Но тем не менее игра есть игра, в ней всякое может случиться, не стоит так сильно переживать, да и вообще – не ошибается тот, кто ничего не делает.

Сменив соперника у стола, я без проблем закатил подставу, потом раскидал два «чужих» по углам и задумался. Стоит или нет давать шанс товарищу капитану? После секундного размышления решил, что стоит. Вижу ведь, страдает мужик, того и гляди, лопнет сейчас от расстройства. Или вернется домой и наедет без повода на нашу уважаемую Римму Юрьевну. Не дай бог, подерутся еще, кто у нас тогда иностранный вести будет?

Короче, положив в лузу еще один шар, я решил допустить маленькую «небрежность». Сделал вид, что расслабился и потому…

– Эх! Шляпа! – чертыхнулся я, глядя как биток катится через весь стол после не слишком удачного отыгрыша. – Недорезал… мать твою за ногу!

Воспрянувший духом соперник тут же подхватил кий, метнулся к столу и, блестя глазами, принялся высматривать сулящие успех комбинации. Я мысленно усмехнулся. «Ты аза-артен, Парамоша. Вот что тебя губит» [44].

Однако, как вскорости выяснилось, я ошибся. Мой оппонент не стал искушать судьбу. Сумел-таки совладать с эмоциями и спокойненько отыгрался. Так же, как и я до него.

Минуты три после этого мы обменивались тихими и не очень ударами, планомерно ухудшая позицию на столе в надежде на ошибку соперника. После четвертого по счету отыгрыша шесть шаров окончательно «прилипли» к бортам, два скучковались возле угловой лузы, последний выкатился на заднюю линию, а Павел Борисович решился, наконец, на дальний удар. С закрытого моста, от короткого борта. Аккуратно прицелившись, он направил биток в шар, стоящий на точке. Желая, по всей видимости, скатить «свояка».

Увы, «свояк» у товарища капитана не получился. Более того, биток подбил ту парочку, что тусовалась у лузы, а прицельный вывел на игру «бортового» собрата.

К моему удивлению, второй раз Павел Борисович демонстрировать свои переживания не стал. Проследив за раскатом, он медленно выпрямился, пожал плечами и с невозмутимым видом отошел от стола, предоставляя мне возможность закончить партию. Что я и не преминул сделать. Положив подряд трех «свояков» и одного «чужого». Доведя счет забитых шаров до восьми. То есть до победы.

По окончании партии три рубля переместились в мой карман – все честь по чести, – а капитан Кривошапкин пожал мне руку и поблагодарил за доставленное от игры удовольствие. На еще одном реванше он уже не настаивал. И вообще, выглядел донельзя довольным. Почти как кот, наглотавшийся валерьянки.

«Хм, с чего бы это? Чего-то я, братцы, не догоняю».

Додумать эту мысль до конца мне так и не удалось.

Хлопнула входная дверь. В помещение, перебрасываясь на ходу короткими фразами, вошли двое мужчин в форме. Замначальника военной кафедры подполковник Ходырев и начальник учебной части майор Новицкий.

Павел Борисович тут же развернулся к вошедшим, демонстрируя уставную стойку. За доли секунды до этого он успел сделать «страшные глаза» и кивком головы отослал меня обратно к верстаку и киевнице. Типа, сиди тихо и не отсвечивай. Намек капитана я понял и быстренько усвистал в угол продолжать работу с инвентарем.

После того как коллеги-военные поприветствовали друг друга, подполковник с майором сняли с себя пиджаки и… «Тьфу ты, черт! Какие, к дьяволу, пиджаки? «Пиджак» в этой компании я. А они… они эти, как их там? Во! Сапоги! Кадровые. Начищенные до зеркального блеска…»

Короче, кители новопришедших были помещены в гардеробный шкаф. Фуражки отправились следом. А вот сапоги… пардон, ботинки, товарищи офицеры снимать не стали. Носки, брюки, галстуки и рубашки – тоже. «Ну да, все правильно. Тут все же бильярдная, а не баня… гы-гы-гы».

Пока я возился у верстака, полируя шафты найденной там же фланелью, гости или, скорее, хозяева помещения, расчехлили по-быстрому второй стол, чуть более, на мой взгляд, ухоженный, выложили на поляну шары и принялись активно катать их туда-сюда. Не руками, конечно, а принесенными с собой киями – не доверяли, видать, «общественному» инвентарю. Или знали, что он на сегодня «в ремонте». По ходу игры военные о чем-то беседовали, однако расслышать их разговор я не сумел – мешала загораживающая стол колонна.

