоры, минуя неожиданные встречи. Не помню, как мы взбирались на чердак, но помню, как он бережно укрыл мои плечи пледом. Он даже осмотрел мою голову и сказал что-то вроде того, что это лишь сильный удар и мне нужно просто отдохнуть. Наверное, прошло очень много времени, потому что впервые, когда я захотела что-то сказать, вместо слов вырвался лишь сиплый хрип.

— Почему… Почему я ничего не чувствую? — наконец выдавила из себя я, и это после долгих стараний откашляться.

— Я тоже ничего не чувствую. Никогда ничего не чувствовал.

— Но он же умер… Наверное. А мы его оставили. Я ничего не чувствую, Тейт…

Чердак был снова погружён во тьму, а его глаза снова были бездонными черными кратерами. Он снова сидел очень близко, но не касаясь меня, лишь смотрел. Почему он лишь смотрел?

— В последнее время очень хочется, чтобы мне грозила какая-нибудь конкретная смертельная опасность. Чтобы я была неизлечимо больна, чтобы вокруг была война; чтобы я понимала, наконец, откуда именно исходит угроза. Сейчас она свободно скользит…

В первые секунды того, как он прервал мои слова, буквально не дал никакой возможности продолжить, внутри больно кольнуло что-то похожее на обиду. Неужели он так не хотел слушать? Всего несколько секунд, а потом волна удовольствия накатила так неожиданно, затмевая все вместе с рассудком, точнее вместе с тем, что от него осталось.

Его холодные пальцы, которые от моего жара казались еще холоднее, скользнули по моей щеке, выше, за ухо, зарываясь в волосы. Губы, что двигались сначала осторожно и медленно, будто исследуя неизведанное, стали уверенней и настойчивей. Он оказался катастрофически близок, особенно для моих рук, которые при первой же возможности обвили его шею и, притягивая к себе, почти не реагировали на его щекочущие золотые пряди.

Мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно, но, оказалось, у Лэнгдона были другие планы. Он разорвал поцелуй так резко, что я едва сдержалась, чтобы не расплакаться навзрыд, как ребенок, у которого отняли конфету. В нескольких миллиметрах от моего лица заиграли ямочки. Ну, дьявол! Я постаралась снова притянуть его к себе, но блондин противился и еще больше отстранился, выпуская из руки мои темные пряди волос, скользнул вниз по подбородку и осторожно коснулся большим пальцем моей нижней губы. Наверное, лелеял себя надеждами унять пульсацию.

Учащенно дыша, я нехотя разомкнула хватку и убрала руки с его плеч. Он продолжал улыбаться, когда, игнорируя мой напущено-строгий взгляд, возвратил на место съехавший плед. Пришлось отвести взгляд, чтобы постараться хоть как-то привести мысли в порядок. Все было тщетно — никакого порядка, сплошной хаос.

— Если ты болен раком, это не значит, что тебя не собьет машина, когда ты будешь переходить не в том месте и не в то время, — сказал он, заставляя меня снова заглянуть в эти бездонные кратеры. — И если идет война, тебя не минует инфицирование при незащищенном половом акте.

На мою саркастически изогнутую бровь парень лишь пожал плечами и продолжил:

— Ты просто должна быть готова ко всему, готова и спокойна.

— Они найдут его, Тейт, найдут его и обвинят меня. Я должна быть готова?

— Они найдут его и найдут запрещенные вещества в его крови. Они будут хотеть, но не смогут обвинить тебя, — подвинувшись, он жестом предложил мне лечь, а когда я повиновалась, повернувшись к нему спиной, улегся рядом и обхватил руками, заключая меня в объятия.

— Обещаешь? Обещаешь защитить меня?

— Всегда.

Тишина, воцарившаяся на чердаке, густой дымкой окутала меня. Я почти чувствовала физически, как она вместе с объятиями Тейта обвивается вокруг талии, поднимается по груди, обвязывая петлю вокруг моей шеи. Я не могла расслышать даже стук собственного сердца — впервые, наверное. Но мне было все равно. Я чувствовала, как усталость берет свое, как веки, словно налившиеся свинцом, смыкаются и погружают меня в еще более загадочную тьму, нежели тьма под школьной крышей.

— Тейт, почему я ничего не чувствую? — я спросила едва слышно, шепотом, ибо была уверена, что он меня услышит.

— Я тоже ничего не чувствую, Франческа…

========== Первое неминуемое крушение ==========

***

Медленно, обнимая воздух, пар от моего дыхания поднимался вверх. Такое ощущение, что всё, что ему нужно было — это раствориться в свежем воздухе кабинета или, быть может, выскользнуть в распахнутое окно на свободу. Но легкий сквозняк, будто высмеивая его жалкие попытки, каждый раз разгонял еле заметную дымку, бедняжка таял, а я выдыхала новую порцию, наблюдая за бессмысленным повторением действий.

Я поежилась. Проветривать кабинет в течении получаса зимой — не самая хорошая идея. Но мысль о том, чтобы встать и закрыть окно, сама собой все откладывалась и откладывалась. Жадно вдыхая сырой аромат Бристоля с нотами чего-то до дрожи знакомого — морского, я смотрела на свет. Его было очень много, и дело совсем не в трех огромных окнах, выходивших на восток. Подобное явление было очень редким: обычно преобладал лишь серый цвет — детище пасмурного неба, затянутого то ли тучами, то ли смогом.

Я просто глубоко дышала и смотрела. Молчала, иногда поглядывая в сторону того, кто молчал рядом со мной, и не думала. Совсем ни о чем не думала, в этот момент мысли просто проносились длинным марафоном в нескончаемую бесконечность. Я не могла зацепить ни одну из них, но, по правде, и не старалась. Уверена, все они были непонятны в тот момент, неосмысленны, тяжелы. Консистенция головы в таком разбавленном холодом состоянии теряет свою обычную вязкость, становится обманчиво прозрачной, а это значит, что мысли не вовремя, лучше им зайти попозже.