– Андрей! Ну-ка, подойди-ка сюда, – окликнул меня минут через пять капитан, усиливая приказ взмахом руки. – Да, и кий с собой какой-нибудь прихвати.

Взяв уже опробованный ранее кий, я подошел к офицерам. Остановившись возле стола, отрапортовал старшему по званию и по возрасту:

– Курсант Фомин, товарищ полковник.

– Подполковник, – слегка усмехнувшись, поправил меня замначальника кафедры.

– Виноват, товарищ подполковник.

Ходырев опять усмехнулся, потом покачал головой и медленно произнес:

– Значит, говоришь… курсант Фомин? Андрей… как там тебя по батюшке?

– Фомин Андрей Николаевич.

– Ну что ж, будем знакомы, Андрей Николаевич, – улыбнулся подполковник и, не чинясь, протянул для приветствия руку. – Я, кстати, тоже Николаевич. Только Иван.

Рука у товарища подполковника оказалась крепкая – впору подковы гнуть.

– А это Василий Васильевич Новицкий, – продолжил он спустя пару секунд, выпуская мою ладонь из «захвата» втором цикле.

– Здравия желаю, товарищ майор, – поздоровался я через стол с коренастым Василием Васильевичем, обладателем выдающихся красных ушей, служивших, как помнится, излюбленной темой для анекдотов. В том числе и таких бородатых, как «Почему товарищ майор не ест соленые огурцы?..»

Василий Васильевич кивнул мне в ответ, а подполковник Ходырев тем временем перешел к главному:

– Нам тут Павел Борисович кое-что интересное про тебя рассказал. Сказал, что ты, курсант Фомин, на бильярде неплохо играешь. Прямо-таки… талант.

– Это он погорячился, – буркнул я, изображая смущение. – Так. Везет иногда.

После этих слов Ходырев с Новицким быстро переглянулись, затем Иван Николаевич вновь посмотрел на меня и подвел итог разговору:

– Ну что ж. Проверим тебя в деле, курсант Фомин. Посмотрим, до какой степени ты у нас, хм, везунчик.

Это было именно то, что я от них ожидал. Коллеги не до конца поверили капитану и решили сами во всем разобраться. Убедиться, так сказать, на собственном, опыте.

Пожав плечами, я направился устанавливать пирамиду. Однако, едва коснувшись кием шаров, чтобы подкатить их на «точку», был остановлен неожиданным возгласом товарища подполковника:

– А ну-ка, постой-ка, студент! Дай-ка я на твой кий погляжу.

Приняв у меня из рук кий, Иван Николаевич внимательно его осмотрел, хмыкнул, поморщился, а затем коротко резюмировал:

– Нет. Не стоит тебе ЭТИМ играть.

Потом повернулся к Павлу Борисовичу и чуть насмешливо «попросил-приказал»:

– Паша, будь ласка, поройся в каптерке и подбери нашему юному дарованию что-нибудь более… м-м… подходящее.

– Справа от двери посмотри, – дополнил командирскую просьбу майор Новицкий, прищуривая один глаз и как будто подмигивая. – Я их, кажется, там складывал.

– Есть. Понял. Посмотрю обязательно, – отозвался Павел Борисович, скрывая в усах улыбку.

«Хм, чего это они так веселятся-то? Пакость, что ли, какую задумали?..»

В том, что товарищи офицеры и впрямь задумали какую-то каверзу, я убедился через минуту, когда капитан вернулся к столу.

– Вот, Андрюха. Держи, – торжественно произнес он, вручая мне в руки кривоватую, истертую по всей длине «деревяшку». – Самое лучшее из того, что нашлось. Пользуйся.

– Спасибо, Пал Борисович, – выдавил я из себя, состроив кислую мину, с трудом удерживаясь от матерщины. «Да уж, спасибо большое, что швабру мне не всучили. Вот была бы потеха».

Мой «новый» кий можно было охарактеризовать одним-единственным словом – «дрова». Мало того, что он был кривой и шершавый, – он был еще и короче стандартного сантиметров на двадцать. И легче грамм на сто пятьдесят-двести. Плюс наклейка напоминала по форме не то гриб, не то гвоздь, по самую шляпку вколоченный в торец наконечника.